– Никак.
– Нет. Так не пойдет. Всех людей как-нибудь да зовут. Ведь верно?
– Ну, верно.
– И тебя тоже как-то звали, когда ты жил на Медовом Берегу.
– Ну да. Но только мне не нравится.
– Что именно?
– То, как меня звали. Я вам не скажу как.
– Как же мне тебя называть?
– Да наплевать как.
– Не хами. Все-таки ты сидишь в моей каюте и лопаешь мои сухари.
– Спасибо, – буркнул мальчик.
Эгин понимал, что резкость мальчика проистекает не столько от неотесанности, в целом свойственной молодому поколению Медового Берега, но в основном от страха.
От страха перед морем, бушующим за бортом. Перед Новым Ордосом, перед Пиннарином. Перед Эгином, обладателем странной репутации, хозяином «облачного» клинка.
– Вы ведь не выкинете меня в море? – спросил мальчик с ехидцей.
– Посмотрим по твоему поведению, – с педагогическим прищуром ответил Эгин.
– Тогда назовите меня на свой вкус. А я буду отзываться.
– Ты что, серьезно?
– Серьезно, – сказал мальчик. По выражению его лица Эгин понял, что на этот раз мальчонка непоколебим.
– Тогда я называю тебя… называю тебя…
И тут Эгин впал в неожиданное замешательство. Вопрос, казалось бы, был простым. Но в то же время – таким сложным! Ни одно благозвучное мужское имя не приходило Эгину в голову. На языке вертелась всякая ерунда: Пеллагамен, Диннатолюц, Ларв…
И вдруг Эгин вспомнил про человека, с которым прибыл около двух лет назад на Медовый Берег. Про такого же, как и он некогда, офицера Свода Равновесия. Только из Опоры Безгласых Тварей. Про мастера альбатросов и псов, понимавшего языки животных, про юбочника и остроумца. Про человека, который отдал свою жизнь ради спасения его, Эгина, драгоценной шкуры.
– Что ж, называю тебя… Есмаром. Тебе нравится?
– Есмаром? Ничего, жить можно.
5
Последовавший за этим час настойчивых расспросов позволил Эгину прояснить ситуацию, а заодно узнать кое-что о биографии нового пассажира «Гордости Тамаев». Эта биография показалась Эгину весьма примечательной.
Матерью Есмара была женщина, рожденная горянкой от жителя Ваи. От нее пострелу достались авантюризм, черные как угли глаза и худощавое сложение. Отцом же Есмара был один из рыбаков Ваи, горький пьяница и скандалист. Есмар помогал ему на промысле и нырял за губками вместе со старшими братьями. Судя по рассказам Есмара, он научился нырять раньше, чем научился ходить.
Несмотря на низкое социальное происхождение, восьми лет от роду Есмар пошел в школу. Тогда вайским учителем был незабвенный Сорго. Тот самый, что невиданно возвысился в последние два года до придворного поэта Сиятельной Княгини и получил дворянский титул вместе с приставкой «окс».
Тогда же Сорго исполнял обязанности всех без исключения учителей – от грамматики до музыки, по совместительству был Начальником Почты и неистово графоманил в подражание древним поэтам.
Видимо, Сорго был неплохим учителем. Так или иначе, ему удалось возбудить любовь к знаниям, открытиям и подвигам по крайней мере у одного ученика. Того самого, что сидел сейчас на койке Эгина. И эта любовь заполонила всю его маленькую и несмышленую голову.
Книги и изложенные в них истории о подвигах и славе возбудили в душе Есмара неутолимый героический зуд.
Особенно пагубную роль в деле задуривания несовершеннолетней головы сыграл Валиатон со своим трудом «О невозможных вещах», с которым Есмар познакомился уже при преемнике Сорго – гиазире Набе. Именно оттуда он впервые узнал о существовании Ита. И воспылал страстью к этому жутковатому и притягательному городу.
– Я хочу попасть в Ит. У меня там дело. И поэтому мне нужно в Пиннарин. От Пиннарина до Ита – рукой подать.
– На месте учителя я бы выговорил тебе за пренебрежение географией. До Ита даже гонцы почтовой службы добираются не меньше десяти дней. Так они лошадей меняют по четыре раза в сутки и сами сменяются!
– Это неправда! – убежденно выпалил мальчик, а губы его безмолвно повторили «не меньше десяти дней».
– В том-то и дело, что правда.
Есмар помолчал, что-то усиленно калькулируя в уме.
– И все равно, мне надо в Пиннарин.
Что именно нужно было мальчику в цитадели северной магии Ите, Эгин так и не смог доискаться, отложив этот вопрос на потом. Но решимость попасть туда у Есмара была впечатляющей. Такой могли похвалиться немногие взрослые.
В тот день, когда градоправитель Вица пошел уговаривать капитана «Гордости Тамаев» свезти Эгина в Пиннарин, Есмар помогал отцу на пристани. Развешивал сети для просушки.
Ни Вица, ни капитан не считали нужным таиться от несмышленого мальца, а тот был не прочь послушать. Когда он услышал слово «Пиннарин», он понял, что наступил его день. День его свершений, день его бегства.
Есмар опрометью бросился домой, сложил в котомку краюху хлеба, бутыль с водой, свои скудные пожитки и прибежал на пристань. На отцовской лодке он доплыл до судна, залез по якорному канату на борт и, пройдя на цыпочках мимо в стельку пьяного вахтенного, забрался в трюм. Где и просидел, стоически поглощая хлеб и запивая его водой, два дня.
Когда хлеб был съеден, а вода закончилась, он решил, что лучше неласковый гиазир Эгин, чем совсем уж неласковый матрос, который неровен час обнаружит его в трюме, выдерет по первое число и, чего доброго, выбросит за борт. В том, что матросы «Гордости Тамаев» способны на такое, Есмар не сомневался.
– Однажды они утопили кошку, которая украла у повара рыбий хвост, – возмущенно сверкнул глазами Есмар.
Глава 3
Чернокнижник из казенного посада
Чернокнижие карается смертью.
Табличка у входа в публичную библиотеку Пиннарина
1
Вьюга бушевала всю ночь, и только перед самым рассветом воющий зверь, западный ветер, прозываемый в Центральном Варане «грютто», уполз в свою берлогу. «И злобно ворчит в полусне под Мостом, что построен Хуммером», – вывела рука Сорго окс Вая на полях лимонно-желтого листа.
В Пиннарине, где уже больше года Сорго обретался со своей супругой, никакой вьюги не было и быть не могло. В Пиннарине снег выпадал редко, огромными разлапистыми хлопьями и, как правило, больше одного дня не держался. Но Сорго словно бы собственными ушами слышал неприкаянные завывания «грютто», всю ночь певшего свою невеселую песнь над руинами Староордосской крепости.