Дмитрий Платонов буквально спиной чувствовал, как удаляется от него Валентина и вместе с ней – нормальная законопослушная жизнь, легальная и открытая, словно вместе с женой от него отодвигалась та граница, которая только что разделила ТОТ мир и ЭТОТ.
4
В машине было тепло и душно. Андрей Чернышев, оперативник из областного управления внутренних дел, приехал на Петровку за Настей Каменской прямо с бензозаправки, и в салоне все еще витал весьма ощутимый запах бензина.
– Я открою окно, – полувопросительно сказала Настя, берясь за ручку.
– Смотри, чтобы тебе не надуло, – откликнулся Чернышев, которого моментально прохватывало даже на малюсеньком сквозняке.
– Да черт с ним, пусть надует, – беззаботно откликнулась Настя. – Иначе я в обморок свалюсь, я же духоту не переношу.
– Интересно, а как же ты летом на юг ездишь?
– Никак, – пожала она плечами.
– Как это – никак?
– А я не езжу летом на юг.
– А когда ездишь? Осенью, в бархатный сезон?
– Не-а. Я вообще никуда не езжу. Во время отпуска сижу дома, деньги зарабатываю переводами.
– А дача?
– Да бог с тобой, – она испуганно всплеснула руками. – В нашей семье сроду дачи не было.
– Интересно, почему? Сейчас мало людей найдется, у которых дачи нет или участка садового. В основном у всех есть какой-никакой сад-огород.
– Трудно сказать, Андрюша. Сколько я себя помню, этот вопрос даже и не поднимался. Мама много работала, в выходные тоже все время что-то писала, на компьютере работала. Какая ей дача? Папа в уголовном розыске трубил, ему бы на сон пять часов в неделю урвать – уже радость. Ну и я с детства к природе не приучена, выросла городским ребенком, у меня и тяги такой нет, чтобы в лес выехать или там на полянку какую-нибудь. Стыдно признаться, но меня это раздражает. Обязательно что-то колется, что-то кусается, воды горячей нет, мягкого дивана нет, телефона нет. Ну и так далее.
– Хорошо, что ты в городском управлении работаешь, а не в областном, как я, – философски заметил Андрей. – А то как преступление – так природа. Даже если оно совершено в доме, так до него пока доедешь – в машине укачает. И опять же, ехать через ту самую природу, которую ты не любишь. – Не передергивай, я не сказала, что не люблю, я сказала, что я к ней равнодушна.
Некоторое время они ехали молча, не произнося ни слова.
– Андрюша, не тяни, – наконец сказала Настя. – Выкладывай.
– Да нечего особенно рассказывать, – вздохнул Чернышев. – Опять та же самая история. Выстрел в затылок, револьвер девятимиллиметровый. Труп в лесополосе, недалеко от дороги. Молодой мужик. Я надеялся, что ты до чего-нибудь додумалась.
– А связи?
– Ничего. Никаких связей с другими потерпевшими. По крайней мере, на первый взгляд. Конечно, там еще копать и копать. Я уже, честно признаться, стал понедельников бояться. Как приду на работу – так убийство. Их по выходным дням отстреливают, что ли?
– Похоже. Получается одно из двух: либо потерпевшие – люди, до которых добраться можно только в выходные дни, потому что по будним дням они всегда на людях или под охраной, либо преступник у нас такой специфический. Сумасшедший, например. Или тоже занят полную рабочую неделю. Как ты на это смотришь?
– Я подумаю, – отозвался Чернышев. – Из четырех погибших один – студент, один – коммерсант, двое нигде постоянно не работают. Может быть, дело действительно в их образе жизни. Но где они могли пересечься? Почему их убивает один и тот же человек?
– Стоп, стоп, Андрюша, не один и тот же человек, а из одного и того же оружия. Ну и, если угодно, одним и тем же способом. Но в том, что убийца тот же самый, мы не можем быть уверены.
– Да ладно тебе. Судя по заключению экспертов, во всех четырех случаях выстрел произведен с расстояния 22 – 24 метра человеком, имеющим рост примерно 168 сантиметров. Если убийцы разные, то их что, по-твоему, по росту подбирали? Тебе не кажется, что это маловероятно?
– Я не знаю такого слова, – пожала плечами Настя.
– То есть?
– Мы в своей работе не должны заниматься оценкой вероятности. Это одна из самых больших наших ошибок. Мы должны предусмотреть все, понимаешь, все без исключения. У большинства из нас мышление организовано неправильно.
– Интересно ты рассуждаешь. А как же правильно?
– А правильно – это как у компьютера. Ты когда-нибудь играл с компьютером в преферанс?
– Приходилось, – хмыкнул Андрей.
– Тогда ты должен помнить, что, если на одних руках, к примеру, семерка, десятка и туз, машина очень долго думает, какую карту снести. Человек просто помнит, что семерка меньше, туз – больше, и бросает карту не задумываясь, а машина, прежде чем сделать ход, каждый раз просчитывает расстояние от семерки до десятки и дальше до туза и только после этого делает ход. Она не может запомнить, что семерка всегда меньше десятки, она эту истину открывает каждый раз заново. Кстати, я это всегда учитываю, когда играю. По тому, сколько времени машина думает, можно примерно определить, какие карты на руках у противника. Если сброс карты идет сразу, значит, она в данной масти либо вообще единственная, либо там лежат две подряд, например, семерка с восьмеркой или дама с королем. Если долго думает, значит, либо карт много, либо между ними расстояние большое. Так и мы с тобой: в каждом преступлении мы должны все истины открывать заново, а не оценивать степень вероятности каждой из них. Другое дело, что планировать работу мы начинаем с проверки наиболее вероятных версий, но держать в голове мы должны все, даже самые невероятные.
К Настиному дому они подъехали около десяти вечера.
– Может, на завтра перенесем? – осторожно предложил Чернышев. – Поздно уже, неудобно.
– Почему неудобно? – удивилась она. – Нормально. Пошли, не выдумывай.
Войдя в квартиру, Настя первым делом кинулась на кухню ставить чайник на огонь. Ей никак не удавалось нормально работать без чашки крепкого кофе.
– Извини, у меня еды никакой нет, могу предложить только бутерброд с сыром. Будешь?
– Буду. Аська, скорей бы ты уже замуж вышла, что ли. У тебя холодильник – как у старого холостяка.
– Думаешь, я после свадьбы готовить начну? – засмеялась она. – Не обольщайся. Мне скоро тридцать пять, меня уже не переделать.
– Как же ты своего Чистякова кормить собираешься?
– А он сам себя прокормит. И меня заодно.
Она включила компьютер и разложила перед собой записи, которые Чернышев сделал, работая по четырем убийствам.
– Начнем с места преступления. Говори точные координаты.
На мониторе появилась карта Московской области, на которую Настя аккуратно нанесла четыре точки, обозначающие места, где были найдены четыре трупа с огнестрельными ранениями в затылок. Все точки находились на разном расстоянии от центра Москвы, самая ближняя – в сорока километрах, самая дальняя – в ста десяти.
– Пока ничего не видно, – задумчиво прокомментировала она. – Единственное, что можно сказать: все эти точки находятся примерно в одинаковом удалении от Хорошевского района. Об этом имеет смысл подумать, если исходить из того, что все дело в преступнике. Может быть, он живет где-то в этом районе. Знаешь, люди очень подвержены привычкам. Если человек выбирает из двух-трех маршрутов в первый раз какой-то один и на этом маршруте с ним не происходит ничего плохого, в девяти случаях из десяти он остальные маршруты и пробовать не станет. Убийца в первый раз завез свою жертву на расстояние примерно в семьдесят километров. Убедившись, что все прошло благополучно и его в течение недели не поймали, он автоматически начинает считать семьдесят километров оптимальным безопасным расстоянием. Ближе – рискованно, дальше – нет необходимости. Ведь такое может быть?
– Может, – согласился Андрей. – Только не очень похоже, что убийца специально увозил будущую жертву за семьдесят километров от города. Родственники погибших в трех случаях из четырех знают, куда и зачем ехали эти люди. Студент – на дачу к родителям, коммерсант – на завод, выпускающий телевизоры, это в Талдомском районе, из двоих неработающих один ехал к друзьям.
– А четвертый?
– Вот четвертый совершенно непонятно зачем отправился за город. Те, кто его знает, говорят, что никогда не слышали от него ни о каких знакомых, живущих в районе Истры. Чего он туда потащился? На свою голову…
Настя стала быстро записывать в компьютер информацию о четырех убийствах. Некоторое время в комнате стояла тишина, нарушаемая только мягким пощелкиванием клавиш и звонкими сигналами, которые издавала машина, когда набиралось незнакомое ей слово.