Супутинский заповедник и его обитатели

« Спой мне что-нибудь – просто попросил он – а то мне свои песни уже надоели до смерти, вдруг, понравится».

Петь незнакомому человеку для меня – это занятие не из приятных. Но я не чувствовал стеснения в этом доме, взял гитару и запел свободно, как будто и нет никого рядом. Спел ему мою любимую, « про прежнюю нежность», потом « Холода» Высоцкого. Вадим взял тетрадку и быстро переписал слова первой песни, делая пометки аккордов рядом со словами, Высоцкого он знал не хуже меня.

« Какая тематика тебе больше всего нравится, – спросил он, глядя в мои недоумевающие глаза, пояснил, – песенная тематика, про что твои любимые песни».

« А – протянул я и запнулся – да не знаю, не думал еще, мне лучше по авторам сказать, чем по тематике, а ты, какую предпочитаешь».

« Про города – ответил он – интересно петь и слушать, как люди про города поют, как рассказывают про свой город».

Я стал вспоминать названия таких песен, но в голову пришло только « Голубые города» Петрова, « Над городом Горьким», а потом пошла сплошная Москва, вся в цветах и красках.

« Про Москву принципиально не собираю – как будто угадал мои последние мысли, сказал Вадим, – а также не люблю растиражированных, интересно найти такую, чтобы её по радио или телику не гоняли».

« А сколько у тебя в копилке набралось» – спросил я. « Около тридцати» – ответил он. « Спой одну» – попросил я.

Вадим взял гитару и спел песню про Сов. Гавань, песня оказалась чуть приблатненая, но намного мелодичнее и смысла в ней было гораздо больше, чем у вышеупомянутых.

« Тебе бы на Тургояк разок съездить – поведал я ему – вот там, для таких, как ты, рай земной». « А где это – удивился он – и почему там рай».

« Озеро на южном Урале, вблизи Миасса, – ответил я – место красивейшее, туда летом со всего Урала целыми заводами отдыхать на выходные люди съезжаются. Я там один раз был, наплясался, песен и стихов наслушался, да таких, что нигде больше и не слыхал потом, жаль магнитофона не было, а запомнить их не было возможности, водка сильно мешала, только память осталась. А здесь, на Дальнем Востоке, нет таких мест».

« Нет, не припомню, – протянул он медленно, очевидно, пытаясь вспомнить что-то похожее, – в таких заводских масштабах нет, всё больше по мелочи».

« Извини за прямоту – не вытерпел я, – скажи, а кем ты здесь числишься, на этом полигоне, и где все ученые мужи, что-то не видно никого».

« Учусь во Владике, на вечерне-заочном, больше на последнем, – улыбнулся он – четвертый курс, физ-тех, в политехническом, а тут сторожем третий год, живу безвылазно, только на учебу и за продуктами в свет выезжаю. Ученых тут ни разу не видел, только, вроде Вас, люди приезжают. Летом часто, а зимой два раза приедут, так это для меня как праздник. Тяжело одному с собакой да коровой. Сначала страшно было, а потом ничего, пообвык, только тоска осталась, к ней не привыкнешь».

« Какой у тебя пёс – спросил я – наверное, кавказец какой-нибудь, с корову ростом».

« Нет, среднеазиатская овчарка, – ответил он – Вам повезло, что его сейчас дома нет, а то бы Вы до моего прихода в машине торчали бы, псина серьёзная, на уговоры не поддаётся».

« Да, и оружие имеется, – он показал на угол комнаты, там стоял карабин, СКС, 7,62 мм калибр, и двустволка ИЖ-43, – есть, чем отбиться. Со зверем проще, с людьми потяжелей. В прошлую зиму принесла двоих нелёгкая, в ватниках и кирзовых сапогах, которые по десятому сезону в носке, а мороз градусов под двадцать пять. Стоят, жмутся друг к другу, а по глазам видно, что лихоимцы. Вынес им хлеба, пачку чая, и от ворот поворот. Кончайте, говорю, ребята дураков изображать, а сам ствол не опускаю, идите себе, я Вас забыл, да и Вы меня не вспоминайте. Болтались они потом суток трое, возле дома, по следам опосля разглядел, видимо оружие им глянулось, или необходимость крайняя в нём была. Пришлось мне две недели без хлеба питаться, слава Богу, ушли».

« А со зверем как управляешься» – спросил я.

« Зверь, не человек, – ответил он – ему лишнего не надо. И медведи, и волки наведываются, всё по Машину душу. Только ведь на неё где сядешь, там и слезешь. Когда дома, так. Карай голос подаст, выстрелами отгоняю. Один раз не было меня три дня, документы в городе оформлял, так волки подкоп вырыли. Зубами наверняка землю грызли, холода тогда стояли лютые, пробрались к Марье, ну она их сразу и встретила. Один так и остался в подкопе лежать, в лепёшку его, бедного о брёвна растёрла, остальные не сунулись, побоялись». « А собака чего же, спала в это время» – удивился я, не услышав в этом эпизоде ни словечка про её героические действия.

« Мой Карай здесь седьмой год живёт, – отвёл Вадим все обвинения – а всё потому, что умнее собаки во всём заповеднике нету. Он свою службу давно понял, знает, где броситься надо, а где только голос подать. Волки только этого и ждут, чтобы собака из будки показалась, через минуту от неё и запаха не останется, им без разницы какого она размера, они бригадой работают. Если Карай волка почуял, его танком из конуры не вытащить, если, конечно, за меня вступиться не требуется. А в конуру к нему волкам не пройти, у него пасть половину прохода занимает. Много собак в округе волки перетаскали, все от бесшабашной ярости своей страдают».

« А медведи были» – я давно забыл про свои обязанности, и как зачарованный, слушал Вадима.

« Были и они – погрустнел рассказчик – от этих дурней всех больше неприятностей. Карай их не боится, бросается, потому что они по одному являются, того и гляди, слопают пса. Машка им покоя не даёт, один на крышу забрался, пытался сверху забраться, разворотил всю кровлю пока я спросонья собирался, жалко, не достал я тогда его пулей. Из-за этих медведей мне пришлось от пасеки отказаться, начали заявляться и зимой и летом, как в дом родной».

« Саня, Саня, – услышал я со двора голос Анатолия Ивановича – ты где, чёрт гулявый, отзовись».

« Побегу – я поднялся с койки – спасибо за рассказ, как раки будут готовы, позову».

Во дворе я выслушал, что дядя Толя обо мне думает в настоящий момент, и подошёл к ведру. Раки были уже малиновые, я переложил их в другое ведро с холодной водой, и набросал туда укропа. Приближался полдень, скоро должны появиться гости.

« Слушай, дядя Толя, – осенило меня, – а как они через речку переберутся, у Уазика колея уже, может, мы напрасно продукты перевели».

« Действительно – он зачесал свой затылок – я и не подумал, они, наверное, сейчас там переправу строят. А, Бог с ними, не наша забота. Ты, давай, с шофёром столы вытаскивайте. Рядом с крыльцом, на полянке выставляйте, пора на стол накрывать».

Мы быстренько расставили столы и скамейки, я сходил в кухню и сообщил девушкам, что столы готовы, можно их украшать едой. Позвал Вадима и отгрузил ему в тарелку пять штук раков, покрупнее, присовокупив к ним пару бутылок пива. В половину второго дня на дороге показался первый Уазик, за ним второй, третий, целая вереница подкатила к дому. У этой кавалькады был такой чумазый вид, можно было подумать, что они только что вылезли из болота, все борта машин были измазаны грязью по стекла.

Из первой машины выскочил комбриг, злой как чёрт, и сразу обрисовал нам с дядей Толей наше ближайшее будущее в нестандартных выражениях. Дядя Толя напустил на себя столь страдальческий вид, и так жалостливо стал рассказывать о наших лишениях, пока мы добирались суда, что мне оставалось только молчать или поддакивать.

Наконец бригадир и высокие члены комиссии успокоились, что не одни они выкапывали машины из болотной грязи, и поведали нам как они добрались. Получив в дирекции заповедника проводника, они благополучно подъехали к переправе. Сразу стало понятно, что на уазике тут не переехать. По их внешнему виду было ясно, что в дороге они не раз останавливались, чтобы подкрепиться и заодно полюбоваться красотами заповедных мест. Шальная полковничья молодость, помноженная на алкоголь бросила их на преодоление внезапно возникшего препятствия, речка не внушила им серьёзного отношения, и одна из машин сунулась в воду чуть ниже переправы. Вытаскивали ее около часа всем составом машин и водителей под неусыпным контролем членов комиссии. Проводник, сразу обвинённый во всех грехах, повел колонну в объезд, выше по течению. Речка там была гораздо меньше, но места вокруг её представляли собой сплошное болото. Теперь машины стали вязнуть одна за другой, полковникам стало не до советов, наравне с водителями они дружно упирались в борта машин, вытаскивая их из липкой чавкающей жижи и вспоминая всех святых. Больше всего досталось проводнику-стрелочнику, бригадиру и нам, что не предупредили их о предстоящих трудностях, они хотя бы приоделись для такого случая, теперь придется стираться и гладиться.

Комбриг с генералом и каким-то гражданским дядей стояли в стороне и что-то обсуждали. Остальные полковники сбились в грязную кучу и курили, бросая злые взгляды на меня и Анатолия Ивановича. Досталось беднягам, они были очень похожи на немцев, которых в 44-том году прогнали по улицам Москвы, никакого грима не надо, можно сразу на съемочную площадку. Перекурив, полковники побрели к реке отмываться.

Столы ломились от снеди, сочный запах шашлыков витал в прохладном октябрьском воздухе, нервируя всех присутствующих. Генерал дал отмашку рассаживаться за столы. Чёрт меня дернул вместе с бутылками вынести из комнаты удочки, которые приготовил для комиссии дядя Толя. Генерал, при виде их, сразу вылетел из-за стола, понуждая к тому же всех остальных, субординация есть субординация, ей до лампочки, что жрать хочется. Комиссия расселась по берегу и стала внимательно смотреть на поплавки. Через час рыбалка закончилась и началась трапеза. Наше, с дядей Толей, присутствие стало не обязательно, всем командовали официантки, и мы тихо удалились. Я пошел наверх, к Вадиму. Он читал, лежа на кровати. Попросил у него какое-нибудь чтиво для себя, я улегся и через десять минут заснул. Проснулся, за окном начинало темнеть, со двора слышались возбужденные речи столующихся. Вадима в комнате не было, я спустился и вышел из дома. Комбриг с генералом и штатским уже уехали, все остальные остались пировать. Вадим с дядей Толей и наши девушки тоже сидели за столом. Один из наиболее пьяных проверяющих захотел, было сделать из меня официанта, но я вежливо отказался. Лена, пропустив три стакана, вошла в раж, и неоднократно удалялась курить то с одним, то с другим. Наташа пыталась приструнить товарку, но всё безрезультатно. К семи часам вечера вся компания крепко напилась и устроила настоящую охоту за официантками. Дело шло к настоящей драке, полномочные представители « Ставки» потеряли всякий человеческий облик. Анатолий Иванович и Вадим, как могли, пытались успокоить их, но получили обратный эффект, дядя Толя даже схлопотал по физиономии, когда разнимал драчунов. Кончилось всё тем, что девушек пришлось запереть в фургоне нашей машины. Мне оторвали погон с рубашки, дядю Толю разжаловали до рядового, но мы не сдавались. Постепенно, холодный октябрьский вечер остудил гусаров, они разбрелись по машинам и отчалили.

Мы отложили наш отъезд до утра, в темноте переправляться было нельзя, в фургоне слышались громкие рыдания Елены, вперемешку с утверждениями, что все мужчины – кобели поганые. Мы сунулись с успокоениями, но Наташка выгнала нас, сказав, что справится сама. Доев остатки, мы помогли Наталье вымыть посуду и завалились спать. Утром, покидав всё в машину, мы простились с Вадимом и тронулись в обратный путь.

Не звенит в ушах после вчерашнего – напомнил я Вадиму о вчерашнем кошачьем концерте, он вышел на крыльцо, чтобы попрощаться. Пустое – сторож махнул рукой – не Вы первые, не Вы последние, по сравнению с остальными все прошло спокойно, я тут уже на двух дуэлях поприсутствовал, счастливой дороги.