Послания белого генерала

По прошествии времени Скобелев понял, что Европа не отвечает ему взаимностью, скорее, его здесь явно не любят. Более того, он ощутил, что Европа боится и не любит все русское, а самих русичей просто терпит, как терпят неудобных и опасных соседей. Пришла пора покидать пансион. Михаил Скобелев возвращался в Россию после растянувшихся на век четырех лет обучения в Париже.

Из Парижа он уезжал не один. Вместе с ним в дальнюю дорогу засобирался сам директор пансиона, господин Жирарде, который неожиданно для аристократического Парижа решил посвятить оставшуюся жизнь воспитаннику. Дело в том, что у Скобелева уже в подростковом возрасте сформировалось удивительная, яркая способность внушения своих мыслей близким по духу людям, передачи им своего понимания смысла жизни. Он непостижимым образом передавал близким свои страстные устремления, свое видение мира и людей. Эти близкие могли быть людьми других сословий, национальностей, даже иностранцами, прежде малознакомыми. Окружающие довольно быстро делились на тех, кто воспринимал его мысли и идеи, становился таким же страстным их сторонником, и на тех, кто отторгал эти идеи с ненавистью и завистью. Причем последние принадлежали, как правило, к правящим элитам и несли на себе печать эгоистичного до маразма аристократизма и полное неприятие миссионерской сути Михаила, его глубочайшей уверенности в милосердии, великодушии, трудолюбии и таланте русского народа, способного изменить мир, сделать его справедливым и честным. Эта наивная уверенность кого-то потрясала, а кого-то доводила до остервенелой злости.

Со временем эта способность Скобелева развивалась и приносила удивительные результаты. Мир вокруг него словно раскололся. Огромное количество почитателей готовы были идти за своим кумиром как угодно далеко. Другие, принадлежавшие в основном к правящей элите, страстно его возненавидели и готовы были к любым подлостям, чтобы убрать его с политического поля.

Более всего недоброжелателей бесило то, что Михаил Скобелев в задушевных беседах, публичных спорах, да и во всех своих жизненных планах описывал и развивал особое восприятие русского народа и его миссии. Он считал, что русские люди намного лучше, умнее, сильнее, милосерднее, чем их представляют. Он всегда превозносил русский менталитет. Многие недоброжелатели подвергали насмешкам его мысли и идеи. Каково же было их удивление, когда многие прогнозы Скобелева стали сбываться.

Одним из первых почитателей Скобелева и его преданным другом стал господин Жирарде, директор того самого известного в Европе пансиона, в котором он обучался и взрослел.

Господин Жирарде не хотел отпускать яркого, сильного умного и, на его взгляд, необычайно беззащитного юношу в жестокую взрослую жизнь. Жирарде был рядом с Михаилом Скобелевым в далеком Туркестане, где занялся обучением и воспитанием детей близкого друга Скобелева, генерал-губернатора Константина Кауфмана.

Домашняя крепость Маркина

Телефонный зуммер разом оборвал видения. Маркин, оставаясь всей своей сутью в том, другом мире, сумел все же немедля взять трубку – сказывались выработанный десятилетиями службы автоматизм и привычка к дисциплине. Дежурный спрашивал, выписывать ли пропуск Саломову на завтра. Маркин ответил утвердительно, аккуратно положил в ячейку трубку радиотелефона, потом приподнялся и почувствовал, как пол под ногами мягко поплыл в сторону, подумалось, что надо привыкать к общению с этим чудо-прибором. Прямо-таки настоящее психотронное оружие. Нет – оружие это неправильно. Скорее, это прибор, позволяющий приблизиться к пониманию смысла жизни, её истинному предназначению… И что-то еще заложено в этом не перестающим удивлять артефакте. Пока это смутное ощущение громадной силы, силы нейтральной, неуправляемой, способной на многое. Что же еще предстоит узнать от этой шкатулки?

Подполковник по привычке глянул на часы и поразился: прошло всего пятнадцать минут, как кабинет покинул посетитель, а Маркин был убежден, что видения, сопровождавшиеся удивительными рассуждениями и комментариями, продолжались много часов.

«Надо бы все записать», – решил Маркин и открыл крышку ноутбука. Память услужливо воспроизводила видения, комментарии, и подполковник с жадностью стал записывать, стараясь не упустить ни одного штриха виденных картин. Спустя полчаса понял, что так он не сможет все описать должным образом, просто не хватит времени. Тогда он достал из сейфа цифровой диктофон, проверил зарядку аккумулятора и начал диктовать. Говорил быстро, но четко, изредка останавливаясь, чтобы дать

краткий собственный комментарии увиденным сценам, потом вновь раскрыл папку и достал последнее послание Белого генерала. Пришло сознание, что это очень важное предупреждение. Ведь и наши спецы по Средней Азии дают очень неблагоприятный прогноз. А здесь прямое предупреждение, правда не названы точные сроки, исполнители, но в целом и так понятно, кто и как придет к власти в этой стране, зашедшей в полный тупик. Надо написать докладную и приложить это послание из артефакта. Завтра же все сделаю – решил Маркин и захлопнул папку. Потом подумал, где лучше оставить шкатулку (про себя он уже решил назвать ее «психотронным прибором неизвестной конструкции»).

Надев широкий серый плащ и взяв в левую руку шляпу, Маркин приостановился у двери и неожиданно для себя помахал шкатулке свободной рукой. Шкатулка не отреагировала. Только на крышке по большому овальному лазуриту пробежала едва заметная светлая полоска. «Нет, наверное показалось» – подумал Маркин и взялся за круглую дверную ручку. И почувствовал, что неведомая сила не позволяет ему двигаться, а ярко-синий лучик вдруг осветил правую ладонь. На секунду задержав взгляд на освещенной руке, Маркин увидел в пронзительном ярко-синем свете, как в анатомическом кабинете, все кости фаланг пальцев, узловатые, чуть деформированные суставы. Лучик тут же погас.

Неожиданно для себя Маркин сказал:

–Прости, домой надо. А завтра обещаю быть очень рано. До завтра. Не сердись.

Хлопнул дверью, закрыл на ключ и запечатал печатью. Оглянулся – не слышал ли кто-нибудь из сотрудников последнюю фразу. Подумалось: «А то ведь скажут, что на старости лет свихнулся».

Дома Маркина ожидал привычный запах лекарств и атмосфера домашнего лазарета. Супруга подполковника, Зинаида Владимировна, начала болеть семь лет назад, после тяжелейшей аварии, в которую попала дочь Светлана со своим женихом. Они ехали на дачу к родителям в ближнем Подмосковье на новеньком мотоцикле жениха Светы, Алексея Майорова. Какие-то хулиганы на гоночной иномарке подрезали их совсем недалеко от поворота на дачные участки. Алексей погиб на месте, а Света получила тяжелейшую травму позвоночника. Перенесла серию сложных и очень болезненных операций, но так и осталась навсегда прикованной к инвалидной коляске.

С тех пор лекарственный, больничный дух стал обыденностью в квартире семьи Маркиных в Черемушках. Тяжелой болью для родителей стало нежелание единственной дочери жить. Нет, она не пыталась покончить с собой или принять смертельную дозу снотворного, просто смотрела отстраненным взором на мир, ставший для нее чужим и неуютным. Даже родители вызывали у нее только раздражение, когда заставляли, молили ее покушать, принять лекарство. Не выдержало материнское сердце Зинаиды Владимировны, на второй год от аварии, ставшей точкой отсчета бед семьи, у нее случился инфаркт. Виталий Семенович разрывался между больницей и квартирой, поскольку поочередно дочь и жена меняли домашний диван на больничную койку.

Но наконец у Светочки сработал инстинкт и свойственное всем Марковым чувство сострадания, милосердия и ответственности за близких. Она стала поддерживать любимую мамочку добрыми словами, занялась гимнастикой по-Дикулю, начала упорно тренировать мышцы рук и торса. В ее глазах засветился смысл жизни и борьбы. Научилась ловко передвигаться по квартире в коляске, стала решительно хозяйничать на кухне и печь торты.

В семье наконец наступило столь желанное равновесие жизненных сил. Зинаиде Владимировне дали вторую группу инвалидности. Дочь, мать и отец посвятили друг другу жизнь и погрузились в бесконечные хлопоты о здоровье друг друга. Родилось какое-то неизвестное доселе чувство разделения боли. Одного взгляда на жену было достаточно, чтобы ощутить ее состояние. Если у Зинаиды Владимировны прихватывало сердце, то и Виталий Семенович начинал вскоре ощущать тяжесть и давление слева, глубоко в груди. Зато ей становилось сразу легче.

Главным врагом Маркина стал телефон. Любой звонок вызывал у него пароксизм тревоги. Голоса начинали нашептывать ему о тяжелом приступе у Зинаиды Владимировны или падении с коляски Светочки. Сердце начинало неистово колотиться в груди и рваться наружу. Когда оказывалось, что звонила Светочка с просьбой купить йогурт и дрожжей для выпечки, все отступало. Но тревоги так и витали вокруг семьи Маркиных, словно ограждая их жизненную территорию от обычных человеческих радостей.

Каждое возвращение домой превратилось для Виталия Семеновича в своеобразный ритуал. Он открывал дверь своим ключом и, сняв ботинки и небрежно бросив плащ и шляпу на пол прихожей, мелкими шажками на цыпочках бежал в комнату дочери, затем Зиночки, шумно и радостно вздыхал, целуя любимые глаза и завитушки волос на висках. Такие моменты стали для него высшей жизненной радостью и каждодневной потребностью. Потом подполковник возвращался в прихожую, вешал на вешалку плащ, шляпу и отправлялся на кухню к любимому прибору – соковыжималке. Живые соки, которые он каждый вечер готовил, смело смешивал их и комбинировал – стали и в самом деле помогать жене и дочери. И Маркин этим своим достижением очень гордился, гораздо больше, чем полученным недавно орденом «За заслуги перед Отечеством» четвертой степени.

Вот и сегодня Виталий Семенович с обычным упоением выполнил свой церемониал. Но потом, вместо того чтобы отправиться на кухню выжимать яблочный и морковный соки, присел рядом с коляской дочери, позвал Зиночку в ее комнату и рассказ о необычной шкатулке – удивительном артефакте, способном изменить мир.

– Светочка, мне потребуется твоя помощь. Ведь я не успеваю записывать все, что транслирует мне этот удивительный прибор. Пятнадцать часов, а может и больше, моего пребывания в той реальности, в которую он вводит меня, занимают всего полчаса в нашем времени. Я чувствую, что мне очень важно записывать всё – все наблюдения, разговоры, все комментарии. Это важнейшая информация для безопасности государства. А кроме того – это уникальная, просто удивительная возможность видеть мир прошлого таким, каким он реально был, а не таким, каким его нам сегодня показывают. Я уж не говорю о видениях из будущего. Похоже, такие тоже будут. По крайней мере, я бы очень этого хотел. – Маркин возбужденно ходил по небольшой комнате и, что уж было ему совсем не свойственно, бурно жестикулировал. Посмотрел на дочь, почувствовал, каким неподдельным живым интересом загорелись ее большие карие глаза. Мысленно обратился: «Господи, дай мне сил пробудить у моей девочки настоящий интерес к этой жизни, наполнить ее чувствами и переживаниями. Господи, помоги мне!». И ощутил, что он услышан.

Обрадованный и помолодевший Маркин направился на кухню, пить свои любимые Ессентуки и готовить соки…

Тяньшанский поход. 1876 год

Утром, встав намного раньше обычного и наскоро позавтракав, Маркин побежал к остановке автобуса, хотя обычно две остановки до метро он проходил пешком.

В кабинете шкатулка стояла на том же самом месте, но что-то было необычным, словно сместилась куда-то в сторону точка баланса, которая бывает в каждом помещении, где живут или работают люди. Каждая вещь осталась на месте, даже складки у штор не изменили свои позиции, но что-то очень важное сместилось.

«Может, воздух стал другим?» – подумал подполковник, улавливая запах, напоминающий терпкий дух озона в послегрозовом воздухе.

Знакомый шелест и шум прибоя в ушах принесли едва слышный голос. Это был, конечно же, голос мамы:

– Да, сыночек, сместилось, но только смещение это не в твоем кабинете, а в твоей душе. Она ведь тоже имеет свой баланс, свою точку опоры. Теперь у тебя сместилась твоя жизненная ориентация, ты стал немного выше и лучше стал видеть окружающее. Мы теперь вместе с тобой будем потихонечку смещать твою точку опоры в жизненном пространстве.

Подполковник взял наугад одну из папок Саломова и вынул верхний листочек. Это оказалась ксерокопия вырезки из газеты «Туркестанские ведомости» за сентябрь 1876 года. Прочел аннотацию к статье:

«Ферганский Тянь-Шань стал ареной жесточайшей борьбы за сферы влияния между Британией, Китаем и Россией. В августе 1876 года Скобелев снарядил и лично возглавил экспедицию за Алайский хребет. Впервые нога русского человека ступила на эти земли. Неведомый для европейцев край был полон тайн, исторических загадок и мистики».

Маркин присел на кончик стула и с благодарностью положил левую руку на крышку шкатулки. Почувствовал знакомый приятный озноб, пробежавший от руки по всему телу. Потом пришло ощущение плавания в густом тумане. Мерно покачивался конский хвост впереди. Где-то очень далеко, на востоке, сквозь туман стал пробиваться свет от крошечного желтого кружочка. Солнечное дыхание разгоняло облака, спустившиеся в глубокую складку, разрезающую горный кряж.

Авангард скобелевского отряда состоял из двух сотен казаков. Восемь неполных рот пехоты двигались следом. Скобелев со своим ординарцем и ротмистр Воротников ехали впереди отряда, вошедшего в предгорье в густом тумане. Впереди был таинственный Тянь-Шань, в котором бесследно исчезали многие путешественники, целые воинские подразделения гуннской, караханидской, монгольской, китайской армий.

Вскоре туман рассеялся, солнце осветило каждую складочку величественной горной гряды. К полудню отряд вступил на отроги Тянь- Шаня. Впервые Михаил Скобелев и его люди сталкивались с такими горами – суровыми и прекрасными. Далеко впереди виднелись вершины, покрытые снегом. Они казались пирамидами, возведенными исполинами, которые решили показать слабым, мелким людям всю их ничтожность по сравнению с гигантскими монументами, чтобы глядя на них маленький слабый человечек прочувствовал, насколько он хрупок и мал в этом вечном, неприступном для него мире великих творений.

Горы приносили множество сюрпризов. Путь лежал вдоль русла небольшой горной реки – сая, по обеим берегам которой возвышались вначале крутые горбатые холмы, переходящие местами в скалистые отроги. Было жарко, и кристально чистая ледяная вода, к которой периодически спускались путешественники, давала ощущение чистоты и забвения мелких проблем. Вдоль речки к берегам теснились небольшие деревья тутовника и джиды.

К полудню тропинка круто пошла вверх, затем спустилась в долину, наполненную свежим горным воздухом. И тут, о чудо, путников встретила настоящая березовая роща. Только вот березки были не такие высокие и не такие стройные, как в России. Прапорщик Молодцов соскочил с коня и обнял березовый ствол:

– Господа, словно в Россию вернулись!

И тут же вокруг сапога взвилась и зашипела потревоженная змея. Скобелев мгновенно выхватил шашку и вмиг небольшая голова змеи с разверстой пастью, обрамленная по бокам небольшими щитообразными наростами, скользнула в сторону. На солнце в кровавой амальгаме сверкнули острые змеиные зубы, наполненные смертельным ядом.

– Это ядовитая, зовут щитомордник – пояснил Скобелев, вытирая пучком травы блеснувший на солнце клинок.

Прапорщик громко икнул. Шумно выдохнул воздух:

– Спасибо, Михал Митрич, жизнью вам обязан. Кто ж знал, что в этих краях так много этих тварей!

– В этих краях много неожиданного и непонятного – ответил Скобелев. – Здесь, господин поручик, нельзя без осторожности, без готовности к схватке. И без духа. Надо, чтобы наш дух почувствовали здесь все, даже змеи. Воевать попусту не будем, но в случае нападения каждой твари голову срубим.

Через сутки небольшой отряд Скобелева вошел в иной мир, подобный зоне российских хвойных лесов. Склоны гор поросли небольшими хвойными деревьями, напоминающими российские ели.

– Здесь эти деревья называют «арча» – прокомментировал проводник.

Удивительный и прекрасный мир ожидал путников в открывшейся зоне луговых трав. Несколько обширных долин, в которых горная речка растекалась привольно, питая влагой вековые отложения растительности. Трава здесь была в рост человека! Причем каждая травинка была покрыта множеством мелких цветков, издающий неземной аромат. В отдельных местах за высокой травой виднелись лишь плечи и головы всадников. Пешеходная тропа стала напоминать зеленый туннель с ярко-синим воздушным потолком.

Временами этот зеленый пешеходный туннель прорывали перпендикулярные ходы, пробитые крупными кабанами и горными медведями. Проводник предупредил:

– Если столкнемся с кабанами – не надо в них стрелять. Здесь кабаны весом по два, а то и три центнера – необычайно сильны и опасны. Многие охотники поплатились своими головами, охотясь на них. Так что лучше кабанов обходить стороной. Первыми они нападать не станут.

В ту пору этот край управлялся правительницей Курбаджан-Датхо, властной и милосердной, что было непривычным и неприемлемым для этих мест, вся история которых строилась на культе силы, безжалостной решительности, жестокости.

Встреча состоялась в небольшой долине у удивительной красоты горного озера, названного местными жителями «Пиала». Когда-то, несколько тысяч лет назад мощное землетрясение обрушило склоны горной реки. Завал и образовал озеро диаметром около сотни метров и глубиной более пятидесяти. Прапорщик Молодцов поднял увесистый булыжник и бросил в озеро. Камень громко булькнул и ушел на глубину. Можно было проследить его движение до самого дна в солнечных лучах, пронизывающих огромную толщу воды. Недалеко от дна неведомая сила стала вращать камень, с непонятной силой ударив его о дно.