Любовь не терпит сослагательного наклонения. Роман

Будет говорить благоразумие.
Разбилось все, что нас объединяло,
И от осколков, любовь моя, я ухожу…

– Это было бесподобно! Ты гений, любовь моя! – Одри даже в ладоши захлопала и поцеловала профессора в щеку, ибо была скромна и на людях предпочитала чувства не проявлять.

Зато постоянно страстно целовала его в лифте, если они были одни там. Ной и там стеснялся, а Одри обижалась и не понимала, почему он не проявляет инициативу и не целует ее первым.

– Как же наш первый раз? Тогда ты был смелее, тебя ничто не остановило.

– Меня загипнотизировала твоя красота… и придали небывалой уверенности в себе твои стихи. Даже стены лифта имеют уши и глаза, дорогая.

– Если ты думаешь, что меня трогают подобные мужские комплименты… То ты думаешь правильно, когда их говоришь мне ты.

Сет был страшно растерян и унижен происходящим, и в этот момент профессор воспользовался его смущением и неожиданно и сильно ударил его по лицу. Удар получился очень неудачным, профессор лишь задел щеку Сета и оставил на ней красное пятно.

Прежде профессор никогда не бил людей по лицу, он вообще не дрался, даже в школе и во дворе. Видели бы его сейчас его бывшие одноклассники или нынешние студенты! Они бы не поверили в случившееся, даже если увидели бы это собственными глазами. Все всегда знали, что этот заучка и мухи не обидит. Он даже с книгами и остальными предметами и вещами обращался подчеркнуто аккуратно, чтобы они служили дольше и имели презентабельный вид.

Одри оторопела. Она очнулась через некоторое время (перед ней будто показали сюжет фильма в замедленной съемке) и, сочувственно кивая Сету, увела мужа к машине.

– Я прошу нас простить. Мы пойдем, – извиняясь за поведение мужа, сказала она парню.

В машине профессор Ной молчал и страшно злился. Одри просто не предполагала, что ему сказать.

Дома профессор был значительно красноречивее. Он даже заговорил с ней, если это можно было охарактеризовать разговором, а не криком.

– Я больше никогда не пойду с тобой в ресторан!

– Почему? – спокойно спросила Одри, расстегивая боковой замок на платье.

– Это все…

– Платье? Хорошо, я выберу наряд построже… в следующий раз.

– Да не будет следующего раза! Это не платье, это все… ты.

– Ты уже выразил в стихах… чувства ко мне. Я и не знала, что ты знаешь столько стихов наизусть. Знаю, знаю, а твой взгляд сейчас говорит, что ты не подозревал, что я привлекательна и мысли не мог допустить, что не один мужчина во вселенной, – она саркастически усмехнулась, поддразнивая его.

Она совершенно его не боялась. Мужа в гневе не боялась. Это было страшно и… притягательно.

– Да знал я… Я с самого начала подозревал, что ты меня бросишь. Помнишь, я и на свадьбе маме своей это сказал?

– Если я не ошибаюсь, мы сейчас вместе и я даже с этим парнем танцевать не пошла.

– Ты не стала с ним танцевать лишь потому, что тебе меня стало жалко. А танцевать тебе, наверняка, хотелось.

– Тебе не приходило в голову, что я с тобой могла хотеть потанцевать?

– Уверен: он делает это лучше. Я не умею танцевать. Что ж ты не пошла с ним и не сравнила нас?

– Я научу тебя танцевать. Если ничего не получится – беситься не стану. Я – не ты и не ревную, когда повода нет.

– Повод был: он симпатичный и наглый. Когда мужчина ухаживает за женщиной, ей это нравится, даже если он делает это нелепо и смешно.

– А ты…

– А я ухаживал… Я постоянно на тебя смотрел, я злился еще тогда, когда ты училась, полагая, что тебе не нравлюсь.

– Я за тобой ходила, как хвостик. Вопросы всякие задавала…

– Не нравлюсь, как мужчина, не как профессор и научный сотрудник.

– Для меня профессор и мужчина – идеальные составляющие моего, того самого мужчины.

– И все мужские попытки ухаживать, – неважно, примитивно или цивилизованно – заканчиваются одним и тем же: он тащит женщину в постель.

– Постели не было. Мы с тобой до нее не дотянули, – улыбнулась Одри.

– Может, дотянем сейчас? Мне так понравились стихи!

– Это было… подло, верно? Зачем ты делаешь вид, что я тебе понравился? Драться ведь я не умею, а унизить его хотелось больше всего на свете.

– Подло? Может быть. Немного… подлости не повредит, когда ты меня ревнуешь.

– Одри… – прошептал профессор, обнимая жену за талию и помогая избавиться от платья.

– Ты делаешь из меня дурака! Я не могу… смотреть на это. Я вынужден смотреть на тебя глазами постороннего мужчины, ведь я так себя и чувствую: хочу тебя, но не могу ничего сделать.

– Разве ты сейчас не делаешь то, что хочешь?

– Я так долго… терплю, прежде чем достигнуть блаженства, – Ной целовал ее грудь.

– Никто в целом мире не верит и не поверил бы, что ты моя жена. Как же бесит это, страшно! Я… тебя не достоин…

Они лежали в постели и разговаривали. Ной и сейчас гладил и целовал жену, хотя они несколько минут назад занимались любовью.

– Вот я такой. Простой самец, когда кто-то на тебя смотрит. В душе, на словах интеллигентный, а на деле…

– Нормальный мужчина. Я поняла. Переживу. Мне подходит.

– Я старый. Все старые мужики ревнивые. Тебе нужен молодой. Моя молодость уходит, вот я и бешусь.

– Вообще-то, молодые мужчины ревнуют тоже.

– Не так сильно.

– Но также страстно. Поговори на эту тему с моей бабушкой – она о моем дедушке может много чего порассказать. Роберто Барберри медаль необходимо выдать за ревность… во времена его бурной юности. Да почему нельзя ревновать?

– Действительно! Я профессор, а ты… богиня!