Сармат. Все романы о легендарном майоре спецназа

Выстрел, повторенный тысячу раз горным эхом, поднял в небо сотни птиц. Старик вздрогнул, будто пугаясь чего-то в последний раз в жизни, и, успев бросить удивленный взгляд на неугомонного раненого человека, так похожего на его сына, медленно осел на землю. Губы его что-то шептали: быть может, молитву, а может, он просто хотел спросить этого чужого человека, которому он не сделал ничего дурного, зачем он отнял у него жизнь?

А дальше начался ад. Стреляли со всех сторон. Пули крошили камень и, звонко отскакивая от алмазно-твердых скал, высекали искры. Сарматову только изредка удавалось высунуться и пустить очередь в ответ.

– Шурави, сдавай! – кричали моджахеды, коверкая русские слова. – Быстра сдавай!

– Ага, сейчас! – высунувшись на мгновение, Сарматов выпустил короткую кинжальную очередь, которая вышибла мозги из головы одного из нападавших. – За всех получите! За Сашку Громыхалу получите!.. А это за Аланчика! За всех угощу!

Ярость переполняла майора, удваивала, утраивала, удесятеряла его силы. Сарматов встал в полный рост и повел прицельный огонь, даже не пригибаясь, когда стреляли по нему.

И пули странным образом обходили этого человека, словно боялись его. Моджахеды испуганно переговаривались между собой, видимо, посчитав странного человека шайтаном.

Тут автомат, выплюнув последние патроны, затих в руках майора. Сарматов отбросил его в сторону и выхватил пистолеты.

– Давай выходи, померяемся, чья кишка тоньше!

Из-за валуна высунулся совсем молодой «дух», глядя на майора переполненными ужасом глазами, он выпустил по нему очередь. Одна из пуль все же обожгла плечо Сарматова, но майор даже не заметил этого. Он стрелял с двух рук, и «дух» полетел на землю. Пуля попала ему в живот, и парень корчился на земле в страшных муках.

– Давайте, давайте, где же вы?! – кричал Сарматов.

Он даже не заметил, что пистолеты уже не стреляли, а лишь щелкали, как игрушечные. Майор видел только, что из-за камней один за другим начали вылезать душманы.

– Сдавай, шурави… – громко прокричал кто-то. – Патроны йок.

– Ну, давай подходи, кто смелый… – уже выбиваясь из сил, прохрипел Сарматов и бухнулся на колени. Пистолеты выпали из его дрожащих от напряжения рук. – Давайте подходите, занимайте очередь… – Сарматов медленно вынул из-за голенища тот самый узорчатый нож. – Ну, кто первый кишки наружу будет выпускать?..

Сначала раздался один робкий смешок. Потом второй, потом третий, четвертый… Через минуту хохотали уже все моджахеды. Они покатывались со смеху, тыча пальцами в Сарматова.

– Шурави аскер! – кричали они. – Урус аскер!

– Ну, что же вы?! – продолжал хрипеть Сарматов. – Давайте берите меня! Что же вы, сволочи?!

И вдруг земля вокруг Сарматова словно ожила. Взлетает в воздух, гудит, полыхает пламенем, поглощая душманов одного за другим. Начинается огненная буря. И только один маленький островок в самом центре этого урагана остается спокойным – там, где стоит на коленях оглушенный, истекающий кровью русский майор.

Сарматов не верит своим глазам. А потом его глаза застилает кровавый туман, и он, потеряв сознание, валится на землю.

Последнее, что он видит, так это месящие маслянистый полуденный воздух лопасти краснозвездного советского вертолета, который, выпустив свой смертоносный заряд, скрывается за вершинами охристых гор и, описав круг, возвращается обратно…

* * *

…А в бездонно-голубом небе величаво плывут облака, похожие на сказочные белопарусные фрегаты. И кажется Сарматову, будто с древнего оплывшего кургана строго смотрит на него странная скифская баба и над старым, поросшим травой степным шляхом пластается в неукротимом беге темно-гнедой аргамак с пацаненком на спине, вцепившимся в белую развевающуюся гриву. Пестрым ковром стелется, летит под копыта степное буйное разнотравье, свистит настоянный на емшан-зелье хмельной весенний ветер, высекая слезы из глаз мальчишки.

– Быстре-е-е, Че-ортушка-а-а!.. Еще-о-о шибче-е! А-а-а! – в ошалелом восторге кричит мальчуган.

Пущенной из тугого лука стрелой летит над степью белохвостый, белогривый аргамак, сечет копытами мокрые от утренней росы ковыльные космы…

– Чьи вы?.. Чьи вы? Чьи вы? – тревожно вопрошает из поднебесья чибис.

Без ответа остается его вопрос.

А Чертушка птицей выносится на древний курган, и открывается пацаненку излучина Дона-батюшки, вековечной реки казацкой радости и печали.

– Чертушка! – задыхаясь от несказанного счастья, кричит мальчонка и направляет коня к речной крутояри.

И несется над Доном Чертушка, и сливаются в одно-единое бешеный степной аргамак и прильнувший к его гриве маленький всадник.

Торопливо уводит свой выводок с их пути пестрая перепелка. Хлопая крыльями, с шумом взлетает цветастая дрофа и, приземлившись в траву, в панике мчится прочь. А торчащий столбиком суслик, растерявшись при виде летящего на него вихря, едва успевает юркнуть в свою нору.

И тотчас ее накрывает копыто Чертушки… Конь с размаху опрокидывается через голову, но тут же вскакивает и, дрожа крупной дрожью, виновато косит фиолетовым глазом в сторону отлетевшего вперед мальчугана. На смятой постели из духмяных трав лежит тот без единой кровиночки в лице. Склонив к нему лебединую шею, гордый аргамак тычется в лицо мальчишки мягкими бархатными губами, слизывая шершавым языком соленые слезы с его щек…

Молчание посвященных

ПАКИСТАН. ПЕШАВАР. 21 февраля 1990 года

Наступал тайный час.

Ранние утренние сумерки сползали с фиолетового неба, постепенно освобождая из ночного плена заснеженные вершины гор и затянутые перламутрово-сизым туманом каменистые каньоны и зеленые долины. И вот уже первый розовый отблеск занимающейся зари коснулся островерхих каменных исполинов. Самый высокий из них поначалу робко зарделся, а через несколько минут внезапно полыхнул, как алмаз, всеми своими ледяными гранями и запылал долгожданным маяком надежды.

Князь тьмы отступал.

Рассветный зефир, вдоволь наигравшись с туманом, стремительно ворвался в цветущий на склоне долины сад. Принеся с собой свежесть высокогорных ледников и весенний аромат соцветий, он, заглушив монотонный треск цикад, смело впорхнул сквозь открытое зарешеченное окно в крохотную каморку на втором этаже просторного дома. Обдав знобким холодком спящего на узкой металлической кровати бритоголового мужчину, заставил его протяжно застонать и шевельнуться. По обнаженному, покрытому рваными шрамами телу человека пробежала крупная дрожь, воспаленные веки стали медленно приоткрываться. Потрескавшимися губами он жадно втянул в себя свежий воздух и тут же зашелся в удушающем кашле. Когда через несколько минут приступ прекратился, его мутные, наполненные нечеловеческой болью глаза стали постепенно приобретать осмысленное выражение.

Несмотря на адскую боль в голове, страдалец уловил едва различимые голоса и далекий лай собак. В его глазах мелькнула неосознанная тревога. Он напрягся и, преодолевая почти парализующую слабость, спустил с кровати худые, высохшие ноги, попытался встать. Однако сделать это удалось только после нескольких попыток.

Опираясь на спинку стула, мужчина подтянул непослушное тело к железной решетке окна, и его удивленному взору открылись стены добротной каменной кладки с колючей проволокой поверху, охватывающие по периметру большой двор. За ними угадывалось восточное селение – с домами, спрятанными за высокими дувалами, с мечетью и шпилем минарета, над которыми нависали размытые молочным туманом пики заснеженных гор.

Вдыхая ароматы цветущих фруктовых деревьев, мужчина с жадностью взирал на открывшийся перед ним мир. Сквозь умиротворенный покой окутанного рассветной мглой сада он расслышал плеск воды, а потом и разглядел за деревьями выложенный диким камнем бассейн с фонтаном, вокруг которого, нахохлившись, дремали грациозные павлины. В глубине сада угадывалась ажурная, в мавританском стиле беседка.

Где-то совсем близко снова послышались голоса. Человек напрягся и, выглянув из окна, посмотрел вниз. Прямо под ним сидели на корточках двое вооруженных мужчин в тюрбанах – один грузный, с пышной седой бородой, другой совсем юный, почти подросток, и вели неторопливый разговор на гортанном наречии.

– Больше года колода колодой, хоть бы Аллах забрал его, – провел ладонями по седой бороде грузный. – Но, видно, у Аллаха и без него забот хватает…

– Керим-ага, от кого мы охраняем русского гяура? – опасливо оглянувшись по сторонам, спросил юноша.

– С чего ты взял, что гяур – русский? – рассердился седобородый.

– Хазареец Рахимджат на прошлой неделе слышал, как гяур выкрикивал в бреду грязные русские слова. Рахимджат говорит, что такие слова доносились из окопов шурави под Хостом.

– Тс-с-с!.. Без языков останетесь ты и твой хазареец!

– А я так думаю, уважаемый Керим-ага, – не унимался юноша, – если наш хозяин прячет гяура от чужих глаз и заставляет охранять его днем и ночью, как не охраняют даже гарем падишаха, значит, нечестивый гяур, да укоротит Аллах его дни, стоит того…

– Аллах ему судья, а не мы с тобой, глупец!

– Керим-ага, Саид хотел лишь сказать, что наш хозяин Айюб-хан и его братец Али-хан очень любят зеленые американские доллары…

– Все их любят, да не всем они к рукам липнут… Но к чему ты клонишь?

– К тому, что эти шакалы хотят вылечить гяура и получить за него с шурави большой выкуп.