Эпоха лишних смыслов

– Что именно, Гер? Прорыв сатиры, очень крепко завязанной на нашей действительности, так, что в тексте не разберешь, где стеб, а где правда? Нулю, думаешь, просто работать?

Туров недовольно хмыкнул.

– Я предполагал, они будут справляться получше, когда к ним свалил Степа. Видел его вчера. Все же на ушах ходили с нашим прорывом.

– Шутишь? – У Гамова даже голос сел на мгновение, а мне стало стыдно, что я подслушиваю.

– Нет, примчался на всех парах, кричит, волнуется, говорит, знаю, что у вас прорыв, да еще какой, а Максимки в Москве нет, пойду закрывать.

Туров прервался, и я услышала отчетливые щелчки дешевенькой зажигалки.

– И что? – тихо и как-то блекло поинтересовался Гамов.

– Да ничего. Арлинова усадила его в кресло, я сказал, что все под контролем, он попытался что-то нехорошее вякнуть про Оливин, в смысле, про Розу, Арлинова выпроводила его взашей и высказала напоследок. Хотя сам понимаешь…

Гамов слегка кашлянул. Я деловито хлопнула дверью, мгновение повозилась с сумкой и романом и медленно пошла вниз по ступенькам. Как ни странно, разговор и не думал прерываться.

– Понимаю. Только не очень. Прохлаждался у нас, а у самого там сатиру на грани сюрреализма вынесло в реальность, и теперь наша многострадальная страна имеет этот многострадальный закон?! – на одном дыхании выпалил Гамов, и я замедлила шаг.

– Отправили на закрытие кого-нибудь другого. А может, они вообще этого прорыва не заметили. Или было уже слишком поздно. Сам знаешь, сюрреализма тут и без проделок ноосферы хватает. А сатира только завладела разумом – и все. Растворилась здесь, стала реальностью, как не бывало этого постика, написанного двадцатитысячником и разошедшегося миллионами. Оливин, спускайся уже, что ты там застряла?

Последнее было сказано в дыру между лестницами, и я увидела запрокинутое ко мне лицо Турова. Осталось только слабо помахать пальцами в ответ и почти уронить ничем не скрепленные страницы.

– В Зеро столько народа, что можно было бы как-то отслеживать посты, выходящие в топ, ты не находишь?

Гамов докуривал сигарету и, кажется, скоро должен был зажечь новую. Ноги понесли меня самостоятельно, без участия мозга.

– Максим, ну что ты хочешь от меня услышать? Что они чертовы раздолбаи, а мы молодцы?

– Хорошо бы. – Гамов чуть хмыкнул.

Я долетела до них как раз в тот момент, когда он безуспешно щелкал своей Зиппо. Рефлексы сработали, будто и не было этих семи лет. Выхватить левой, двумя пальцами, перевернуть похитрее (решай, решай, решай, какой из фокусов делаешь, а, черт бы с ним), резко вниз по джинсам – и дать Гамову прикурить, кожей чувствуя, как обалдевает Туров.

– Вот так это и делается, детишки, – сказала я и, оскалившись во все свои прекрасные зубы, закрыла крышку Зиппо одним движением кисти.

– Впечатляет, – отозвался Гамов и с мягкой улыбкой посмотрел на меня.

Я тоже заглянула внутрь себя, потому что на мгновение почувствовала давно выведенное и выеденное чувство неуверенности. Маленькую искорку, метавшуюся и вопрошавшую: “А если бы в ней не оказалось чертового бензина?”. Пришлось резко выдохнуть и выгнать мысль из головы. С этого все и начинается. А заканчивается обычно весьма плачевно.

– О чем разговор? Зефир, Зеро, что еще в наличии? Зарин, зоман? – Я протянула зажигалку Гамову и, холодея, увидела, что это самая простенькая Зиппо с витиеватой, судя по всему, зеркальной гравировкой. Слово “Рита” я, впрочем, прочесть сумела. Подарок на какую-нибудь годовщину.

Главное – держать лицо поровнее.

Туров рассмеялся:

– Нет, зарина и зомана пока нет. Впрочем, все это не твоего ума дела, Оливин.

Я подняла брови на рекордную высоту. Гамов, видимо, успел взять себя в руки – что за Степа еще? – потому что сказал спокойно:

– Так мне нравится эта ваша взаимная ненависть.

Мы с Туровым, не сговариваясь, фыркнули.

– Ладно, суфражистки, я пошла. Вы тут можете дальше за права обиженных и угнетенных на лестничной клетке курить, а мне надо реальность закрывать.

Сделав два шага к выходу, я остановилась и со вздохом обернулась.

– Нет, не пошла. Макс, мне нужна твоя отмашка.

Ничего я, конечно, не забывала, но подобное отношение ко мне… диктовало определенные правила игры.

– Давай-ка сюда, – Гамов протянул руку и забрал роман. – И не обижайся. Просто мы не хотим забивать тебе голову.

– Серьезно? – тихо спросила я, старательно отводя взгляд от ежившегося на холоде Турова, одетого в майку и тоненькую толстовку. Что с ним сегодня, в самом деле, пластическую операцию сделал?

Я старательно подавила раздражение, еще не хватало, столько эмоций одновременно. В активе остались желание (легко списываемое на гормоны и возраст), дикое любопытство и стремление досадить. Последние два тоже надо было как можно быстрее убить.

– Может, вы не хотите, чтобы я ушла в зеро, как этот ваш Степа?

Вопрос произвел самый неожиданный эффект. Туров, по моим представлениям, профессионально курящий лет с пяти, подавился сигаретным дымом и принялся судорожно кашлять; брови Макса сделали такой кульбит, что я даже немного позавидовала.

– Арлинова упомянула какого-то Степу, вы тут стоите про Зеро разговариваете, да ты и сам про него рассказывал, что такого-то? – пожала плечами я. – Зеро – это Закрытие реальностей, да?

Гамов молчал, Туров кашлял, и я на мгновение испытала досаду. Не надо было поднимать вопрос. Не сегодня. Крутящиеся в голове вероятности явно на это указывали.

– Однако, – сказал, наконец, Гамов, протягивая роман обратно. – Вообще, ты действующий сотрудник, моего одобрения тебе больше не требуется. Хочешь – закрывай, хочешь – оставляй. Ответственность на тебе. За весь мир.

– Хочешь – уходи в Зеро, – вдруг резко подобрался Туров, изнутри своего самого “я” защищая Гамова так, что я даже удивилась.

– Ребят, в самом деле, пошутить, что ли, нельзя?

– Нет-нет. Дадим тебе Степин номер, позвонишь ему, мы с Максом, если что, рекомендацию составим.

Я помотала головой, развернулась и вышла на заснеженную темную улицу, твердо решив про себя деконструировать реальность и взять заслуженный отгул, полагавшийся оперативнику после работы.

У самых ворот меня нагнал Гамов.

– Роза, погоди.

Я подняла левую руку и помотала головой.

– Я понимаю, что ты ничего даже слушать не хочешь. Дело не в этом.

Шел снег, крупный и пушистый, прямо как в сказках.

– Дело в том, что…

– Что Оливину пора бы перестать изображать из себя драгоценный камень.