Новая надежда

– Ну, началось, – закатила глаза Лиза, ее подруга, – теперь это надолго.

Маша обиженно засопела. Мне же стало стыдно за свою недогадливость.

– Точно, – произнесла я, – нас круто обманули, и весь мир с нами заодно. Комета не пролетит мимо. Стоило догадаться.

Я пока не понимала всего масштаба грядущего. Ни одной мысли не допускала, что не вернусь домой, к родителям и брату. Может быть, нас привезли на экскурсию или протестировать объект? Может быть, им нужны наши знания? Настроить, отремонтировать, подготовить… В новостях по телевизору заверяли, что комета приблизится на минимальное расстояние к Земле не раньше, чем через месяц.

Вдруг загудел динамик, и голос, усиленный многократно, произнес:

– Молодые люди, спокойствие. – Мы перевели взгляд на трибуну. Там стояли четыре человека, три мужчины и одна женщина. Один из мужчин, известный политик, в последнее время часто мелькавший по телевидению, держал в руке микрофон. – Вам повезло. Вы редкостные счастливчики, – начал он говорить праздничным, деланно веселым тоном. – Лучшие из лучших, молодые, сильные, здоровые. Учащиеся самых престижных вузов России, ваш IQ запредельный. Вы – основа будущей цивилизации.

– Не понял… – злой голос Павла рядом. – Я на такое не подписывался.

Мужчина продолжал:

– В какой-то мере России улыбнулась удача. По расчетам ученых, комета упадет в Тихий океан у берегов Чили. Но все равно, эта гадина считается, если не убийцей планет, то убийцей цивилизаций точно. Погибнет все живое, растения, животные, разрушится земная кора, на многие месяцы планета погрузится во тьму. Вы не глупые и сами можете предугадать последствия.

Зал поглотила тишина. Год назад, когда интернет взорвался фотографиями летящей к нам кометы, мы с одногруппниками развлекались тем, что рассчитывали примерный эффект от падения ее на землю. Все посмеялись и решили, что лучше умереть мгновенно от ударной волны или цунами, а не медленно и неотвратимо угасать от пепла, пыли, вечной темноты, которая обязательно накроет землю.

– Убежище построено как полностью изолированная капсула, самодостаточная, защищенная от радиации, высоких температур. Она может плавать в лаве, и ничего с ней не случится. По крайней мере, меня так уверили… – мужчина вполне искренне рассмеялся и произнес, обернувшись к стоящему рядом мужчине: – если хотите технических подробностей, обращайтесь к академику Вячеславу Ивановичу Борцеву, он руководил строительством.

– А как же наши родные? – крикнул голос из-под трибун. Я очнулась от оцепенения и тоже подняла руку.

– Вы последние, – микрофон взяла какая-то женщина, отодвинув в сторону политика, – больше никто не спустится. Люки сейчас заваривают.

Возмущенные крики стали громче. Кто-то истерично заорал: «Выпустите меня отсюда!» – а затем: «Прочь! Не трогайте!» Шум, последовавший за криками, известил о драке.

– Вы должны радоваться, – в громком голосе женщины зазвучал металл, – Вы будете строить новый мир. Вы будете жить… В отличие от других.

Радоваться почему-то не получалось.

– Они специально нас похитили втихаря, чтобы мы не взбрыкнули. Иначе половина студентов никуда бы не поехала, – сделала вывод Настя.

Я огляделась, сдерживая нарастающую панику. Студенты орали: дайте позвонить родителям, отпустите и прочее. Орала и я. Охранники с оружием, похожим на полицейские парализаторы, согнали нас в кучу, распределили по номерам, заставили спуститься вниз в огромных прозрачных лифтах. И заперли их на ночь, сказав напоследок, чтобы мы выбрали жилье сами.

Центральный коридор был длинным и широким. Вправо и влево от него отходили ответвления, пять в одну сторону, пять в другую. В каждом из них было по два блока на десять человек.

– Итого двести человек на этаже, – быстро подсчитала Настя.

– Нет, чуть больше, – добавил Дмитрий, – смотри, в торце коридора еще два. Итого двести двадцать.

Студенты, толпившиеся в коридоре, потихоньку начали расходиться по комнатам.

– Если мы хотим заселиться вместе, – произнес Павел, – нужно поторопиться занять целый блок. Нас же десять?

Мы выбрали дальний сектор и заселились в комнаты с шестисот двадцать шестой по шестисот тридцать пятую. Я вошла в крошечное помещение три на три метра и безучастно огляделась. Кровать, шкаф, стол, стул – все в единственном экземпляре. Серые голые стены и одна светодиодная лампочка на потолке. Меня охватила странная апатия. Я понимала, что произойдет: бункер, комета, апокалипсис, смерть всего живого на планете. Но сердце болело лишь из-за одного – я больше никогда не увижу родных.

Меня охватило чувство безысходности. Хотелось кричать, рыдать, браниться. Не сдержавшись, я выскочила наружу, в коридор, пробежала его до входа и наткнулась на таких же, как я, студентов, не желающих сидеть взаперти. Несколько парней и девушек колотили по металлической двери, кто кулаком, кто ногой, умоляя их выпустить.

Снаружи не доносилось ни звука.

Мы простояли там до глубокой ночи, ободрав ладони в кровь и сорвав голос. Никто не отозвался, никто не открыл дверь и не отправил нас домой. Никто не помог.

Я едва добралась обратно. Сил не было, ноги заплетались, ладони горели огнем. Открыла дверь в свою комнату и только тогда заметила висевшую на уровне глаз небольшую консоль с экраном диагональю около десяти дюймов. На мониторе мигал значок входящего сообщения.

Это был устав бункера – две страницы правил и инструкций. Вверху красовалась эмблема «Новая Надежда» – стилизованное изображение восходящего солнца над зеленым холмом. Я быстро прочитала его по диагонали. Основные пункты были стандартными: запрет на воровство, драки, нанесение телесных повреждений, употребление алкоголя и наркотиков в общественных местах, нарушение правил внутреннего распорядка. Но были и специфические, такие как: обязательное посещение ежемесячных собраний, соблюдение тишины после 23:00, строгий запрет на самостоятельное использование оборудования бункера, немедленное сообщение администрации о любых неполадках, сбоях в работе систем жизнеобеспечения и технического оборудования. Были и пункты о личной гигиене, правилах обращения с роботами-помощниками, использовании душевых, столовой, прачечных. В самом конце значилось: «Несоблюдение данных правил влечёт за собой соответствующее наказание, вплоть до пожизненного карцера».

Не найдя ничего, чтобы меня смутило, я приложила указательный палец к экрану, подписывая документ. К чему угрозы? Я и дома не воровала, не дралась и не оскорбляла людей.

Следующую неделю я плохо помнила. Наверное, нас пичкали успокоительными и снотворным. Или в воде, или в еде был растворен мелатонин или более серьезные препараты. Я почти все время спала, а когда просыпалась, звенело в ушах, голова была словно набита ватой. Шатаясь, как запойный алкаш, держась за стену, я брела в туалет, что-то ела, пила, говорила.

Новый мир вырисовывался тускло и размыто, словно я смотрела через грязное стекло. Узкие коридоры, крошечная душевая кабинка, один на весь сектор умывальник. Убогая комнатка с цифрой шестьсот тридцать пять на двери. Такой же номер был выбит на груди комбинезонов, висевших в шкафу.

Примерно через десять дней мы все проснулись от толчка. Я свалилась с кровати – она сильно накренилась. Рюкзак, тетради, карандаши – все, что было со мной, когда нас забрали, разлетелось по полу. Бункер затрясло, погасло освещение, где-то в глубине раздался ужасный скрежет, словно гигантские тиски сминают металл, как тонкую жесть.

Это она? Комета? И здесь нас обманули. Она упала не через месяц, а гораздо раньше.

Мысли с трудом ворочались в голове, словно запутались в густом, вязком сиропе. Я встала, с трудом держа равновесие, наощупь отыскала ручку двери, открыла ее и вышла в коридор. Он был слабо, но освещен. То ли аварийка включилась, то ли заработали резервные аккумуляторы.

Из своих комнат начали выходить, а точнее выползать, студенты. Я узнала Настю, Павла, Аню, Катю… Воздух был наполнен глухими стонами и испуганными криками:

– Что случилось? Комета? Она упала?.. Это конец?..

Вот таким я и запомнила день, когда умерла наша цивилизация: темный, перекошенный набок коридор с белеющими лицами молодых девчонок и парней, искаженных ужасом и пониманием – да, это конец. Через день освещение восстановили. Впервые на полную мощность включилась термоядерная станция, бункер выровнялся. Остался наклон, не более десяти градусов по вертикали. Он особо не доставлял никаких проблем, и мы быстро к нему привыкли. А потом нас всех вызвали наверх, в общий зал. В нем находилось гораздо больше народу, чем в первый день.

Голова уже не вела себя, как чужая. Значит, сделала вывод я, нам перестали давать транквилизаторы. На трибуну вышла давешняя женщина.

– Спешу вас обрадовать – мы удачно пережили толчок, – заулыбалась она. – Кора плиты чуть сдвинулась, но вулканы, к счастью, минули нашу капсулу. Немногочисленные внешние повреждения уже отремонтировали.

Молчание было ей ответом.

– Вам не о чем беспокоиться, – женщина перевела взгляд на группу студентов, стоявших вместе справа. Слева находилась разношерстная толпа – разряженные как на парад девицы, парни, дети разных возрастов, пожилые и не очень хорошо одетые мужчины и женщины. – Звонить уже некому, – добавила она цинично, – на поверхности мало кто выжил. А если кто-то хочет еще наружу, то вот вам кадры со спутника.

Она щелкнула пультом, и на огромном экране разверзся ад. Горело все, что могло и не могло гореть. Текла лава, водоемы шипели и испарялись, гигантские разломы зияли кроваво-красными ранами. Я опустила голову, не в силах держать ее прямо. Слезы потекли по щекам. Горло сжалось так, что я некоторое время не могла дышать.

– А теперь к насущному, – женщина кашлянула, – в России было построено два подобных бункера. Один здесь, в Подмосковье, другой в восточной части, за Уралом. Каждый рассчитан в среднем на тысячу человек. Наш мы назвали «Новой надеждой». – Я сморщила нос – банально до зубовного скрежета. – Вы же понимаете, что без огромных денежных вливаний такой объект построить невозможно, – она сделала паузу, – поэтому в бункере находятся люди, спонсировавшие строительство, – женщина перевела взгляд налево и коротко кивнула в сторону разодетых странных индивидуумов. – Студенты попали сюда бесплатно, поэтому на них ложатся все хозяйственные работы. У каждого есть планшет, подключенный к общей сети. Раз в месяц на него будет приходить расписание. Тех, кто будет отлынивать, ждет наказание. И поверьте, никакой демократии здесь не предусмотрено. Меня зовут Вероника Сергеевна Мальцева, я руковожу «Новой надеждой». Все ясно?

Отовсюду послышался нестройный гул.

– Есть вопросы?

– Сколько мы здесь будем находиться? – донесся голос мужчины из левой части зала. – Когда можно будет выйти на поверхность?

– Как говорят наши ученые, первый выход не ранее, чем через год, – ответила Вероника Сергеевна, – кроме ядерной зимы, опасность представляют проснувшиеся вулканы. Они некоторое время будут выбрасывать в атмосферу пепел и газы, и пока неизвестно, насколько изменится ее состав, можно ли будет сразу дышать или жить на поверхности. Так что запасайтесь терпением, Вадим Вадимович, – улыбнулась она.

После ужасающих картинок, показанных со спутника, навалилась вторая волна депрессии. Многие оказались на койках в медицинском центре. Я была в их числе. Нас заставляли пить таблетки, чем-то кололи, я опять плохо соображала и много спала. В палату приходил психолог и нудно уговаривал смириться с происходящим, найти положительные стороны в ситуации, озвучивая банальщину: «Что нас не убивает – делает сильнее», «Выживает тот, у кого есть воля к жизни», «Мы должны принять боль и сжечь ее, как топливо, для нашего путешествия в будущее»… и так далее.

Шоковое состояние долго не отпускало, даже после того, как меня выписали. Внутри образовалась пустота, которую необходимо было наполнить. Но чем? Ни близких, ни друзей, ни любимой работы, ни учебы… ничего и никого. Я погрузилась в оцепенение. Жила даже не сегодняшним днем, а текущей секундой, ни единой мысли не допуская о прошлом – как там родители, брат, друзья, не думая о будущем – страшно до жути. Спала, дышала, ела, бездумно, как робот.