Пути Звезднорожденных

Там, где он находится, – помимо него трое. Один источает странный, слабый и двусмысленный душевный запах Звезднорожденного. Это не Элиен и не Шет. Это сын Элиена, потому что у Шета нет и не может быть детей: Урайн это помнил более чем хорошо. Двое других – люди Алустрала. Этих он тоже узнал с легкостью. Герфегест и Хармана. Выжили, значит, тогда…

В следующее мгновение Урайн понял и остальное: Хозяева Гамелинов сейчас убьют этого, третьего, сына Элиена. В том, кого они убьют вслед за сыном Элиена, сомневаться не приходилось.

Пришло время жалить.

22

Убить их сразу Октанг Урайн не мог. Он был безоружен, он был лишен былой мощи Звезднорожденного, он не знал возможностей своего нового тела – тела Сделанного Человека.

Единственным его оружием была внезапность.

Когда клинки Стагевда в руках Харманы и Герфегеста были готовы свершить скорый суд над непрошеным гостем, Урайн рванулся всем телом. Сковывающие его полурастительные путы порвались. Встав на ноги и не обращая внимания на накативший приступ тошноты, он нанес грубый, матросский удар обоими кулаками, метя по шеям Харманы и Герфегеста.

Удары не были сильны. Они были плохо поставлены. Но их хватило, чтобы спасти жизнь Элаю. Клинки Стагевда не обрушились на его беззащитное тело, хотя и были к этому близки как никогда.

Элай почти ничего не соображал, но все же ему достало телесного разумения, чтобы понять: его хотят убить и его единственным союзником сейчас является восставший из Склепа человек. Тяжелый футляр с письмом обрушился на руку Герфегеста, сжимающую меч.

Хозяева Гамелинов были ошеломлены. Но это не помешало Хармане нанести слепой удар за спину. Клинок Стагевда проткнул левую ладонь Урайна.

Герфегест, закричав от боли в раздробленных пальцах, выронил меч и ответил Элаю жестоким ударом в пах, нанести который мечтал уже треть суток, но прежде сдерживался из разных «благородных», «родственных» и прочих коту-под-хвост-пошедших соображений.

Хозяева Гамелинов, несмотря на внезапность нападения Урайна и вероломство Элая, без сомнения, убили бы обоих. Но тут сверху, из серебрящегося невнятного тумана, свалились еще четверо: двое израненных Гамелинов и двое ошалевших Пелнов.

Битва наверху входила в завершающую стадию. Люди Тарена Меченого теснили защитников Наг-Нараона в самые укромные уголки крепости. Так и случилось, что четверо сражающихся угодили в нечаянную колдовскую западню, раскрытую магией Хозяев Гамелинов.

Все смешалось в кровавой, тупой и совершенно невнятной возне.

Короткий выпад Харманы, направленный прямо в сердце Урайна, по злой иронии судьбы, повстречался с плотью Гамелина.

Герфегест, задыхаясь от ярости, свалил наземь непрошеного Пелна.

Элай скулил под ногами у дерущихся, закрывая голову руками. Футляр для писем он, конечно, выронил.

Этот бедлам не помешал Урайну почуять и оценить по достоинству зов, исходящий из футляра. Странное дело… Ему показалось, что там находится нечто, изготовленное его собственной рукой.

Мыслимо ли это? Урайн не стал задумываться. В спасительном прыжке он достиг футляра и вцепился в него обеими руками. Над головой Урайна просвистел меч Харманы. В следующее мгновение Хозяйка Гамелинов была оглушена Пелном, который был достаточно жаден и вместе с тем умен, чтобы понимать, что Тарен даст за ее говорящую голову куда больше, чем за безмолвствующую.

Урайн лихорадочно соображал, где он находится. Если сюда спустились Хозяева Гамелинов, значит, они намеревались как-то отсюда подняться наверх. Туда, откуда свалились эти молодчики. Если бы он, Урайн, решил обустроить узилище для Звезднорожденного, он бы обязательно использовал многолоктевую толщу Ткани Тайа-Ароан.

Он и Элиен – Братья по Рождению. Значит, они мыслят одинаково. Значит, у него над головой – Ткань Тайа-Ароан. А для Ткани существуют свои слова…

– Флакон, – глядя перед собой невидящими глазами, но неожиданно твердым голосом сказал Элай.

Его левый кулак разжался. Урайн увидел на ладони Элая какой-то крошечный предмет. Он схватил его и очень вовремя отдернул руку – Пелн, мгновение назад оглушивший Харману, хотел оставить обнаженного человека с лысым черепом без десницы.

– Проклятие! – рычал Герфегест в бессильной злобе.

Он ничего не мог поделать. Его правая кисть была раздроблена, а ногу исхитрился проткнуть кинжалом второй Пелн, прежде чем Герфегест свернул ему шею.

Главное в Войне Всех Против Всех – успеть раствориться в неведении прежде, чем кто-нибудь случайно отрежет тебе голову. Урайн вспомнил все слова о Ткани Тайа-Ароан и выбрал самую короткую формулу. На длинное заклинание могло не хватить времени.

23

Он вылетел наверх как ошпаренный. Уф-ф. Так ведь можно и умереть, милостивые гиазиры.

Темный коридор. Напротив – неряшливый пролом в стене. В одном конце коридора видна четырехугольная комната, в другом – ступени лестницы.

Много убитых и двое раненых. На полу догорает факел.

Урайн осторожно положил до времени на пол футляр и флакон, полученные от Элая, подобрал глянувшийся ему меч и первым делом добил раненых. Пелны, Гамелины – какая разница?

Потом он поднял факел и помахал им из стороны в сторону, чтобы разбудить засыпающее пламя.

Урайн прислушался. Никого.

Теперь самое время ознакомиться с содержимым футляра. Он развинтил его и извлек на свет послание.

«Хозяин! Спешу сообщить, что во вверенных мне городе и крепости по-прежнему все спокойно. В Квартале Медников просел фундамент одного из общественных зданий, но в целом…»

Что за ерунда? В конце письма стояла подпись: «Комендант крепости Авен-Раман, Такой-Сякой из Дома Гамелинов». Нет, тут явно какой-то подвох.

Урайн открыл флакон и, насколько позволяли скромные объемы его содержимого, щедро окропил бумагу. Источая непередаваемый аромат хуммеровой кухни, жидкость мигом разошлась по всей поверхности бумаги и впиталась в нее без остатка. Каракули коменданта вместе с его печатью канули в небытие.

Вместо словесного поноса Такого-Сякого теперь на бумажном плацу выстроились безукоризненными шеренгами выжженные ледяным огнем Хуммера строки. Так мог писать только один человек во всей Сармонтазаре. Он, он сам – Октанг Урайн, Звезднорожденный.

Взгляд Урайна скользнул ниже. Черный отпечаток руки. Длань Хуммера.

Урайн скептически скривился и огляделся по сторонам в надежде увидеть что-нибудь подходящее. Хорошо, вот, например, рука этого, который… который еще теплый.

Урайн взял зарубленного Пелна за руку и приложил его пятерню к письму в том месте, где бумага была пропечатана Дланью Хуммера. Пятерня Пелна прошла сквозь черную печать, как сквозь воздух. С другой стороны бумажного листа выглянули добела обглоданные фаланги пальцев Пелна.

Итак, сомнений быть не может. Письмо написано им самим и никем другим.

Если Урайн мог допустить, что в нем все еще сохранилась способность удивляться, то сейчас он был именно удивлен.

Хм, ну положим. Так что же мы изволили написать сами себе, милостивые гиазиры?

«Я помню свое удивление в тот миг, когда я стоял подле Лона Игольчатой Башни и читал послание, написанное мне Октангом Урайном, то есть мной. Придет срок – и твое удивление развеется, как ныне развеялся прах былого мира.

Тебе предстоит нелегкий путь. Ты пройдешь его до конца, чтобы стать мной, Властелином.

Чтобы выбраться отсюда живым и невредимым, первым делом надлежит сокрушить Игольчатую Башню. Для этого сделай…»

Урайн прервался. Он был в коридоре не один. Там, откуда он сам поднялся несколько минут назад, прорвавшись сквозь Ткань Тайа-Ароан, со стоном возник Герфегест.

24

Меч Хозяин Гамелинов держал в левой руке, а стоять он мог, только балансируя на одной ноге, ибо сухожилия второй были порваны. Глупый вид.