Чекан для воеводы (сборник)

– Нет, это было уже после гибели мастера у стен крепости Сокол. А разбойников навел на нас проклятый кабатчик Кузька Окороков. Он пообещал привезти нас к кабаку «Осетровый бок» в городе Соколово, а сам, сволочь, обманул.

– Как же! Нас тогда обобрали до нитки. Хорошо, что живыми выпустили! – От грустных воспоминаний о былом у Толстого Фрица даже слезы на глазах навернулись.

– Мы с тобой так и не смогли найти «камень огня», который спрятал где-то в Соколове отец мастера Штольца. Если бы этот камень попал в наши руки, мы бы сотворили такую адскую смесь, что о нас узнали бы во всех царствах-государствах. Государи этих стран в очередь бы к нам записывались, чтобы заполучить в свои пушечные погреба наше зелье. Тогда, дорогой друг, мы бы купались в золоте и славе. Но увы! Проклятый кабатчик! Хорошо, что он околел…

– Да, эта свинья Окороков на радостях, что сумел заманить нас в разбойничье логово, так нажрался, что его хватил удар. Он получил достойное наказание за свои гнусные делишки, – сказал Толстый Фриц.

– Вернулись в фатерлянд мы с тобой с пустыми карманами. Даже одежды хорошей не имели. Поэтому бургомистр твоего родного городка так и не выдал за тебя свою красавицу дочь.

– И не говори! – тяжело вздохнул Фриц. – Это стало самой большой трагедией в моей личной жизни…

– Остался ты холостяком. Одинокий неухоженный Фриц!.. Но в этом, знаешь ли, есть свои несомненные преимущества…

– И одно из них, что любимая женушка не принесет в подоле очередного «птенчика» пока мужа нет дома. Хре-хре-хре! – залился противным хрюкающим смехом Фриц, от чего его брюхо заходило ходуном, будто хотело извергнуть наружу все, что он съел и выпил за свою жизнь.

– Ну и дурак же ты, Фриц! – поморщился Генрих. – У меня двенадцать детей, и всех их я люблю, как родных…

– Правда, большинство из них очень похожи на твоего соседа ювелира Блюменталя, у них такие же носы крючком и черные кудрявые волосики… Хре-хре-хре!

– Ничего, – пообещал Лысый Генрих, – когда мы отыщем «камень огня» и заработаем кучу денег, я, так и быть, отдам за тебя замуж одну из своих славных дочурок, у которой очаровательный носик крючком… Уж она-то сделает из тебя стройного господина. Будешь поститься каждый божий день…

Это предложение заставило Толстого Фрица заткнуться и надолго задуматься о своем ужасном будущем.

– Ладно, дорогой друг, – наконец выдавил он из себя, – бери свой чертов парик, который съехал тебе на нос, и пошли дрыхнуть. Утром нас ждут великие дела. Мы покажем нашему русскому господину, что значит хороший пушечный выстрел!

Утром Лысый Генрих поднял напарника ни свет ни заря.

– Поднимайся, соня, – сказал он. – А то проспишь самое важное. Русские пушкари уже установили наши орудия на крепостной стене и навели их на цель. Осталось только забить в дула наши тайные заряды и от цели не останется ничего…

– Что за цель? – быстро одеваясь, спросил Толстый Фриц.

– Какие-то грязные сараи, расположенные недалеко от дороги, ведущей к крепостным воротам.

– Чудесно. Сейчас мы в них попадем, – пообещал Толстый Фриц, не попадая ногой в штанину.

На стенах крепости в ожидании «необычайной пушечной пальбы» уже собралось довольно много зрителей, среди которых преобладали местные жители и служилые люди из стрелецкого пятисотенного войска, составлявшего гарнизон Мценска.

На башне, с которой был самый хороший обзор окрестностей, разместился Семен Годунов и его приближенные. Все они заждались невиданного зрелища и выражали явное нетерпение тем, что то и дело гоняли посыльных, чтобы те передали указания ускорить начало стрельб.

Даже сам воевода Шеин спустился с башни вниз и подгонял орудийную прислугу, таскавшую тяжелые заряды к пушкам.

Наконец все было готово, и Годунов махнул белым платком с башни. Залп из четырех орудий, раздавшийся после этого, сначала только оглушил зрителей, а уж потом заставил их чихать и кашлять от едкого удушливого дыма, закрывшего весь обзор. Когда же ядовитый дым немного рассеялся, то Семен Годунов с башни, а затем и воевода Шеин с крепостной стены одновременно разглядели ужасающие результаты выстрелов, разрушивших сараи до основания. Но это было не самое главное. Одна из пушек, в которой оказался чересчур большой заряд, забросило ядро далеко за посад, угодившее в одну из тяжело груженных повозок, тащившихся в этот момент по дороге. От повозки, разумеется, ничего не осталось, но это было бы еще полбеды. Гораздо большее несчастье произошло с каретой хозяина этих повозок. Шестерка лошадей, запряженных в карету цугом, перепугалась от выстрелов и стремительно понесла к видневшейся вдали ленте реки.

Первым понял о смертельной опасности, угрожавшей хозяевам кареты, воевода Шеин. Он, со свойственной ему решительностью, вскочил на коня, подведенного под уздцы слугой, и помчался наперерез взбесившейся шестерке лошадей. Догнал их он через несколько минут, но эти минуты растянулись для хозяев кареты на мучительно долгие часы, когда они ожидали неминуемой гибели.

Поравнявшись с первой парой лошадей, воевода ловко сиганул со спины своего скакуна на пегую лошадку из упряжки. Мгновение-другое и вся упряжка, подчиняясь властной руке умелого наездника, отвернула от опасного речного обрыва в сторону, не доехав какие-то считанные сажени. Затем лошади и вовсе встали, тяжело поводя боками и нервно всхрапывая.

Соскочив с чужой лошади, воевода Шеин заспешил к карете, из которой ни живы ни мертвы медленно выбирались хозяева – видный мужчина в годах и совсем еще юная девушка с ангельским личиком.

«Да это же князь Мстиславский! – узнал в пострадавшем видного царского сановника и военачальника Шеин. – А это, скорее всего, его дочь Варвара. А ведь хороша! Таких больших прекрасных глаз я во веки не видывал…»

И действительно, княжна Варвара, несмотря на бледность от недавнего испуга, выглядела прелестно. Да и какая уважающая себя барышня не почувствует себя совсем хорошо, когда на нее смотрит влюбленным взглядом «принц из ее сновидений», ни больше ни меньше.

– Батюшка, – томно спросила она у отца, – это и есть наш спаситель? Без него нам пришлось бы очень плохо, правда?

– Я князь Мстиславский, – горделиво произнес отец Варвары, стараясь незаметно прикрыть порванный камзол на самом видном месте. – Как ваше имя, доблестный герой?

– Михаил Шеин – воевода Мценска, – представился «принц», отвесив уважительный поклон.

– Доблестное имя! Счастлив буду видеть вас в моем московском доме. Я никогда не забываю тех, кто помог мне или членам моей семьи. Будьте надежны! А кто же это осмелился стрелять по нам из пушек? – нахмурился князь, но тут же его лицо расплылось в почтительной улыбке. Он увидел подъезжавших всадников и в переднем узнал всемогущего брата царя Годунова. – Какая неожиданная встреча! – сказал он, кланяясь Годунову, который даже не соизволил слезть с коня.

– Князь Мстиславский! – воскликнул Годунов, хитро прищурившись. – Как это вы здесь оказались? Вдали от царского двора…

– У меня здесь, извольте видеть, поместье, – пояснил князь. – Мы как раз переезжаем в Москву…

– Чудесно, чудесно, – хмурясь, пропустил слова князя мимо ушей брат царя, обративший внимание на то, какими нежными взглядами одаривали друг друга княжна Варвара и воевода Шеин. – Главное, что никто не пострадал. А я готов отвезти вас и вашу дочь прямо в Москву. Все свои дела в Мценске я закончил…

– Буду чрезвычайно признателен за вашу любезность, – отвесив поклон, сказал князь.

– Тогда в путь! – приказал брат царя, махнув рукой в сторону Москвы. – Нам туда, а вам, воевода Шеин, сюда! – При этом он указал на крепостные стены.

Молодой воевода еще долго стоял у реки, словно пригвожденный к месту, глядя в ту сторону, где скрылась за клубами дорожной пыли кавалькада, увозившая самое теперь дорогое для него существо на свете – Варвару Мстиславскую.

Глава 4. Дорога на Добрыничи

То было каким-то наваждением. Образ княжны Варвары больше не покидал воеводу Шеина ни днем ни ночью. В мечтах своих Михаил видел смеющуюся княжну в белых нарядах, кружащейся в центре хоровода простых деревенских девушек, державших в руках венки из подснежников и почему-то ромашек. Оказаться в венках вместе эти цветы могли только в ушибленном воображении влюбленного. А еще слышал воевода в ночную пору перезвон колоколов и никак не мог разобрать – благовест это или набат…

Аккурат на Рождество Христово главный воевода Мценска заполучил царскую грамоту, доставленную важным чином из стольного града Москвы, что само по себе заявляло о значительной ценности послания. И действительно, в грамоте черным по белому предписывалось воеводе Мценска, собрав ратников в городе и окрестностях, незамедлительно двигаться на соединение с московским войском, которым командовали князья Федор Мстиславский и Василий Шуйский. Ратникам полагалось следовать через Орел и Брянск к селению Добрыничи, перекрыв дорогу от Севска.

«Значит, решился все же царь-государь на достойный отпор супостату Гришке Отрепьеву, – подумалось Шеину. – Стало быть, не зря станичный голова Безверхий еще раньше отправился к Добрыничам со своими людьми, сказав секретно, что должен пополнить сторожевой полк в тех краях. Чую, быть большому сражению!»

Придаваться любовным мечтаниям больше у воеводы не было никакой возможности. Собрав в скорости небольшую рать и снабдив ее необходимыми припасами, двинулся он на соединение с московским войском, посланным Борисом Годуновым, чтобы заступить врагу дорогу на Москву еще на дальних подступах.

Заметенные снегами российские пути-дороги! На них особенно хорошо думается, когда лежишь в санях, укрытый по самые глаза овчинным тулупом. Вот и воеводе Шеину припомнились в дороге все события, предшествовавшие походу Лжедмитрия Первого на Москву.

В 1591 году с божьей милостью отбились московитяне от набега крымчаков хана Казы-Гирея, и это было последнее появление татар возле Москвы. Потом пять лет воевали со шведами, вернув России Ивангород, Капорье и некоторые другие города, захваченные врагами в ходе Ливонской войны.

Средний сын Ивана Грозного – Федор Иванович, прозванный в народе Блаженным, скончался в 1598 году. Однако от самостоятельного правления был отлучен на одиннадцать лет раньше, уступив место на троне пронырливому брату своей жены Ирины – боярину Борису Годунову.

А через два года после успения Федора Блаженного отправилась в мир иной единственная малолетняя царевна от Федора Иоанновича и Ирины Годуновой, имя которой была Феодосия. Младший же сын Грозного Дмитрий «убился» или, что вернее, был убит еще 15 мая 1591 года. Но тогда Борису Годунову удалось убедить с помощью дознаний князя Шуйского боярскую знать в том, что Дмитрий, страдавший «падучей», сам случайно напоролся на нож… Да только народ в своем громадном большинстве этим байкам не верил и потому с гораздо большим доверием относился к слухам о том, что Дмитрий спасся, бежал к полякам и теперь возвращается в Кремль, чтобы занять по праву рода принадлежавший ему трон московских царей. Потому-то и удалось небольшому отряду, собранному польским магнатом князем Адамом Вишнёвецким и воеводой Сандомира Юрием Мнишеком с благословения папских легатов-иезуитов и короля Речи Посполитой Сигизмунда Третьего, довольно быстро «обрасти» казаками да всякого рода разбойниками. Именно для этого, как думалось воеводе Шеину, Лжедмитрий и повел свои силы на Москву не кротчайшим путем через Смоленск, а кружным – через Чернигов да Новгород-Северский, чтобы собрать побольше сил, отложившихся от годуновской Московии. А теперь он шел прямо на Москву от Севска…

Но все это было несколько позже, а еще раньше Господь Бог покарал Русь за грехи трехлетним неурожаем и массовыми эпидемиями. В одной Москве, как совершенно доподлинно знал Михаил Шеин, на трех кладбищах в эти годы было захоронено до ста двадцати семи тысяч человек. И это только в стольном граде! Что же творилось в других городах и весях?..

И полыхнули мятежи да бунты, наибольшими из которых, пожалуй, стали выступления атамана Хлопка Косолапа, державшего в страхе целых два года все центральные уезды. Только-только справились с Косолапом в 1604-м, а тут и поход Лжедмитрия подоспел…

Из той же царской грамоты знал Шеин про то, что Лжедмитрий – это Юрий Богданович Отрепьев, сын небогатого галичского дворянина. Юрий находился на службе у боярина Федора Никитовича Романова, но после его опалы и ссылки постригся в монахи под именем Григория. Какое-то время Григорий Отрепьев проживал в московском Чудовом монастыре при патриархе Иове. Скорее всего, тогда и возникла у него идея «венчаться на царство» под именем царевича Дмитрия. Почему бы и нет?..

В холодный метельный январский день прибыл в ставку московского войска воевода Шеин, еще издали, на подъезде, заприметивший дымы от многочисленных костров, разведенных прямо в чистом поле у селения Добрыничи.