– Доченька, у тебя была такая чудная головка, когда ты в первый раз сделала стрижку! Ну почему ты не хочешь снова постричься? Ходишь лохматая, как я не знаю что!
– Мама, женщина на пятом десятке имеет право сама решать, какую прическу ей носить.
Этот разговор повторялся с пугающей регулярностью вот уже несколько месяцев. Мать настаивала на возвращении на голову дочери стильной короткой стрижки, Насте же быстро надоел ее новый облик, и она снова решила отращивать волосы, а пока закалывала невразумительной длины пряди во что-то непонятное на затылке. Выдержав очередной «причесочный» натиск, она с облегчением положила трубку, но не успела и двух слов сказать, как снова раздалось треньканье. Коротков метнул на Зарубина взгляд, полный яда, и возвестил:
– А это уж точно профессор!
Это действительно был Чистяков.
– Чем занимаешься?
– Провожу время в обществе молодых мужчин, – пошутила Настя. – Один из них уйдет домой, а второй останется. Или, может, обоих оставить?
– Валяй, – согласился муж. – Только не запутайся в них, а то я тебя знаю, ты же до единицы считаешь без ошибок, а когда два и больше – начинаешь путаться.
– Я калькулятор возьму, – засмеялась она.
Настя разговаривала с Лешей и краем уха слышала перешептывание Зарубина с Юрой Коротковым.
– Слышь, Юрок, а у тебя правда с Палной… ну, в смысле… ничего такого?
– Во-первых, правда, а во-вторых, твое какое дело?
– Да я подумал, поздно уже, а мне на другой конец Москвы пилить… Может, она меня тоже оставит? А завтра вместе на работу бы… А, Юрок? Но если у вас что-то такое, так я мешать не буду, ты только скажи.
– Балда ты, Серега, и бить тебя некому.
– Почему это некому? – вступила Настя, закончив общаться с Чистяковым. – Ты, Коротков, теперь Сережин начальник, имеешь полное моральное право дать ему в нос. Или в лоб. Свободное спальное место есть только на кухне, вот на этом диванчике. Устраивает?