Повести и рассказы для детей

Авдотья Степановна стала довольно милостиво относиться к ней: она часто сажала ее подле себя и показывала ей то тот, то другой шов, не давала ей распарывать старых вещей, а припасала для нее какое-нибудь легкое шитье, иногда даже вместо нее посылала в лавку какую-нибудь другую девочку, приговаривая при этом: «Лучше ты сбегай, с тебя все равно никакого проку не будет, а Лена пусть у меня за работой сидит».

Вообще, хотя работа утомляла Нелли, хотя после скудных обедов и ужинов в кухне m-me Адели она часто оставалась голодной, но она не чувствовала себя несчастной. У нее от природы был живой, веселый характер, но в доме Вязиной ей редко позволяли проявлять его, здесь же было гораздо свободнее. От детей требовали одного только – чтобы они хорошо исполняли заданную им работу, а в прочем мало стесняли их. За работой они беспрестанно болтали и пересмеивались между собой, замолкая только на минуту при каком-нибудь окрике Авдотьи Степановны, и затем опять принимались за свое, как только строгая мастерица погружалась в работу или заговаривала с кем-нибудь из взрослых девушек.

Час, даваемый для обеда, девочки также проводили по большей части в возне, смехе и шалостях. Но особенное веселье начиналось у них вечером, после того как m-me Адель, посмотрев – убрана ли мастерская и все ли спокойно лежат раздетые на своих постелях, – собственноручно уносила свечу из их комнаты. Девочки запирали дверь в комнату, где спали мастерицы, которые часто мешали им своим ворчаньем, и начинали шалить. Темнота не только не уменьшала их удовольствия, а напротив, увеличивала его. Они бегали по комнате, таскали друг у друга подушки и одеяла, сгоняли друг друга с постелей, играли в прятки, в жмурки с незавязанными глазами, шумели, хохотали до упада. В другой раз они все собирались в кружок и рассказывали друг другу какие-нибудь сказки. Сказки непременно были страшные, так что мороз пробегал по коже и у слушательниц, и у рассказчицы, но это-то особенно и нравилось детям.

Как в играх, так и в рассказывании сказок Нелли стала скоро первою. Она вспоминала те рассказы, какими забавляла ее в детстве бабушка, и теперь передавала их подругам со своими собственными добавлениями и прикрасами; кроме того, она прочла немало русских и французских повестей, живя в доме Вязиных, и рассказывала их так хорошо, что девочки заслушивались ее. Когда дело доходило до игр, то Нелли являлась прежней смелой, живой крестьяночкой и увлекала всех своим искренним весельем. Все подруги скоро полюбили ее. Первое время некоторые из них подсмеивались над ней, называли ее белоручкой, барышней, неженкой, но видя, что Нелли и работает, и ест, и играет вместе с ними, нисколько не важничает, а напротив, даже стыдится своего неуменья взяться за дело и смиренно просит поучить ее, они прекратили всякие насмешки и стали совсем по-дружески относиться к ней.

Особенно привязалась к Нелли одна из девочек, Варя. Это был слабенький, болезненный ребенок, которому особенно дурно жилось в магазине. Она была бессильна, неловка, боязлива, долгое сиденье на одном месте утомляло ее, но еще более утомляло исполнение разных поручений, она страшно боялась не только хозяйки и Авдотьи Степановны, но даже всех старших девушек; при всяком окрике, даже просто при всяком выговоре она бледнела, дрожала и со страху не понимала ничего, что ей говорили. Ее неловкость, неповоротливость, неумелость сердили m-me Адель, которая вообще была довольно ласкова со всеми девочками, ее же не только бранила, но даже несколько раз наказывала.

Вспыльчивая Авдотья Степановна терпеть не могла Вари. Никого она так часто не драла за уши, не толкала и не била, никому она не говорила столько ругательных слов, сколько этой несчастной малютке. Подруги также не любили Варю: они считали ее какой-то дурочкой. И действительно, бедная запуганная девочка, от всего плакавшая, всего боявшаяся, не умевшая ни работать, ни играть, ни рассказывать сказок, могла показаться глупенькой. Варя от природы не была глупа, хотя и не отличалась бойким умом. Но у нее был отец страшный пьяница, который всякий день бил и жену, и дочь чуть не до полусмерти. Эти побои расстроили здоровье малютки, вечный страх перед отцом сделал ее вообще робкою и плаксивою. Мать ее чуть не на коленях упросила m-me Адель взять к себе девочку, а Варе объявила, что оставит ее жить вдвоем с отцом, если ее выгонят из магазина.

Понятно, что после такой страшной угрозы Варя употребляла все усилия, чтобы угодить хозяйке, – и бедная малютка была не виновата, если ей это не удавалось. Она не могла скоро бежать из кухни с горячим утюгом, который едва удерживала своими маленькими ручками; она не могла шить чисто, когда от излишнего усердия руки ее потели и часто слезы капали на работу; она не могла толково исполнять поручений хозяйки, когда дрожала перед ней, как осиновый лист, и со страху едва понимала, что та ей говорила.

Люди более умные и образованные, чем m-me Адель и Авдотья Степановна, конечно, поняли бы это и, вместо того чтобы запугиваньем совсем сбивать с толку малютку, приласкали бы ее и попробовали бы кротко и терпеливо заняться ею. Но ни содержательнице магазина, ни ее помощнице этого и в голову не приходило. Они знали одно только, что девочек нужно заставлять работать, и думали, что без брани и без наказаний ничему нельзя научить.

Нелли с первого же дня стало очень жаль Вари. Хотя она сама работала еще довольно плохо, но она была сильна и здорова, и потому решила помогать Варе, а где можно, то и работать за нее.

Мы уже видели, как в первый день своего поступления в магазин она одна и вымыла и прибрала всю посуду, и с этих пор все работы, которые они должны были делать вместе, Нелли исполняла без помощи своей подруги. Кроме того, всякий раз, когда она замечала, что Варя устала и что ее собираются послать еще куда-нибудь, она с такою готовностью предлагала свои услуги, что поручение давали ей, а бедная, болезненная девочка могла отдохнуть немножко. Во время занятий шитьем Нелли всегда садилась подле Вари и по возможности помогала ей работать или показывала ей, как нужно делать. Иногда, видя, что Авдотья Степановна особенно рассержена, Нелли или советовала Варе не подходить к ней, или брала на себя какой-нибудь маленький проступок бедной девочки и тем спасала ее от брани.

За все эти услуги Варя платила своей покровительнице самою нежною любовью. Она не умела выражать эту любовь словами, но зато постоянно старалась чем-нибудь угодить Нелли, сделать ей какую-нибудь услугу. До сих пор Нелли не испытывала приятного чувства, какое доставляет нам доброе дело. Она в первый раз помогла бедной девочке просто из жалости. Но, когда она почувствовала, какое удовольствие доставляет это ей самой, как приятно думать, что благодаря ей Варя сделается менее несчастной, она твердо решила всегда и во всем защищать бедную малютку. Благодарность и любовь Вари трогали ее и еще сильнее укрепляли в этом намерении. Труднее всего было Нелли защищать свою маленькую приятельницу от других девочек, привыкших забавляться над Варей, дразнить и обижать ее. Напрасно Нелли просила оставить ее в покое, напрасно она сердилась – ничего не помогало.

Наконец Нелли придумала одну штуку, которая оказалась удачною.

Раз вечером, когда девочки легли спать и, по обыкновению, стали просить ее рассказать им что-нибудь, она сочинила нарочно для них длинную историю об одной несчастной маленькой девочке, которую все ненавидели и преследовали. После двенадцати лет такой жизни девочка не могла дольше выносить своих мучений, она заболела и умерла. Нелли так трогательно рассказывала последние часы жизни бедной девочки, ее прощанье со всеми, кто обижал ее, ее радость, что она избавляется от всех страданий, что сама расплакалась, а за ней и все другие ученицы; Варя еще с половины рассказа уткнула голову в подушку, чтобы не слышали ее плача, и теперь громко рыдала. Рассказ произвел впечатление. Несколько минут девочки просидели в глубоком молчании. Наконец одна из них сказала:

– А вот ведь и Варька такая же несчастная; пожалуй, будет умирать, то так же будет радоваться!

– Еще бы, – вскричала Нелли, – конечно, будет! Да что ей за радость жить? Дома пьяный отец, здесь ее все бранят да бьют, даже вы все ее не любите да обижаете, вон как она плачет, бедная!

– Ну, полно, Варька, не плачь, – сказала одна из девочек ласковым голосом, – это ведь не про тебя был рассказ. Ту девочку, о которой говорила Лена, никто не любил, все обижали, а мы не будем тебя больше обижать! Чего нам? Разве ты нам зло какое сделала?

– И взаправду, – подхватила другая ученица, – не надо ее дразнить, ей и без нас много достается. Ишь она какая маленькая да слабенькая! Вот расплакалась да и перестать не может!

И все девочки, в порыве доброго чувства, начали ухаживать за своей маленькой, все еще рыдавшей подругой. Одна принесла напиться водицы, другая отыскала платок отереть ей слезы, третья покрыла ее своим одеяльцем, чтоб ей потеплее было. Можно себе представить, с какою радостью смотрела на все это Нелли, как славно заснула в эту ночь!

С этих пор преследования Вари прекратились. Если иногда какая-нибудь шалунья забывала решение, принятое после рассказа Нелли, всегда кто-нибудь напоминал ей о нем или старался утешить Варю в причиненной ей неприятности.

Эта счастливая перемена в судьбе бедной девочки оказала видимо хорошее влияние и на нее самое. Она стала меньше дичиться подруг, охотнее разговаривала с ними, иногда даже смеялась, и если не играла сама, то любила смотреть, как играют другие, особенно если в числе их была ее маленькая покровительница. Так как Нелли исполняла часть работы за нее, то она не так сильно уставала и могла успешнее делать остальную часть; наконец, надеясь на постоянную защиту своей приятельницы, она стала немного менее робка и пуглива, а это делало ее понятливее и умнее. Ее стали меньше бранить, и это придавало ей больше охоты трудиться, чтобы совсем не заслуживать брани. Нелли замечала эту перемену в своей маленькой подруге, и можно себе представить, как радовала она ее, как радовала ее мысль, что она, сама еще девочка, ребенок, а может уже делать добро, приносить пользу!

Из всех дней недели самый скучный для Нелли был воскресенье. В этот день в магазине не работали. Девочки уходили к своим родным, все взрослые девушки с утра отправлялись в гости, Авдотья Степановна не показывалась в мастерскую, а мадам Адель или уходила со двора, или принимала гостей у себя в комнате. В мастерской, кроме Нелли, оставалась еще одна только девочка, и то уже довольно взрослая. Нелли было с ней очень скучно: она всегда ходила какой-то надутой, не любила шуток, даже редко разговаривала, а все время или сидела у окна и смотрела на улицу, или раскладывала какие-то засаленные карты, или шила из лоскутиков разные маленькие вещицы вроде подушечек для булавок, мешочков и т. п. Нелли после недельной работы не хотелось и в воскресенье браться опять за иголку, ей приятно было в этот день отдохнуть, но отдыхать, ничего не делая, было страшно скучно. Она радовалась, когда кухарка просила ее сбегать за чем-нибудь в лавочку или исполнить какую-нибудь легонькую работу на кухне, все же это служило хотя небольшим развлечением. Она могла бы ходить в эти дни к Вязиным, но ей этого очень не хотелось. Она выучилась за это время понимать, что Лидочка – барышня, что через несколько лет она превратится в такую же богатую барыню, как те, которые приезжали заказывать платья и шляпки у мадам Адели, а что она, Нелли, – простая девочка, что она будет простой швеей. Она понимала, что если и прежде, когда она жила в их доме как подруга Лидочки, Лидия Павловна находила, что она не должна равнять себя с господами, то теперь, когда она проводит всю неделю ученицей модного магазина, прислужницей мадам Адели и Авдотьи Степановны, ей нельзя и думать прийти к Вязиным как гостья. Она была уверена, что все в доме будут обращаться с нею так, как обращались с дочерью кухарки, скажут ей несколько слов и отошлют ее на кухню. А это ей было бы очень неприятно именно в доме Вязиных, неприятно особенно со стороны Лидочки, которую она когда-то любила как сестру.

В эти длинные, скучные воскресенья Нелли в первый раз почувствовала сильное желание что-нибудь почитать. В доме Вязиных она читала часто, и чтение иногда интересовало ее, но она находила всегда, что без книги легко обойтись и что игрушки доставляют больше удовольствия. Теперь же она совсем не думала о куклах, но хорошая книга казалась ей такою чудною вещью, что она готова была отдать за нее все, что имела. К несчастью, этого всего было очень немного, да и все такие вещи – платья, платок, одеяло, башмаки и тому подобные, которые не вымениваются за книги. Деньги, данные Лидией Павловной, она издержала в первый же месяц своей жизни в магазине, частью на покупку себе разных необходимых вещей, частью на угощение подруг, которые беспрестанно приставали к ней, чтобы она купила то кофе, то булок, то чего-нибудь сладкого. Вероятно, желание Нелли иметь хорошую книгу так и осталось бы неисполненным, если бы ей не помог счастливый случай.

Раз как-то мадам Адель послала ее отнести платье к одной заказчице. Платье было небогатое, и потому магазинщица нашла, что не стоит посылать к ним кого-нибудь старше Нелли. Нелли, идя по указанному адресу во двор одного из самых больших петербургских домов, поднялась по довольно темной и грязной лестнице на четвертый этаж и робко позвонила в колокольчик. Ей отворила добродушная, опрятно одетая старушка и, узнав, что она пришла с платьем, ласковым голосом сказала ей:

– Барышни нет дома, она сейчас придет, пойдем, голубушка, я тебя проведу в ее комнату, ты там подождешь ее.

Нелли вошла вслед за старушкой в небольшую комнату, чисто, но небогато меблированную. У одной стены ее стояла кровать, покрытая серым байковым одеялом, у другой – небольшой диванчик, в простенке между двумя окнами письменный стол, на котором лежали книги и бумаги, в углу этажерка с книгами, комод, несколько плетеных стульев – вот и все. Внимание Нелли привлекли главным образом книги; как только старушка оставила ее одну, она тотчас подошла к столу и открыла одну из них. Нелли очень хотелось узнать, забыла ли она французский язык за те восемь месяцев, которые провела в магазине. Она попробовала читать и, к своему удовольствию, увидела, что понимает все. Это очень обрадовало ее: книга составляла продолжение какого-то рассказа, содержания которого она не знала, но ей все-таки приятно было читать и убеждаться с каждой фразой, что она почти ничего не позабыла. В книге описывалось какое-то происшествие, случившееся с одним военным; ей захотелось узнать, чем оно окончится, она села на диван и так погрузилась в чтение, что не замечала, как летело время. Вдруг над ухом ее раздался свежий, молодой голосок:

– Ах, милая, извините, что я заставила вас так долго ждать!

Нелли вздрогнула, покраснела, вскочила с места и с некоторым испугом взглянула на говорившую. Это была девушка лет двадцати или двадцати двух. Простенькое черное платье и гладкая, безыскусная прическа придавали миловидность ее некрасивому, но очень приятному лицу.

– А вы, кажется, читали без меня? – прибавила она добродушно, улыбаясь смущению Нелли. – Что это? Французская книга? Вы разве умеете по-французски? Где же вы выучились?

– Я всего восемь месяцев живу в магазине, – отвечала Нелли, краснея еще сильнее, – прежде я жила в доме у одной богатой госпожи и училась вместе с ее дочкой.

– Из богатого дома да вы попали в магазин? Я думаю, вам там очень трудно?

– Нет, ничего, я привыкаю; я сама хотела туда поступить.

– Сами? Отчего так?

– Да чтобы чему-нибудь научиться и потом жить своим трудом.

– В самом деле? Вы, должно быть, славная девочка! Нам надо с вами познакомиться! Вас как зовут?

– Елена.

– А меня Софья, по батюшке Ивановна. Я также тружусь, даю уроки и живу вместе с сестрой, которая служит на телеграфе. Ну, покажите, что за платье вы мне принесли, а пока я его примеряю, вы мне расскажите все про себя, хотите?

Нелли улыбнулась. Бесцеремонное, простое обращение ее новой знакомой очень понравилось ей, и, оправившись от первого смущения, она начала свободно разговаривать с ней. Целый час просидели они вместе. Софья Ивановна едва взглянула на себя в зеркало в новом платье и все свое внимание обратила на Нелли. В конце разговора решено было, что всякое воскресенье Нелли будет приходить в эту самую комнатку, а Софья Ивановна будет учить ее арифметике, географии, естественной истории и вообще всему, чему она захочет учиться, и будет ей давать книги для чтения. С этих пор для Нелли не было больше скучных воскресений. С утра отправлялась она к своей новой знакомой и целый день проводила в приятных и полезных занятиях: то читала она какие-нибудь интересные книги, то делала нетрудные письменные упражнения, то разговаривала с Софьей Ивановной и ее младшей сестрой, веселенькой, но очень неглупой молодой девушкой. В магазин Нелли возвращалась теперь обыкновенно с запасом книг для чтения на неделю. Книги эти доставляли девочке много удовольствия, но зато они часто мешали ее работе. По вечерам девочкам не позволяли сидеть с огнем долее как до девяти часов, и потому читать приходилось или рано утром, или урывками между делом. Нелли делала и то, и другое, но это оказалось неудобным.

От раннего вставанья у нее болела целый день голова, и она ходила такою вялою, сонною, что даже мадам Адель заметила это и сказала ей строгим голосом: «Пожалуйста, помни, что ты поступила ко мне в магазин работать, а не спать! Чего ты ходишь точно полусонная? Я попрошу Авдотью Степановну построже взыскивать с тебя!» Но Авдотью Степановну нечего было просить об этом. Раз она заметила, что Нелли, вместо того чтобы шить, читает какую-то книгу, лежащую у нее на коленях. Она подошла к девочке, схватила книгу и ударила ею Нелли по голове.

– Это что еще ты выдумала? – вскричала она. – Вместо того чтобы шить, читать? Что за ученая такая! Да если я когда-нибудь увижу у тебя в руках книгу в рабочее время, я книгу брошу в печку, а тебя так накажу, как ты и не ожидаешь. Иди-ка сюда, становись со своей работой передо мной, я тебя целый день с глаз не спущу, я тебя научу, как надо работать!

Нелли целый день проработала, стоя перед грозной Авдотьей Степановной, которая не переставала делать ей выговоры и ворчать на нее, а вечером опять повторила свою угрозу сжечь всякую книгу, какая попадется ей на глаза. Нелли знала, что она вполне способна исполнить эту угрозу, и потому решила не носить больше книг в магазин. С нетерпением стала она ждать воскресений, когда ей можно было и вдоволь начитаться, и отдохнуть в обществе двух милых, образованных девушек от тяжелой недельной работы и от грубой брани Авдотьи Степановны.

Но зато, по сравнению с этими воскресеньями, жизнь в магазине стала казаться ей тяжелее прежнего. Там, в этой уютной маленькой комнате, и Софья Ивановна, и сестра ее обращались с ней дружески, как с равной себе, здесь она должна была покорно исполнять приказания всех старших, безропотно выслушивать выговоры, брань, даже несправедливые. Там, если она сидела за книгой или за письмом лишние полчаса, у нее с участием спрашивали, не устала ли она, и предлагали ей другое занятие; здесь, когда она, просидев за работой три-четыре часа кряду, от утомления опускала руки и хотела отдохнуть несколько минут, Авдотья Степановна называла ее лентяйкой и грубым голосом приказывала ей опять браться за шитье. Нелли бралась за него, с трудом удерживая слезы, но зато по вечерам, когда подруги ее уже засыпали и никто не мог слышать ее, она часто горько плакала при мысли, что ей придется переносить эту жизнь еще больше пяти лет.

Глава IV

Болезнь

Раз в воскресенье Нелли, придя к своим знакомым, нашла их в сильных хлопотах. Накануне они получили известие, что отец их, живший в деревне в одной из отдаленных губерний, опасно болен и зовет их к себе. Обе девушки торопились устроить все свои дела, чтобы в тот же день выехать из Петербурга. Нелли помогала им собираться в дорогу и горько плакала, провожая их. Не ожидала бедная девочка, что ей так скоро приведется расстаться с единственными людьми, которые так хорошо обращались с ней, с которыми она чувствовала себя так приятно и привольно. Проводив сестер на Николаевскую железную дорогу, она печально возвратилась в магазин, и он показался ей как-то еще непривлекательнее, чем обыкновенно. Всю эту ночь она провела в слезах и самых грустных мыслях, а на другой день встала со страшной головною болью и опухшими от слез и бессонницы глазами. В это время в магазине было страшно много работы, так как приближалась Святая неделя, и мадам Адель набрала множество заказов. Мастериц и девочек будили в шесть часов утра и не пускали спать до двенадцати часов ночи. Авдотья Степановна была строже чем когда-нибудь, и сама мадам Адель часто приходила в мастерскую, торопила работниц и очень сердилась, если какая-нибудь работа не скоро оканчивалась. Нелли засадили за подрубливанье какой-то бесконечно длинной оборочки и строго-настрого приказали кончить сегодня же. Пальчики бедной девочки с трудом шевелились, глаза ее беспрестанно закрывались, и утомленная больная головка едва держалась на плечах. Услышав, что мадам Адель посылает одну из девочек прикупить какую-то ленточку, Нелли подошла к ней.

– Пожалуйста, мадам, – сказала она умоляющим голосом, – позвольте лучше мне сходить, у меня так сильно болит голова, что я совсем не могу шить.

– Ну, хорошо, иди, только, пожалуйста, скорей беги и аккуратней подбирай под образчик.

Нелли пошла в Гостиный двор. Был март месяц, стояла сырая погода, когда на улицах уже тает снег и всюду страшная грязь, а в воздухе еще чувствовался пронизывающий холод, иногда более неприятный, чем зимний мороз. Во всех лавках были толпы покупателей, и Нелли пришлось ходить часа полтора, прежде чем она могла купить то, что ей было нужно. Она вернулась в магазин с мокрыми ногами. Только что она вошла в комнату, как мадам Адель, не дав ей даже раздеться, погнала ее куда-то с большой картонкой отнести готовое платье. Идти пришлось очень далеко, и когда Нелли возвратилась в магазин, все девочки уже отобедали и сидели за работой. Нелли велели наскоро пообедать и сейчас же идти в мастерскую. Бесконечная оборочка, начатая девочкой поутру, опять была всунута ей в руки, и Авдотья Степановна строго-настрого велела ей работать как можно живее. Нелли взялась за шитье. Теперь глаза ее не слипались, как поутру, она даже совсем не хотела спать, только чувствовала легкую головную боль, да какую-то усталость во всех членах и небольшой озноб. Впрочем, озноб происходил, как она думала, от того, что ей не дали времени переменить чулки, а они были совершенно мокрые и сильно холодили ей ноги. В эту ночь Нелли спала, но спала как-то тревожно, ей все снились страшные сны, она беспрестанно просыпалась, и ее томила сильная жажда. На другой день она встала опять с такою же сильною головною болью, как накануне, и опять отпросилась сходить по поручению мадам Адели, так как сидеть за шитьем казалось ей невозможным, когда лоб ее трещал, а виски сдавливало в тисках. Когда она возвратилась, исполнив данное ей поручение, Авдотья Степановна встретила ее бранью:

– Ты, должно быть, нарочно шляешься, мерзкая девчонка, чтобы не кончать работы, которую я тебе дала! – накинулась она на бедную девочку. – Сегодня вечером нужно отнести платье барыне, а у тебя еще оборка не подрублена! Садись сейчас и шей, и если ты осмелишься встать с места, я тебе задам!

Нелли покорно села на свой табурет и взялась за иголку. Головная боль ее нисколько не унялась от прогулки на свежем воздухе, ее бросало то в жар, то в холод, ноги и руки ее болели, точно разломанные. Подруги заметили, что она ужасно бледна, и спросили, что с ней.

– Ничего, – отвечала Нелли и продолжала шить, как-то машинально водя взад и вперед иголкой. За обедом она ничего не ела и, пока другие обедали, сидела молча в углу, прислонив к стене свою больную голову. Она с трудом перешла из кухни в мастерскую, но не посмела сказать Авдотье Степановне о свой болезни и продолжала шить, пока наконец не подрубила всю бесконечную оборку. В глазах ее рябило, руки ее дрожали, она работала как-то бессознательно и сама не видела, в какую сторону идут ее стежки. Когда она поднесла свою оконченную работу Авдотье Степановне, та даже вскочила с места от гнева и ужаса: