Светлое время ночи

Решиться на Большую Работу было нелегко. И все-таки пришлось.

Лараф не мог похвастаться выдающейся памятью, но все Слова и Знаки магического действа, проведенного меньше месяца назад в Казенном Посаде, он помнил. Благо, в свое время трижды изучал письмена и разъяснительные рисунки.

В процедурном выполнении Большой Работы он не сомневался. Да и в руках еще жила память о прикосновениях Зверды-наставницы, которая сообщила его мышцам внесловесное знание о том, как правильно начертать семиконечные звезды – опоры для четырех великих столпов трансформации ткани бытия.

Вопрос, от ответа на который зависел не только успех данного предприятия, но и его жизнь, был лишь один: являются ли «Семь Стоп Ледовоокого», то есть большой кус несомненно Измененной материи, необходимым компонентом Работы? Или он не столь уж важен, а ключевыми являются Слова, звезды и лыковые браслеты?

Два часа назад Лараф смог задать этот вопрос только голубому куполу Свода, а ныне – по-весенне синему небу над головой. Овель была права: погода впервые за много дней выдалась славная. А и то подумать: Новый год на носу!

Приведя себе несколько сбивчивых, путаных доводов, Лараф согласился с тем, что «Семь Стоп Ледовоокого» в принципе вовсе не обязательны. Достанет любой другой книги сходных размеров и веса.

При этом Лараф решил не связываться с Опорой Писаний, где хранилось множество магических книг. И безо всякого потаенного знания было ясно: если не имеешь представления, как именно изменена данная книга, лучше даже и не пытаться использовать ее в Большой Работе. Иначе твои уши найдут в Афнагеме, большие пальцы ног – в Радагарне, а семя души упокоится в схронах Шилола Изменчиворукого.

– Милостивый гиазир!

От испуга Лараф выронил кортик. Только внезапно влившаяся в ноги слабость удержала его от бегства. Он обернулся.

С расстояния шагов в двадцать на него с интересом посматривали трое затрапезно одетых мужиков. Не могли обычные люди приблизиться к нему по снегу бесшумно, не могли! Значит – вездесущий Свод. Не гэвенги же!

Оружия при мужиках вроде не было, но под грязными накидками могли найти приют и чеканы, и топоры, и перевязи метательных ножей, и разборные трехчастные луки.

Скорее всего это был один из секретов, под надзором которых находились так называемые десять лиг спокойствия. То есть непосредственные подходы к варанской столице.

«Как я мог о них забыть!» – взвыл Лараф.

– Кто вы? Что вы здесь делаете? Почему портите собственность Дома Недр и Угодий?

Вопросы были заданы спокойно, без хамовитой аффектации. Видимо, офицеров сдерживала роскошь одежд и кортика Ларафа. О том, что перед ними гнорр собственной персоной, они, конечно же, даже не догадывались.

Лараф оправился от испуга быстрее, чем ожидал бы от себя самого двухнедельной давности. Все-таки осознание того, что он отныне – гнорр, уже успело напитать его персону сладкими ядами власти.

– Вы знаете кто перед вами? – ответил он вопросом на вопрос.

– Это мы и пытаемся выяснить. – Начальник предполагаемого офицерского секрета сделал несколько шагов по направлению к Ларафу.

– Сделаем иначе. Поскольку я не обязан открывать первому встречному свои имя и место в варанском государственном обустройстве, извольте назваться первыми.

Умеренная спесь Ларафа подействовала безотказно.

– Я – Сулвар, егерь пиннаринского лесничества Дома Недр и Угодий, а это мои помощники.

«Неужели? Так это даже и не коллеги вовсе?»

– В таком случае, Сулвар, позвольте вынести вам благодарность от имени Свода Равновесия. Вы очень бдительны. Извольте выписать положенный штраф за порчу угодий и проваливайте отсюда.

Надо было отдать должное егерю – недвусмысленный намек Ларафа на то, что он имеет касательство к Своду Равновесия, не возымел никакого видимого эффекта.

Сохраняя достоинство, Сулвар угрюмо кивнул, а один из его спутников достал писчие принадлежности.

– На чье имя выписывать?

«Какой исполнительный, Шилолова матерь! Землетрус, похоже, пошатнул не только секиру на куполе Свода Равновесия, но и наш авторитет по всей стране».

– На имя Лагхи Коалары, гнорра.

– Милостивый гиазир, вам бы лучше так не шутить. Двадцать пять авров штрафа – сущая безделка. А вот такие шутки не только нам, простым людям, но и вашему брату могут дорого обойтись.

«Как понимать такую наглость? Он что, из добровольных помощников Опоры Единства? Или все-таки это офицеры Свода, а комедию ломают для пущей секретности?»

– Сулвар, подите-ка сюда.

– Руку! Ладонью кверху! – потребовал Лараф, когда тот, пожав плечами, подошел вплотную.

Хлоп! – на ладонь Сулвара опустилась малая личная печать Лагхи Коалары.

Красная тушь еще не успела просохнуть, а егеря уже растворились среди редколесья, хотя ради этого им и пришлось перемещаться в названном Ларафом направлении очень, очень быстро.

Ни Сулвар, ни его спутники, ни гнорр не знали, что их короткая, дурацкая беседа спасла жизнь двум баронам Фальмским – Зверде и Шоше велиа Маш-Магарт.

3

– Вас, конечно, интересует многое, – сказал сергамена.

Точнее, эти слова принадлежали барону Вэль-Вире велиа Гинсавер, мощью своей природы принявшему гэвенг-форму баснословного хищника из итаркской чащобы.

– Интересует, – кивнула Зверда.

«Что делать?! Что сказать?! Чем откупиться?!» – стучались в ее сознание тревожные колокола страха.

– Но я, конечно, не отпущу вам даже этой предсмертной милости – знать истину. Потому что я немилостив.

Сергамена совершил новый прыжок и оказался в трех саженях выше Зверды и Шоши, утвердившись лапами на одинокой балке, торчащей из закопченной стены Южного замка.

Зверда понимала, что теперь сергамене достанет одного, ровно одного прыжка, чтобы уложить на месте и ее, и Шошу. Ловкость и стремительность сергамены таковы, что, еще находясь в воздухе, он сможет вспороть когтями шею барона, а приземляясь перед Звердой – вскрыть ей живот той же самой, разукрашенной кровью Шоши, лапой.

Среди гэвенгов подобные мертвительные красоты являлись одним из высших проявлений верности «Эвери» – кодексу чести, предписывающему нерушимые правила жизни и смерти.

– Вы оба знаете главную причину приговора – вантэн-гайам, – продолжал Вэль-Вира. – Сговор с людьми ради причинения ущерба своему брату по расе – это вантэн. Сговор с людьми ради умерщвления своего брата по расе и разорения берлоги его – это вантэн-гайам.

– В прошлую нашу встречу об этом было как-то не с руки заговаривать, но ведь, любезный барон, ваша нежная дружба с феоном тоже представляла собой не что иное, как вантэн. Уверен, при внимательном рассмотрении вопроса в той истории сыскался бы и вантэн-гайам.

Вэль-Вира дослушал Шошу, не перебивая. Но отвечать не собирался. По его мнению, эти слова должны были стать последними словами барона Маш-Магарт.

Сергамена прыгнул.

Настоящий взрыв плоти, как и любое боевое перемещение гэвенга! Задние лапы сергамены стремительно распрямились, когти высекли из балки вихрь древесной трухи, все тело зверя вытянулось в гладкую летучую лодью. Лодья эта, увенчанная носовой фигурой – оскаленной мордой сергамены, – ринулась вниз.

Зверда понимала, что она не может этого видеть. Потому что даже ее сознание, даже сознание гэвенга не успело бы получить и усвоить эту в высшей степени красивую (по меркам кодекса «Эвери») и в высшей степени жуткую (по всем прочим меркам) картину.