Переполняясь живительным газом, она превращалась в воздушный шарик.
Всплывала на поверхность – над всем поверхностным.
Поверхность оказывалась дном нового уровня.
И здесь всё начиналось сначала.
Опять требовался кислород.
Глоток. Другой. Третий! И вновь лёгкость, рассыпающаяся внутри, поднимала её наверх, на поверхность – над поверхностью всего поверхностного.
Столь желанная поверхность опять оказывалась дном – низшей ступенью нового высшего уровня.
Над ней наслаивались всё новые и новые уровни. Каждый новый уровень был сложнее и плотнее, но преодолевать их становилось всё легче. Ведь каждый новый глоток кислорода внутри неё уже сам стремился подняться выше, толкая вверх: и себя, и других, из которых теперь состояла она.
Наконец, тело достигло поверхности поверхностного и уткнулось в препятствие.
Сверху больше не оставалось места для новых уровней, и уровни переместились в стороны.
Она глотнула новую порцию кислорода, и тело принялось расширяться, заполняя окружавшие его боковые уровни. Под напором её расширения стенка каждого нового уровня лопалась, издавая звонкий хлопок, и пространство уровня прирастало к ней, как годовые кольца нарастают на стволе живого дерева.
Уровни отличались цветом, плотностью и консистенцией. Чем дальше от центра располагался уровень, тем плотнее и ярче он был, и тем стремительнее прирастал к стволу её недавно обретённого тела, окутывая её своим мерным сиянием в ожидании сияния уровня следующего.
Она вбирала в себя уровни с младенческой жадностью, с утробной жаждой познания материнского молока мироздания.
Ещё один уровень!
Ещё один!
Ещё!..
Последним уровнем оказался…
Глава 9. Окно
– Алиша! Расскажите о нём, – потребовал он.
– Что мне сказать о том, о ком я ничего не знаю? – совершенно не удивляясь ни вопросу, ни твёрдости в его голосе, спросила она, внутри продолжая примерять на себя имя Алиша, а внешне пытаясь вылепить из солнечного шара, растекающегося по пальцам, цветущую головку подсолнуха.
– Но ведь вы его жена!? – вспыхнул он.
– Да, – ответила она, вытягивая лучик в форме лепестка. – Но разве жёны знают своих мужей? Пока они не знают даже себя.
– Расскажите о нём, – его голос стал ещё твёрже.
– Это началось в самолёте, – сказала она, вытягивая из светящегося шара очередной лепесток. – И он был очень странный.
– Ваш муж?
– Нет! – рассмеялась она. – Самолёт.
Женщина на секунду провалилась в себя, улыбка скользнула по лёгкой тени, блуждающей в комнате, а потом добавила уже совершенно спокойно:
– С тех пор я не выходила отсюда.
Если бы сейчас луна могла заглянуть в окно комнаты и увидеть лицо мужчины… Оно было…
Но окно запотело от жара Небиса, соприкасающегося с глубоким, ровным дыханием женщины, идущим настолько изнутри, что всё её нутро становилось сплошным воздухом, и луна не смогла бы разглядеть…
– Сколько дней вы не выходили из комнаты? – спросил он.
– Вы хотели сказать – месяцев или лет? – улыбнулась она. – Много.
– Почему?
– Она боялась.
– Кто?
– Квартира.
– Чего она боялась?! – возмутился он.
– Она боялась оставаться одна.
– Кто вам это сказал?
– Она.
– Как?
– Всякий раз, когда я подходила к двери, квартира начинала плакать: либо водой, либо огнём. Чаще – огнём. Конечно, я могла оставить всё, как есть, и уйти. Но в комнате был кот. Он бы сгорел.
– У вас есть кот?
– Да, – сказала она тревожно, и начала рассказ: – Когда-то у меня была кошка. Белая. Я дала ей совершенно белое имя – Бэлла. Но пришло время, и её позвала природа. Она так кричала в ответ на этот зов! Я могла бы удержать её, но не стала, отпустила навстречу природе, и белая кошка больше не вернулась.
Потом у меня была крыса. Она тоже была совершенно белая, а глаза, хвост и лапки – розовые.
Мне подарил её маленький мальчик.
Я приехала в детский дом снимать фильм. Мальчик посмотрел в мои глаза и сказал: «Я хочу, чтобы ты была моей мамой». И я посмотрела в его глаза, и захотела стать его мамой. Но большие дяди и тёти в больших кабинетах, где решают судьбу таких детей, запретили мне быть его мамой. Они сказали, что таким женщинам, как я, у которых нет дома и нет мужа, нельзя быть мамами для мальчиков и девочек, у которых нет мамы.
А потом мальчик плакал.
«Я хочу подарить тебе самое дорогое, что у меня есть» – сказал мальчик и протянул мне ручную крысу: «Её зовут Дуся. Кроме неё у меня никого нет. Я хочу, чтобы она была твоей».
И я всё время плакала, когда смотрела на Дусю и вспоминала глаза мальчика.