Генрих Шестой глазами Шекспира

– Не пугайтесь, графиня, я не так суров и строг, как вам показалось по моему виду. И я на вас не обиделся. Давайте в знак примирения накормим моих бойцов и сами поужинаем.

– Почту за честь угостить в своем доме такого героя, как вы, – с облегчением произносит графиня Овернская.

Азимов считает, что «французская графиня тут же влюбляется в Толбота». Ну не знаю… Я не вижу ни в авторских ремарках, ни в репликах героев никаких указаний и даже намеков на подобное развитие событий. Но, возможно, я плохо смотрю и не все понимаю. А вы как считаете?

Сцена 4

Лондон. Сад Темпля

Входят графы Сомерсет, Сеффолк и Уорик; Ричард Плантагенет, Вернон и стряпчий.

В этом месте начинается сложное. Понимаю-понимаю, хочется, чтобы было просто и понятно. Но оно и будет просто, если один раз вникнуть. Достаточно быть чуточку внимательнее и заметить, в каком месте авторской ремарки стоит точка с запятой при перечислении действующих в сцене лиц. Эту точку с запятой не я поставила, честное слово. У Шекспира таким образом изначально заявлено разделение активных персонажей на две группы. В одной – три графа, Сомерсет, Сеффолк и Уорик, в другой – Ричард Плантагенет, Вернон и стряпчий. Стало быть, все шестеро не «одной крови», а лица, между которыми существуют некие противоречия, а возможно, и конфликты.

Да, конфликт есть. Это конфликт интересов. Граф Сомерсет и Ричард Плантагенет – потомки короля Эдуарда Третьего. Из-за чего сыр-бор? Частично мы уже говорили об этом, когда представляли вам участников Сцены 1 в первом акте. У Эдуарда было пятеро сыновей. То есть на самом деле больше, но некоторые умерли в раннем возрасте, так что считаем по выжившим. После смерти Эдуарда Третьего на трон сел потомок по линии первого сына, как и положено, затем его сменил (на самом деле – сместил, но это к делу не относится) потомок третьего сына, который стал королем Генрихом Четвертым и положил начало династии Ланкастеров. У того самого третьего сына, батюшки Генриха Четвертого, были и внебрачные дети, впоследствии признанные законнорожденными, поскольку этот третий сын по имени Джон Гонт в конце концов все-таки женился на своей давней любовнице и задним числом узаконил сыновей-бастардов. Эту историю мы уже изучали, когда знакомились с двумя внебрачными сыновьями Гонта, помните? Томас Бофор, герцог Эксетер, и Генри Бофор, епископ Винчестерский. Но был и еще сын, Джон Бофор, граф Сомерсет, самый старший, который к моменту событий, разворачивающихся в пьесе, давно уже помер, однако успел оставить четверых сыновей. Один из них рано умер, еще один никогда не именовался Сомерсетом, а вот двое остальных носили в разное время титулы графа и герцога Сомерсета и вполне могли претендовать на престол, ежели у Ланкастеров вдруг не окажется потомства. И действующий монарх, и Сомерсеты – потомки одного и того же Джона Гонта Ланкастерского, третьего сына короля Эдуарда. Кто же из оставшихся двоих сыновей Джона Бофора действует в пьесе под именем «Сомерсет», Джон или Эдмунд? Пока непонятно, авторских указаний нет, так что попробуем разобраться по ходу.

Ричард Плантагенет имеет не менее славную родословную: по отцу он является потомком (внуком) четвертого сына короля Эдуарда, зато по линии матери – потомком (правнуком) второго сына. Вот такой замес. Иными словами, по мужской линии он, безусловно, уступает потомкам третьего сына, Джона Гонта Ланкастера, а по женской линии – превосходит их, имея более сильные позиции в деле престолонаследия.

Сцена начинается с вопроса, который Ричард Плантагенет задает своим собеседникам:

– Что вы молчите, господа? Неужели никто из вас не собирается отстаивать правду?

– В зале Темпля было слишком шумно, поэтому мы не поддержали разговор. Давайте поговорим здесь, в саду, – отвечает герцог Сеффолк.

– Хорошо, скажите, каково ваше мнение? Кто из нас прав, – я или Сомерсет?

Выбор алых и белых роз в саду Темпля (гравюра по картине Джона Петти, 1874)

Судя по этим словам, Ричард Плантагенет поставил вопрос ребром: кто имеет больше прав притязать на престол, если трон вдруг освободится? Вопрос адресован графу Сеффолку, видному государственному и военному деятелю, участнику боевых действий в ходе Столетней войны. Гражданское имя этого человека – Уильям де ла Поль.

– А я не разбираюсь в законах, – с военной прямотой отвечает Сеффолк. – Зачем мне их знать? Все равно не я подчиняюсь законам, а они – мне.

В разговор вступает второй претендент на корону, граф Сомерсет, который адресует аналогичный вопрос графу Уорику.

– Рассудите нас, пожалуйста, граф Уорик.

– О, это не по моей части! – сразу отнекивается Уорик. – О соколах, об охоте, о лошадях, о бабах – это ради бога, тут я еще что-то соображаю, но в законах – ни бум-бум.

Но в этих хитрых тонкостях закона,
Клянусь душой, я не умней вороны.

Ричард недоволен.

– Это все отговорки, граф. Даже слепому видно, что прав именно я.

– Нет, слепому как раз видно, что прав я, – возражает Сомерсет.

– Хорошо, не хотите говорить – выразите свое мнение без слов, – предлагает Ричард Плантагенет. – Кто согласен с тем, что я прав, пусть сорвет белую розу с куста.

– А кто считает, что прав я, пусть сорвет алую розу, – добавляет Сомерсет.

Уорик срывает белую розу со словами:

– Не люблю никаких красок, поэтому выбираю белый цвет.

– А я считаю, что прав Сомерсет, и срываю алую розу, – говорит Сеффолк.

Вмешивается Вернон:

– Погодите, господа, давайте сначала четко договоримся: тот, кому достанется меньше роз, обязан безоговорочно признать правоту соперника.

Ну, такая доморощенная демократия.

Сомерсет и Плантагенет сразу же соглашаются, без споров. Тогда Вернон срывает белую розу, отдавая свой голос за Ричарда. Сомерсет, конечно, недоволен и пытается угрюмо острить:

– Смотрите, осторожнее, Вернон, а то уколетесь шипом, кровь пойдет, цветок окрасится, и получится, что вы помимо воли будете стоять с красным цветком в мою пользу. Ну, кто еще не выразил своего мнения?

А остался-то только стряпчий. Если по-современному – юрист.

– Если мои знания и все книги, которые я изучил, меня не обманывают, то аргументы Сомерсета кажутся мне сомнительными, – говорит он. – Я срываю белую розу.

– Ну, Сомерсет, давайте, подкрепляйте свои аргументы, – обращается к конкуренту Ричард Плантагенет.

– Аргументы у меня в ножнах, – грозно отвечает Сомерсет, – и этот аргумент окрасит вашу белую розу в красный цвет.

– Ого, как вы побледнели от страха! Стали таким же белым, как моя роза. Значит, я точно прав, – констатирует Ричард.

– Я побледнел не от страха, а от гнева! А тебе следовало бы покраснеть от стыда и стать таким, как моя роза.

Претенденты еще какое-то время обмениваются репликами, упражняясь в злобном остроумии и обыгрывая тему червей и шипов, которые можно обнаружить в розах. Доходит до того, что Ричард называет Сомерсета «дерзким мальчишкой» и заявляет, что презирает его. А ведь как цивилизованно все начиналось! «Господа, давайте обсудим… Рассудите, кто из нас прав…» Сплошное лицемерие!

– Насчет презрения – это уж слишком, – замечает Сеффолк, пытаясь снизить накал скандала.

Но Плантагенета уже понесло.

– А я и тебя презираю, Уильям де ла Поль!

– Я тебе это твое презрение в глотку запихну! – не выдерживает Сеффолк.

– Перестань, де ла Поль, – сдерживает его граф Сомерсет. – Много чести беседовать с этим мужланом.

– Осторожней, Сомерсет, – говорит Уорик, – не забывай, что Ричард – потомок Лайонела, третьего сына короля Эдуарда.

Так, не запутайтесь в счете сыновей Эдуарда Третьего. Мы уже договорились, что считаем «по выжившим», и по этому счету Лайонел – второй сын (между старшим сыном и Лайонелом родился еще мальчик Уильям, который рано умер). Шекспир, как и многие историки и хронисты, считает «по всем родившимся», и у них Лайонел – третий сын короля, а Джон Гонт – четвертый. В вопросах престолонаследия важна не конкретная цифра, а именно последовательность: кто раньше родился – у того больше прав. Лайонел, предок Ричарда Плантагенета, родился почти на 2 года раньше Джона Гонта, от которого ведет свой род Сомерсет, вот и весь сказ. А как их называть, «вторым и третьим» или «третьим и четверым», уже неважно.

– Он такой храбрый, потому что занимает высокие посты, – презрительно комментирует Ричард Плантагенет. – Здесь-то он ничего не боится, а пусть попробует сказать то же самое в другом месте.

– Я в любом месте это повторю, – клянется Сомерсет. – Ты уже забыл, как твоего отца казнили за измену при Генрихе Пятом? Или будешь отрицать, что и на тебе пятно позора и за это тебя лишили древних титулов? Грех отца остался в твоей крови, и пока не докажешь обратного и не очистишь свое имя, все имеют право считать тебя мужланом.