Когда Алла Петровна взяла у меня тетрадь, я выглядела сухой и довольной.
– Вот только имя, – сказала я ей.
– Имя?
– Я не подписала.
– Это обязательно. Как так – ты же автор.
И она вернула мне тетрадь.
Я села за первую парту, пстрикнула ручкой.
Травина Кэт.
Снова пстрикнула ручкой и протянула тетрадь обратно учительнице.
– Кэт?
– Да, теперь это мое имя. Типа псевдоним. Сочинительский и… сценический. Я в школьной музыкальной группе на гитаре играю.
Она посмотрела в тетрадь, потом на меня, словно примеряла – в пору ли.
– Допустимо… Кэт. Согласна, – улыбнулась она.
– Теперь всегда буду Кэт, не по журналу, конечно, а по жизни и в музыке тоже. Я на гитаре играю.
Алла Петровна приласкала тетрадь ладонями.
– Договорились.
Из школы в тот день я уходила человеком с новым именем.
«You'llnana see me complain m-m-m-m crying in the ra-i-i-in»[1 - Слова из песни «Crying in the rain» группы «A-ha».],
– напевала я, глотая буквы и весеннюю пыльцу. Мои волосы совсем растрепались, в них точно бесновались полуденные лучи солнца.
Дни моего рождения
Когда умирает мама, все резко начинают хотеть, чтобы ты был счастлив. Поэтому мне подарили собаку. На первый мой безмамин день рождения баба Маша принесла корзинку. Я думала, что в ней как обычно блины, потому что бабушка всегда их укутывает в три полотенца. В тот раз все тоже было укутано, и я поставила ее на кухню, на этажерку возле плиты и пошла усаживать бабу Машу поудобнее для моих обычных историй и песенок.
Только закончилась летняя практика в школе, и я, конечно, собиралась праздновать день рождения, но не знала, с чего начать. Для этого бабушку и вызвала – инструктировать по организации. Когда я зашла в детскую, она вскочила с кровати, будто у нее каша выкипала.
– А я думала ты сюда принесешь?
– Да нет, я потом.
– Как потом? Это не ждет, – и пошагала на кухню.
Я потопала за ней, блинов мне совсем не хотелось.
– Баба Маша, я потом, честно.
– Тсс, – тсыкнула она и переставила корзину на пол.
Корзина ожила, издав звук типа «рвяф». Бабушка откинула полотенца. Корзина дохнула жизнью. Я закрыла ладонями рот, сердце и живот заклокотали «Дай посмотреть!» и мы разом увидели его – щенка, вымытого бабушкой до пушка на рыжих ушах. Он смотрел сразу во все стороны и упирался носом то в одну то в другую соломенные бока корзины.
– Это подарок. Твой Ролли.
Бабушка подарила мне щенка: пухлого, вонючего, настоящего, слишком живого, чтобы быть моим.
– Но заранее же не поздравляют, – проныла я.
Чувствовала, что сейчас расплачусь и из-за этого злилась на себя. Я, конечно, мечтала о собаке. А кто о ней не мечтает? Только тот, у кого она есть. Но в тот самый счастливый момент мне вдруг захотелось убежать подальше и забыть про висящие рыжие уши и длинный нос с розовым кончиком, которые только что впервые услышали мой голос и учуяли, что у меня лимонная эфирка на запястьях.
Я ведь… умела предвидеть и гороскопы читала. А бабушка нет. Поэтому потом и не заладилось. И в этом «не заладилось» мы с бабушкой, Лёлей и Эдиком прожили и продулись друг на друга все известные сезоны.
Потому что нельзя дарить собаку, не спросив.
Потому что нельзя вернуть собаку обратно на улицу.
Потому что собака не может закрыть дырку в душе.
А потом пришло следующее, то есть уже это лето. И следующий, то есть этот день рождения. Перед которым все и закончилось: Ролли потерялся. Мы отвезли его к бабе Маше, в квартире жарко, а там ему – воздух и воля. Он и воспользовался.
– Стоило чипировать его. Как это я не подумал, – слишком строго произнес Эдик, когда я прибежала к нему с новостью о пропаже.
Баба Маша растрогалась и все повторяла:
– Он от нас убежал, от нашего равнодушия!
Завтра мой день рождения, и я наконец смогу постричься «лесенкой» и надеть босоножки на платформе. А еще накрашу ногти и губы, и такая красивая выйду во двор. На день рождения я собираюсь пригласить в гости всех своих дворовых подруг. Может поэтому я и не плачу? Уже представляю, как мы будем разговаривать о мальчиках, и я обязательно спрошу, какие им нравятся, а свой идеал, понятное дело, не выдам. В прошлом году я его не отмечала – Лёля все время была занята: то работой, то снова ей.
А сегодня нужно сделать важное дело – отвезти документы для программы, потому что через десять дней я снова улетаю в Италию. Я хотела остаться дома, грустить и ждать Ролли у окна, но как я объясню важным тетям-организаторшам причину своего отсутствия? Нет, они не поймут. Собаки бы поняли, а люди – навряд ли. Поэтому я плетусь куда надо. Эх, лучше бы осталась: на ступеньках первого этажа спотыкаюсь и падаю. Аккурат лицом о кафель. За какие-то минуты нос опухает, под глазами «рисуются» синяки, в голове образовывается болото. Мое лицо действительно отражает тоску, и никто из программы не задает лишних вопросов: боятся, наверное.
Дня рождения у меня опять не было. Лёля решила, что я слишком много пережила за последние дни. Мол, собака потерялась, стоит проявить уважение. Нос у меня по-прежнему болел, лицо стало похоже на страшную карнавальную маску, и я уступила. Раньше я как-то не задумывалась, куда вообще деваются пропавшие собаки, поэтому решила сходить за ответом на кладбище домашних животных. Оказалось, что путь до него занимает три автобусные остановки. Весь прошлый год мы с Ролли гуляли неподалеку, а я и представить не могла, что здесь-то и находится последнее пристанище мохнатых. Вон тот пригорок, на котором я время от времени наблюдала голого мужчину, и был «входом» в собачий рай. Здесь все было, как везде, кроме… неба. Оно будто выделилось из застыло пятном над этим пригорком, голубое с фиолетовой полосой посередине, а у горизонта – розовое. Последние дни Эдик пичкал Ролли настойкой от глистов, поэтому собачья подстилка до сих пор пахла спиртом и чесноком. Я разложила ее на траве, сама присела рядом. Слева виднелись бетонные башни завода, справа – жилые дома, надо мной железяки с проводами. Вот уж точно – пейзаж под праздничное настроение. Впору было бы выругаться, но я-таки проявлю уважение к животным.
И к себе.
– С днем рождения меня, мертвые собаки! И простите за равнодушие.
День отъезда
и аэропорта, который меня знает
Дежавю.
Какое красивое слово.