их одинокие, впитывающие души
о брусчатку истёрлись в поисках пары.
– люди!
лужи – не страшно!
лужи – блюдом
зеркалят неба глаза.
пусть лужи будут!
без них – нельзя.
путь одиночества – в никуда – куда страшней.
слишком он мне знаком.
вам – не хочу!
испаряюсь в любимом.
вся растворяюсь в нём.
от одиночества вас укрываю своим паром —
своим
пятилистным
зонтиком.
7.
колесом себя от земли оттолкнув,
и от солнечной вспышки ослепнув,
(зачем глаза, когда видишь уже и без них?)
по небесной кладовке шаря рукой,
полетел мой троллейбус синий
над Арбатом,
над лужами,
над Москвой,
над Россией…
над шариком.
и над
бездной…
4 мая 2011 г.
Москва, Гольяново
ПАРЛЕНДАРЬ
Поэма конца и начала
1.
Был год восьмой.
Луна была слепа.
Она на ощупь шла над горизонтом —
поверх деревьев, задевая горы,
вцепляясь в тучи в поисках дороги.
Был нужен поводырь ей, но его
Луна не ощущала ни вблизи,
ни в той дыре, в которой —
раньше знала —
сияли звёзды.
Луна пыталась вскармливать фонарь,
но ветер задувал её лучину.
Она входила в новый год с надеждой
на обретенье,
но валилась навзничь
под тяжестью отпущенных потерь.
Потери,
рассыпаясь на осколки,
в лицо впивались, в мёртвые глазницы,
ещё сильнее ранили клетчатку
и до того уже ослепших дыр.
2.
Был год девятый.
Солнце ускользало
из лап восходов, падая в закаты
так быстро, что едва хватало часу
наполниться хоть капелькой тепла —
живительного, но едва живого —
не согревающего —
ни себя, ни время —
от пустоты сжигаемого сердца.
Пустело всё.
Пустующее сердце
сжигало плоть и разум.
И глаза.
От копоти той – яблоки чернели,
скрипел хрусталик, оболочка жалась
фиброзная, а радужка кроилась,
отслаивая все цвета до бели.
Пустело всё.
И Солнце, и Земля.
3.
Был год десятый.
Время пустоты.
Которое, сжимаясь в черноту
Дыры вселенской,
втягивало космос.
И расщепляло атомы и ядра