Залив девочек

– Им сейчас рассвет в глаза светит, они нас не видят, – прошептала мамочка. – Они еще далеко.

Мы молились Аллаху и Матери дождя, чтоб они свернули. В зарослях камыша мы легли без сил.

Мы боялись, что птицы, вспорхнув, выдадут нас. Но птицы не шелохнулись, им так Аллах сказал. Мама положила на нас камыш. Мы лежали в грязи и иле, сердце стучало о воду. В ушах билась кровь.

Скоро мы услышали, как они говорят. Я дышала как рыба. Вдруг кто-то крикнул – нашли наши платки. Голоса покатились в ту сторону.

– Не трогай ведьмины тряпки, – сказал староста. – Их забрали демоны.

Они ходили по берегу, и голоса рокотали, как гроза. У нас не было воздуха. Я думала, они никогда не уйдут, будут искать нас мертвых. Они долго ходили, перешли ручей, ходили по тому берегу. Я думала, что скоро нас найдут и сделают мертвыми. Вдруг они развернулись и пошли обратно в деревню.

Мы лежали в воде до самой ночи. Что-то тихо хрустело, и кричали цикады. Нам казалось, мужчины вернутся, их голоса летают по сухим полям. Глубокой ночью мы забрали с берега платки, отвязали от ног мокрые тряпки и прополоскали в воде. Мы перешли ручей и бежали дальше и дальше.

Было уже меньше страха, я подумала, что моя мама настоящая лисичка.

* * *

Моя голова помутнела, и мама стала слабая. Мы громко дышали, будто в горло нам тряпок набили. Я думала, что мама знает, в какую сторону идти, ведь она училась в школе. Но скоро я догадалась, что она ничего не знает. Я боялась, что мы запутаемся и выйдем обратно в нашу деревню. Я знала, что если папа так разозлился из-за нарисованной лошади, то теперь он скажет, чтоб община убила нас. Какой ему толк от нас? У него и так вон сколько дочерей.

Мы шли так долго. Ноги трогали горячую землю, сухая трава шуршала.

– У, как будто смерть шуршит, – прошептала мама не мне, а куда-то в поле.

Мы шагали много дней. Даже дикого самая не росло. Мы и в деревне были худыми, а пока мы блуждали по земле, наши руки и ноги стали совсем тонкими. У мамы между юбкой и блузкой, там, где раньше был маленький коричневый живот, оказался провал.

– Если не выйдем к людям, то умрем, – сказала мама опять в поле. Голос у нее стал взрослый.

У меня болела голова, руки дрожали, в глазах летали осы. Я уже не помню, как мы пришли в ту деревню, вела ли туда дорога. Возле деревни стояли каменные змеи. Было утро или день, потому что дети учились в школе. Мама заглянула в окно и вскрикнула:

– Ади кадавулаэ[15 - Ади кадавулаэ – тамильское выражение, подчеркивающее восклицание, вроде: «О мой бог!»], кобры!

Я была слишком слабая, чтобы дотянуться до окошка. Я села на землю и вдруг увидела, что на дороге извивается огромная змея. Я закричала, как будто кто-то дал мне силы. Из домика рядом вышла девочка, подбежала и подхватила змею.

– Апу, иди сюда, – сказала эта девочка змее. – Это наш Апу, он всегда уползает.

Из двери вышла мама девочки, она подхватила змею и отпустила внутри дома. Змея соскользнула с рук в щель под пол. Моя мамочка заплакала и стала говорить:

– Сестра, не найдется ли у тебя хлеба или яблока для моей дочери? Я могу постирать твои вещи, сестра, или могу помыть твой дом.

– Мы попали в беду, аттай[16 - Аттай – тетушка (тамильский).], – вдруг сказал мой рот.

А потом мы жили у этой женщины. Она давала нам молоко. Мы сидели у нее в доме и спали, а в деревянных сваях, что держат крышу, жили змеи. У всех детей в той деревне были кобры, их кормили яйцами или маленькими цыплятами. Дети играли с ними, как со щенками, и звали их, как зовут щенков или котят: Моу, Тамби, Ганчу, Амму. И еще по-разному.

В той деревне тоже случилась засуха, но не такая, как в нашей. У них жили курицы, много коз, были огороды с овощами. Особенно много росло змеиной тыквы и бамии[17 - Змеиная тыква – лиана с продолговатыми плодами, принимающими причудливые формы, бамия – растение с плодами, похожими на стручки перца.], похожих на кобр.

– В нашей земле нет такой страшной засухи, как всюду. Потому что змеи берегут ее. Змеи – это боги, что пришли защитить людей деревни. Мы даем им лучшее, что у нас есть.

Муж аттай, у которой мы жили, работал в городе. Когда мы набрались сил, чтоб идти дальше, аттай сказала, чтоб мы шли в город работать на швейную фабрику. Она дала нам воду, хлеб, вареные яйца, и мы ушли.

* * *

Земля скрежетала вокруг от засухи. Мы не знали, ищут нас или забыли, далеко ли дом. Мы хотели к себе домой, к огоньку во дворе, к циновкам у стены под окошком, но не могли туда вернуться.

Мы пришли в деревню, где все дома сделаны из тряпок. У нас закончилась еда, и мама захотела идти в эту тряпичную деревню. Но она оказалась пустой. Было слышно, как шелестят в тишине ткани, лоскуты. За деревней оказалось сухое поле. В нем среди желтых редких травинок сидели женщины и смотрели на землю вокруг себя. Водили руками по земле. Я думала, они что-то потеряли.

– Здравствуйте, сестры, – сказала мама, – не найдется ли у вас яблочка для моей дочери? Я могу постирать вашу одежду или сделать другую работу.

Одна женщина дала нам воды и немного хлеба.

– Помоги нам искать камни, – сказали женщины. – В прежние времена дожди вымывали почву и пыль. Теперь мы сами должны просеять это поле.

У женщин были корзинки и сита, которыми они просеивали поле. Мы же стали ворошить землю руками.

– Мужчины ищут камни ниже, у ручья, – сказали женщины, которые работали рядом. – Мы ищем здесь.

– У нас осталось десять дней, чтоб перебрать землю на этом поле.

– Через десять дней поле заберут, огородят, машинами будут искать камни.

Поле было такое большое, а женщин совсем мало.

– Нам нужны руки, твоя девочка пусть работает. Мы дадим вам еду. Если найдете камни, мы дадим вам денег.

Мы жили с этими людьми. Пока светило солнце, мы просеивали поле. Пыль летела в глаза, и солнце не давало хорошо видеть. Глаза плакали, хотя я не была грустной, и мне нравилось искать камни. Ночью мы возвращались в деревню из тряпок. С ручья шли мужчины, их одежда была в корке из глины. Говорили, что на ручье работа тяжелей.

Если кто-то находил камни, то их забирали акка и анна[18 - Акка и анна – старшая сестра, старший брат, уважительное обращение (тамильский).]. Их все слушались.

Вечером мы ели. Обычно все молчали, потому что уставали. Один раз люди пели песни. Это было в день Понгал. Мама говорила, раньше его праздновали в нашей деревне. Украшали коровам рога, варили рис в сладком молоке. Варили на улице у дома старосты, чтобы бог Сурья пришел и благословил всю еду. А до того, как продали быков, проводили бычьи скачки, мужчины старались запрыгнуть на быка. У них плохо получалось: они уже начали стариться.

Это было, когда моя мама еще ходила в школу. Когда я начала жить, Понгал перестали справлять, для Сурьи ничего не находилось. Он и не хотел к нам идти.

В тряпичной деревне у людей было мало сил праздновать Понгал. До прихода машин оставалось две ночи. Но в тот вечер грязные от глины люди пели:

– Понгало Понгал
Тхай Понгал,
Понгало Понгал
Мату Понгал[19 - Песня на праздник урожая, Понгал.].

Мама тоже пела, и я. В нашей деревне раньше такая же была песня, как в тряпичной деревне. Все были добрые, мама гладила мне волосы. Мне было так хорошо, что я заснула на теплой земле у костра. Мне казалось, что я превратилась в землю, так много я ее сеяла и трогала руками.

* * *

Мама так и не нашла даже осколка, а я нашла сразу два камня. Один прозрачный, а другой желтый. Желтый походил на твердый мед, который однажды продавали незнакомые люди в нашей деревне. Его хотелось сгрызть, но он оказался острым и сильно поранил мне губу. Я долго облизывалась от крови.

Все камни на поле были как стекло, поэтому я отдала старшей сестре только прозрачный камень, а желтый спрятала у себя в юбке. В том месте, где резинка держит юбку и завязывается, есть дырка, туда я протолкнула камешек.

Потом люди стали собирать тряпичные дома. Там, где они стояли, остались следы, как будто на землю кто-то надавил. Остались зола, лоскутки, палки.