Грядет царь террора

Вадим Краснов оставался в своем репертуаре. Для него позвонить мне в три часа ночи было привычным делом. Еще хорошо, что в эту ночь мне не спалось и я, сидя на полу своего домашнего кабинета среди раскрытых книг и исписанных страниц, витал где-то в восемнадцатом столетии.

В народе говорят, что мы изучаем историю по болезням. Все верно! Ни один врач не смог бы поставить сколько-нибудь точный диагноз, если бы не изучил всю историю болезни своего пациента. А раз нет точного диагноза, значит, невозможно спланировать лечение на ближайшее будущее, составить прогноз развития болезни. «Прошлое – настоящее – будущее» – вот цепочка, связывающая все наши действия и поступки, объясняющая каждого из нас в отдельности и все человечество в целом.

До того как мне позвонил этот несносный Краснов, я изучал историю Чумного бунта в Москве, произошедшего в 1771 году. В этом историческом событии меня волновала конкретная человеческая судьба – судьба Данилы Самойловича Самойловича, который по иронии все той же злодейки судьбы стал одним из первых в мире эпидемиологов, когда эпидемиологии как таковой еще не существовало.

За свою сорокачетырехлетнюю жизнь я написал довольно много книг и еще больше опубликовал научно-популярных статей в разных периодических изданиях. Все они были подписаны «Александр Знаменский». И надо сказать, поначалу вид собственных имени и фамилии, набранных жирным шрифтом, действовал на меня возбуждающе. Но постепенно я успокоился, перестал вставать ни свет ни заря для того, чтобы бегать по городу в поисках номера газеты или журнала с моей очередной статьей. Теперь издатели сами присылали мне авторские экземпляры из уважения к моим творческим и научным заслугам.

Да, я пользовался известностью. Меня часто приглашали выступить то на телевидении, то на радио, ко мне обращались за консультациями, и я почти никогда и никому не отказывал в помощи. Я изучал, исследовал, а иногда даже расследовал всевозможные обстоятельства жизни своих пациентов, приводивших их в итоге к тяжелым заболеваниям. У меня даже сложилась своя оригинальная методика, позволявшая излечивать больных, на которых мои коллеги давно махнули рукой как на абсолютно безнадежных.

В общем, как говорится, живи да радуйся. Но нет, у меня постепенно вызревало решение прекратить всю эту суету и заняться творчеством более основательно. История чумного бунта в Москве, написанная с точки зрения медика, должна была стать тем трудом, который перевернет всю мою жизнь. По крайней мере, так мне казалось в тот момент.

В общем, своих проблем у меня хватало, и, конечно, позвони с подобной просьбой кто-нибудь другой, я нашел бы предлог отказаться, но старому другу Краснову отказать никак не мог. И мы договорились, что я подъеду к шести утра к зданию морга у Института имени Склифосовского. Там мы и встретимся.

Осторожно, чтобы не разбудить жену, я вышел из своего кабинета и хотел пробраться в прихожую, но тут же понял, что осторожничать не имеет смысла. Моя дражайшая половина балдела под какой-то странный видеоряд на экране телевизора, раскачиваясь в такт не менее странного музыкального сопровождения.

– Леночка! – обратился я к ней, но ответа не дождался. Жена «медитировала». По крайней мере, так у нее это называлось.

Мне стало как-то не по себе от этого зрелища. Нет, надо будет в ближайшее время заняться ею всерьез, а не то это ее дурацкое увлечение сектой «Дети Шивы» доведет до Бог знает чего.

«Вот так всегда», – думал я, спускаясь вниз в лифте и садясь в жигуленок, стоявший у подъезда. Моя собственная жизнь, наполненная до краев, не оставляет времени для того, чтобы помочь самому близкому для меня человеку, собственной жене. Кто-то, возможно, назовет это эгоизмом и в какой-то мере будет прав. Все же нам всем надо больше уделять времени тем, кого мы приручили…

До Института скорой помощи, или, как еще его называют в просторечии, Склифа, я добрался с Варшавского шоссе за сорок минут. Подоспел к месту встречи как раз вовремя. Краснов уже поджидал меня у служебного входа в морг, приветливо подняв руку.

– Здорово, старина! – сказал он мне. – Еще раз извини за беспокойство. Вот, снова пришлось выдернуть тебя из твоего домашнего затворничества. Но тебе, по-моему, надо меньше витать в облаках и больше интересоваться тем, что происходит вокруг…

На эти его слова я не нашел, что возразить. Тут он попал в самую точку. Можно сказать, в десятку. И самым подходящим примером справедливости его замечания было мое отношение к жене. Казалось бы, жили под общей крышей, но интересы у каждого были свои. Я не совался в ее дела, она не лезла в мои… И вот получается, что я ее теряю. Это ее увлечение сектантами до добра не доведет…

– Показывай своих покойников, – несколько грубовато сказал я Краснову, скрывая за маской прожженного циника чувство уязвленного самолюбия.

– Их полтора десятка, – сразу помрачнев, проговорил Вадим. – Представь себе, что в офисе проходит самый обыкновенный обед, после которого пятнадцать сотрудников умирают. Всех специально доставили сюда из разных концов города, где они проживали, чтобы находились в одном месте.

– Патологоанатомическое заключение готово? – спросил я, собираясь с мыслями.

– Еще нет. Бригада лучших патологоанатомов как раз заканчивает свою работу, – сказал Краснов.

– Пойдем взглянем, – предложил я.

– Знаешь, ты иди, а мне эта картина удовольствия не доставляет. Я уж лучше тут посижу на скамеечке, подышу свежим воздухом…

– Ну ты и тип! – вскипел я. – Вызвал меня сюда с утра пораньше, а теперь кочевряжишься. Знаешь же, что без твоего сопровождения ваши судебно-медицинские эксперты меня не пустят даже на порог секционной. Тайны тут у вас все, как при Мадридском дворе!

– Ладно, уговорил! Так и быть, я представлю тебя Каплуну – нашему светочу, лучшему патологоанатому города Москвы и окрестностей.

Запах сорокапроцентного раствора формалина шибанул в нос у самого входа в секционную.

– Морис Артурович! – позвал Краснов пожилого мужчину с абсолютно лысым черепом, который что-то быстро писал за столом у входа. – Разрешите представить вам доктора Знаменского.

– Как же, как же! – прогудел трубным басом Каплун, вставая из-за стола, но руки мне не протянул. Это не принято у врачей-инфекционистов, хирургов и патологоанатомов. – Наслышан о вас и с трудами вашими знаком. Особенно интересна книга «Исторические очерки по эндокринологии»…

– Вы, наверное, имеете в виду книгу «Карлики и гиганты среди великих мира сего», – поправил я его.

– Точно! Любопытная книга, очень любопытная! Как-нибудь нам с вами надо будет посидеть и поговорить. Есть интересные наблюдения…

– А что показало вскрытие сегодня? – вернул Мориса Артуровича к интересующей нас проблеме Краснов.

– Нет сомнений, что произошло отравление ранее неизвестным, чрезвычайно токсичным ядом, – ответил Каплун, протягивая мне карту вскрытия одного из умерших.

Я быстро пробежал по ней взглядом. «Стасов Леонтий Яковлевич. 25 лет. Внешние покровы тела изменены до… Состояние отдельных органов и систем при вскрытии… Желудок… Печень… Почки… Мозг…»

«Да, весьма агрессивный токсин, – подумал я, возвращая карту вскрытия Каплуну. – Надо будет обратить особое внимание экспертов на кожные покровы конечностей пострадавших. Они все имеют явно гангренозный вид…»

– Морис Артурович, что вы думаете о состоянии конечностей у пострадавших? – прямо спросил я.

– Очень похоже на гангрену, – коротко ответил патологоанатом, убедив меня в том, что я на правильном пути.

– Кажется, я догадываюсь о возможном происхождении подобного токсина… – скромно заметил я. – Но сначала ответьте мне: у всех ли пострадавших отмечается эффект гангрены?

– Да! – воскликнул Морис Артурович. – Можете сами взглянуть. Надевайте халат и проходите.

Я тут же воспользовался приглашением старшего в бригаде судебно-медицинских экспертов.

Осмотр тел укрепил мое подозрение. Дело в том, что, изучая историю Чумного бунта, я напал на документальные свидетельства случая массового отравления россиян и малороссов в 1785 году так называемыми «черными рожками», которых огромное количество скапливается в колосьях незрелой ржи. В тот голодный год незрелую рожь употребляли в пищу многие люди, и почти все они умирали от мучительных судорог, отпадения омертвевших конечностей. Ни своевременная ампутация, ни рвотные препараты не могли им помочь. Те, кто описывал эту болезнь, назвали ее эрготизм. Нечто подобное стало причиной гибели и этих пятнадцати несчастных.

Своими наблюдениями и выводами я поделился с Красновым. И надо сказать, что почти угадал. Через каких-нибудь полчаса из экспресс-лаборатории пришло подтверждение того, что яд, вызвавший смертельный исход у сотрудников фирмы «Дельта», произведен на основе тех самых «черных рожков» незрелой ржи, на которые я и подумал.

– Это тебе поможет? – спросил я у Краснова, когда мы собирались расстаться.

– Кажется, теперь я начал кое-что понимать, – таинственным шепотом проговорил Вадим.

– «Миазматики», так сказать, оказались кое в чем правы… – усмехнулся я.

– Что за «миазматики»? – насторожился мой приятель.

– Это я так, размышляю… Ну все, все! Привет! Будет трудно – пиши, – простился я с Красновым, думая, что теперь надолго лишаюсь его общества. В конце концов, у каждого из нас своя работа…

Глава 3

Трупы в Замоскворечье

«Чертовы “миазматики”, – думал доктор Ягельский, – нет с ними просто никакого сладу…»

Он только что вернулся с ночного вызова, усталый и продрогший до самых костей. Мартовская погода, морося дождем вперемежку со снегом и дуя ледяным ветром, явно не благоприятствовала ночным разъездам. Но тут был особый случай: в доме купца Маслакова никак не могла разродиться первенцем молодая хозяйка Анастасия Гурьевна. Ничто ей не помогало: ни суета повивальной бабки Евпраксиньи, известной всему Замоскворечью, ни бормотание знахаря Ферапонта. В таких случаях действенную помощь мог оказать только опытный доктор, потому и обратились за помощью к Ягельскому.

Осмотрев двадцатилетнюю роженицу, доктор подивился ее все еще девическому телосложению, отметив про себя тот факт, что с такими узкими бедрами и неразвитым тазом ей самой нипочем не разродиться, а значит, имеются все показания к кесареву сечению.

– Ничего страшного, – как мог успокоил доктор испереживавшегося бородатого супруга Анастасии Гурьевны, который держал несколько лавок на Крестовском рынке и снабжал разносолами многих достойных людей в Первопрестольной. – Прикажи-ка, приятель, кучеру запрягать. Придется твою ненаглядную везти в больницу. Без операции никак не обойтись. Помрут и мать, и дитя.

– Да что же это?.. Да как же так? Не уберег Господь!.. – схватившись за голову, запричитал здоровенный детина.