Последний рассвет

– Ребята, это без меня, – покачал головой Антон. – Работу я сделал, а пересказывать результаты следователю вы и одни сможете. Мне домой нужно, у меня дети, я и так их почти не вижу.

Антон уехал домой, а Роман робко предложил:

– Ген, а чего нам тупо в машине сидеть, давай поедем к Надежде Игоревне и у нее посидим, подождем ее. Ленка же дома, она нам откроет.

Колосенцев кинул на него насмешливый взгляд.

– Дураков ищешь? Перебьешься. Поедем пока, постоим у подъезда, а как Надежда появится – вместе с ней и зайдем. И ни минутой раньше.

– Но почему, Ген? Чего ты упираешься?

– Потому что в машине я могу спать, – раздельно произнося слова, объяснил Геннадий. – А если мы войдем в квартиру, то какой сон? Ленка в меня тут же вцепится и начнет болтать, ты же знаешь.

В его голосе звучало нескрываемое злорадство. В самом деле, чем больше уставал Колосенцев, тем больше проявлялось в нем непонятно откуда берущееся желание унизить Романа или хоть чем-нибудь уесть.

Дорога до дома следователя Рыженко заняла минут сорок. Колосенцев набрал номер ее домашнего телефона, выяснил у Лены, что мама еще не пришла, и велел Дзюбе смотреть в окно, чтобы не пропустить Надежду Игоревну, а сам прикрыл глаза и оперся затылком на подголовник. Через полминуты он уже крепко спал, а Роман, пытаясь унять гнев и горькую обиду от недавнего унижения, стал вспоминать все то, что рассказали подруги Евгении Панкрашиной. Сам он успел съездить только к двоим, остальных опрашивали другие сотрудники розыска, которых начальство бросило на оказание экстренной помощи Сташису, Колосенцеву и Дзюбе.

Все приятельницы Евгении Панкрашиной рассказывали одно и то же: дружат давно, много лет, когда все вместе работали в огромной организации, только один секретариат – 28 человек. Женя часто приезжала в гости, или они куда-нибудь ходили вместе, например, прогуляться или кофе с пирожными выпить. Но иногда она приезжала, сидела какое-то время и уезжала, а потом снова возвращалась. Вот в этой части все опрошенные были единодушны.

– Она говорила вам, куда именно уезжает и зачем? – спрашивал Роман у тех свидетельниц, с которыми разговаривал сам.

– Точно не говорила, но… – усмехнулась его собеседница, худощавая дама в возрасте за шестьдесят с обильно покрытым морщинами лицом, – давала понять, что у нее есть любовник.

– Каким образом она давала это понять?

– Вот, например, я спрашивала: «Уж не любовничка ли ты завела, подруга?» – а Женя только улыбалась в ответ, но молчала. Ни да – ни нет. Не подтверждала, но и не отрицала.

– Может быть, Евгения Васильевна что-нибудь о нем говорила? – допытывался Роман.

– Нет, ничего, ни слова. – Дама покачала головой. – Да и повода не было, она же не признавала впрямую, что у нее кто-то есть.

– Скажите, кто из вас является самой задушевной подружкой Панкрашиной? Самой близкой, такой, от которой нет секретов?

Свидетельница глянула на него острыми умными глазками и покачала головой.

– О, такой среди нас нет. Вернее, у Женечки такой подружки не было. У нее, понимаете ли, муж – хороший дрессировщик, смолоду приучил ее не распускать язык, никому не доверять полностью и не болтать лишнего, как бы чего не вышло… Они оба такие, и Женечка, и Игорь. Игоря я помню еще пацаном сопливым, только-только после института, еще в профессии ничего не умел, а уже был закрытым наглухо. Женечка ни с кем никогда не была полностью откровенной, сначала это обижало и бесило, ну, по молодости, а потом мы поняли, что не в этом суть. Женька добрая была и всегда готова помочь, поддержать, всех жалела, всем сочувствовала, рядом с ней было тепло, и за это мы все ее любили. И еще, знаете, она очень хорошо умела слушать. Мы всегда делились с ней своими проблемами, и она слушала нас, сочувствовала, если хоть чем-то могла помочь – обязательно помогала, постоянно интересовалась, как дела у нас, у наших мужей, у детей, у всех наших родственников, про которых она тоже помнила – и их имена, и их проблемы. Поэтому нам всегда было о чем поговорить, и даже как-то незаметно было, что мы никогда не говорили о ней самой. Ну, не рассказывает она о себе – так это ее дело. Мы давно уже перестали обижаться и просто любили Женечку такой, какой она была.

И здесь та же самая песня: никому не доверяла, ничего не говорила, ни с кем ничем не делилась. Как так можно жить? Роман Дзюба этого не понимал.

– Как давно у Панкрашиной появился этот любовник? – задал он очередной вопрос.

– Понятия не имею, – развела руками свидетельница.

– Ну хорошо, а вот эта странная привычка приезжать, потом уезжать и снова возвращаться? Она когда появилась?

Женщина подняла глаза к потолку, вспоминая.

– Года два назад, может, два с половиной. Или около того.

– Но не год? – уточнил Роман.

– Нет-нет, совершенно определенно не год, намного больше.

– И не пять лет? Не четыре?

Женщина с недоумением посмотрела на него и сердито повторила:

– Два – два с половиной года, я же ясно сказала.

Все остальные приятельницы Евгении Панкрашиной, которых оперативники успели опросить за сегодняшний день, повторили то же самое. И показания их совпали с показаниями Татьяны Петровны Дорожкиной, за исключением, разумеется, истории с колье. Про колье никто, кроме Дорожкиной, не знал…

Роман очнулся от того, что кто-то стучал согнутым пальцем в стекло с его стороны. Рядом с машиной стояла Надежда Игоревна Рыженко. Довольно бесцеремонно растолкав крепко заснувшего Колосенцева, Роман выскочил на тротуар и буквально выхватил из рук следователя тяжелую сумку и два пакета с продуктами.