На корабле утро

Вставал вопрос: как быть?

Решение неожиданно пришло от боцмана Романова, имевшего большой опыт службы на ледяных пустошах Восемьсот Первого парсека.

– Надо, товарищи, люксоген задействовать. С «Гневного». Алгоритм такой. Заряды – закладываем. Потом все это дело люксогенчиком равномерно поливаем. Прячемся за корпусом фрегата. И ваш Хамадеев подает на всю эту мамочку напряжение.

– Погодите-ка, дорогой товарищ! А люксоген ваш прямо на глазах не испарится?! – скептически поинтересовался Арбузов. – Это же не вода, ему без разницы, что у нас тут минус двести!

Но боцмана Романова смутить было нелегко.

– Он будет испаряться, – согласился он. – И поэтому нам еще с нашими спецами из группы Х-движения надо придумать, как бы это побыстрее весь наш бутербродик в три футбольных поля люксогеновым маслицем помазать.

– А я вообще не понял, – встрял Свиньин. – Что этот люксоген в принципе даст?

– А даст он то, что во время взрыва пары люксогена сдетонируют одновременно над большой площадью. Удар будет такой, что ни крошечки льда на поверхности не останется.

– Все равно напоминает рецепты бабушкиной кухни, – проворчал Арбузов.

– Да ладно тебе. Других все равно нет, – закрыл прения ваш покорный слуга.

Что касается самой насущной инженерной задачи дня, то ее решение придумали не спецы из группы Х-движения, а некто Лев Степашин. Уподобляясь своим великим предшественникам – Архимеду и Ньютону, – решил я ее методом озарения.

– Так как же все-таки этот чертов люксоген подать на всю площадь в течение одной минуты? – в который уже раз спросил боцман Романов.

– Э-э… Мнэ-а… А собственно… А собственно, почему бы и не…

Тут-то меня и посетило озарение.

Эврика!

– Отставить «собственно»! – отчеканил я. – Слушать приказ! Соединяем все имеющиеся на борту рукава перекачки топлива в одну длинную кишку. Раскладываем ее змейкой с шагом пять метров по всей площади. Подаем люксоген.

– Это что же, будем торосы поливать, как огуречные грядки? – Боцман пригорюнился. – Так это долго, мамочка!

– Давай дослушаем, – одернул его Щедролосев.

– Вот именно. Раскладываем, значит. Подаем люксоген. И когда он потечет с дальнего конца рукава, все мы дружно открываем огонь из «Нарвалов» по рукаву. Разумеется, сектора обстрела надо распределить насколько возможно равномерно. Чтобы как следует и быстро издырявить всю трубу.

– А не рванет?

– Не должно… А потом Хамадеев, как и планировалось, подает напряжение.

«Было бы сказано – сделать не долго», – иронизирует над такими креативами народная мудрость.

И впрямь провозились сорок пять минут. И это всей ордой!

С «Сэнмурвов» успели раз десять поинтересоваться, что мы себе думаем. У них истекало время нахождения в атмосфере по ресурсу реакторных теплообменников. Что, безусловно, добавляло ситуации пикантности.

Зато когда наконец рвануло, я был счастлив так, как не радовался даже в памятный день победы «Спартака» на кубке Российской Директории.

Расчеты оказались верны – взрыв получился впечатляющий.

И вот уже перед нами заиграла фиолетовыми искрами гладь метанового океана.

Со всех «Сэнмурвов» нас наперебой поздравляли. Оттуда, сверху, наша беготня наверняка выглядела нелепой, почти комичной. И надо же! Принесла такие результаты…

Первым по моей просьбе сел гидрофлуггер с хозяйством взвода тяжелого оружия.

Арбузов и его паства разобрали зенитные установки и прочие полезные штуковины.

Затем приводнился «Сэнмурв» Афонина. К сожалению, наш импровизированный гидродром был не в состоянии принять больше двух бортов. В этой связи план эвакуации выглядел так: садятся два гидрофлуггера, загружаются, взлетают – и на «Суворова». Потом вторая пара, потом третья.

Четвертая забирает нас. Ну а «Гневный» остается тонуть в метановой луже на радость археологам-подводникам XXIX века.

Пока взвод Арбузова занимал огневые позиции, остальные циклопы занимались «Гневным». Выносили на носилках раненых, корабельный архив, таскали чемоданчики с, прямо скажем, личными вещами экипажа, выводили под руки тех, кому гордость не позволяла покинуть фрегат на носилках.

Наконец первый «Сэнмурв», приняв восемнадцать самых тяжелых носилочных раненых и двух сопровождающих, получил добро на взлет.

Я следил за его разбегом, нервно покусывая губу. По моему дилетантскому мнению, полоса была коротковата.

Да, черт возьми, коротковата!

Правый крыльевой поплавок «Сэнмурва» чиркнул о льдину. Брызнула в воздух ледяная крошка, а поплавок с жестяным звуком потерял заметный кусок обшивки.

Не смертельно. Но на грани.

Думать о том, как будет взлетать «Сэнмурв» Афонина, а он был нагружен сильнее, мне совершенно не хотелось. И вот почему: Афонин видел и слышал то же, что и мы.

Вот пусть Афонин об этом и думает. «Круговорот геморроя в природе», – как говорит Свиньин.

Тут же, кстати, Афонин вышел на связь.

– Вот послушай, капитан, что мне сообщил наш истребительный эскорт.

– Ну.

– Обнаружены неопознанные средства воздушно-космического нападения. Идут на нас. – Голос Афонина звучал глухо – я знаю, так бывает, когда он сильно нервничает.

– Меня Трифонов предупреждал. Вот пусть истребители этими неопознанными средствами и займутся.

– Займутся-то они займутся… Но их же всего четыре.

– Четыре?.. Четыре?! – Я практически орал, чего обычно себе не позволяю.

– Было восемь, но четверку затребовал «Суворов» для самообороны.

– Песец, – пробормотал я.

Тут, надо отметить, у нас у всех от мандража открылось второе дыхание. Циклопы забегали, как в ускоренной съемке. Никому не хотелось остаться на льду среди догорающих обломков «Сэнмурва» с чужими чемоданами в руках.