Волчья дорога. История времен тридцатилетней войны

– Отойди, – сказал тот коротко. Спрыгнул на землю – легко, одним движением, лишь мелодично зазвенели нашитые на куртку монеты.

– Твоя жена – ведьма и я её забираю, – проговорил он мерно под звон монет.

– С какой стати? – усмехнулся стрелок и опуская мушкет к ноге. Положение «заряжай». Обвешанный серебром шагнул вперёд, замер на мгновение. Мужчины смерили друг друга глазами – синие против серых. Опытная Магда сделала шаг назад, очистив мужу линию огня и тоже замерла, переводя взгляд с одного из бойцов на другого. Десять шагов мостовой отделяли их друг от друга.

– Я, Конрад Флашвольф, лицениат права и дознаватель, – размеренно проговорил «серебряный», делая шаг вперёд. Серебро на поясе и рукавах мерно звякнуло. Качнулся меч на плече. Солнечный зайчик пробежал по яблоку на рукояти.

Ганс скусил патрон крепкими зубами.

– Призван в этот город, – ещё один шаг, мерный звяк серебра. Девять шагов.

С сухим шелестом ссыпался из заряда в ствол чёрный зернистый порох.

– и уполномочен властями его, как светскими, так и духовными, – теперь восемь.

Свинцовый шар пули скользнул в ствол вслед за зарядом.

– Очистить город от колдовства и скверны, – семь шагов.

Удар шомпола обрушился на пулю, плюща и вминая в стенки мягкий свинец.

– Имею право на розыск, арест и дознание ведьм, колдунов и пособников, – теперь шесть шагов. Ствол взлетел вверх, прижался к плечу мушкетёра.

С лёгким звяком откинулась медная полка в пазах. Дознаватель, так же мерно сделал ещё шаг. Опять серебристый звон. Осталось пять. Глухо лязгнул орлёный курок, взводясь в боевое.

Приклад прижался к щеке, в лицо дознавателю уставился холодный глаз мушкетного дула. «Серебряному» осталось четыре шага до стрелка.

– Рискни, – прошептал стрелок одними губами.

– Ты проклят, солдат, – также размеренно проговорил дознаватель. Смерил глазом расстояние – четыре шага. Можно рискнуть. Его рука потянула клинок. Медленно, по долям дюйма.

– Мне говорили, – палец Ганса начал выбирать слабину на курке. Тоже медленно. Удар сердца. Ещё один. Потом лицо дознавателя чуть дёрнулось – не улыбкой, а её тенью. Рука в перчатке замерла. Еле заметно кивнул, как бы отдавая дань уважения равному противнику, повернулся на каблуках и пошёл прочь, проговорив на прощание:

– Твой выбор, солдат. Приходи, когда ад возьмёт тебя за горло.

Стрелок Ганс, опустив к ноге ствол, задумчиво проводил его взглядом. Потом внезапно присвистнул:

– Эй, палач?

– Чего тебе? – отозвался дознаватель не оборачиваясь и не сбавляя шага.

– Хорошая у тебя железка.

– Волшебный меч. Убивает чудовищ, – бросил он, вскочил на коня и ускакал. Лишь монеты прозвенели ещё раз, на прощание.

Стоявшие всю схватку тише воды стражники заторопились за ним. Самый шустрый из них, высокий с изрытым, оспенным лицом дёрнул было за собой фигуру в балахоне. Магда решила, что пора бы и ей вмешаться и придержала балахон за рукав, а её муж качнул стволом в сторону стражника – торопыги. Тот намёк понял правильно, бросил верёвку и побежал, оставив Магде её добычу.

Солдатская жена размахнулась и – от души, напряжение последних минут требовало выхода – залепила закутанной в балахон фигуре хорошую пощёчину. Затрещала ветхая ткань, та упала, тряпки слетели. На свет показалась лицо – бледное, измученное, но вполне человеческое лицо, залитое слезами.

– Ты на кого тут пальцами тычешь? – заорала Магда, выплёскивая с криком остатки ярости, – совсем мозгов нет, какая я тебе ведьма?

– Простите, – сквозь слезы, прошептала та, – простите госпожа. Просто… Просто. На площади вы были единственной мне незнакомой…

Магда попробовала помочь ей встать. Но нога подвернулась, отбитая у стражи женщина упала опять. Затрещала, лопнув по шву ветхая ткань, обнажив то, что под ней. Магда ходила за армиями всю свою жизнь. Она видела, как горел Магдебург. Она видела Брезах, осаду, голод и караулы у виселиц. Но и она сейчас побледнела.

«Охота на ведьм. Опять. Мерзость, прости Господи», – прошептал ее муж, шагнул вперёд, скинул с плеч теплый плащ и бережно укутал потерявшую сознание женщину. Потом снял шляпу, поднял глаза и перекрестился на парящие в вышине кресты на шпиле.

– Царица небесная, – прошептал он, – забери от нас свой мир и пошли нам обратно войну.

Стрелок опустил глаза, посмотрел не закутанный тенью зев переулка – туда, куда минуту назад уехал всадник на белом коне, секунду помолчал и добавил :

– Ненадолго. Мне пары дней хватит.

3—5

обещания

– И что говорит? – спросил Рейнеке-юнкер итальянца.

Далеко от той площади, за воротами, на пятачке между унылой краснокирпичной казарменной стеной и чёрными зарослями. Кресты с колокольни сверкнули золотом в глаза и ему – те же самые, что и Гансу на площади.

– Все то же самое. То же самое, что и остальные, – итальянец не проговорил – прошипел в ответ. Сейчас его речь, весёлая и певучая обычно, гремела и лязгала – так гремит кольцами рассерженная змея. В руках сверкнул узкий клинок, вылетел из правого рукава, сверкнул серебряной рыбкой и скрылся в левом. Маленький итальянец только что проводил очередную беглянку из города в казармы и вернулся. Очередную. Сколько их успело придти – они с юнкером уже со счета сбились.

– То же самое, что и остальные, – в сердцах повторил итальянец. Тонкий венецианский стилет опять скользнул, перекувырнувшись в его руках – теперь из левого рукава в правый. Юнкер поёжился.

– Подругу забрали, соседку сожгли, соседи косятся да бумаги пишут… Солдатики, миленькие, заберите нас отсюда. Кем угодно, куда угодно, лишь бы от мясорубки подальше, – итальянца передёрнуло, как от зубной боли, – Клянусь мадонной, довести прекраснейшее из созданий до такого… – Остаток фразы итальянец выдал на цветистом родном наречии – юнкер разобрал только «кровь Вакха» да имена святых. Всех, что в святцах числились.

Наконец итальянец смолк, перевёл дух и глянул на шпили вдали. Серебряная сталь опять провернулась и скрылась в его пальцах.

– Юноша, на вас можно оставить роту? – спросил он вдруг, оскалив в улыбке белые зубы, – клянусь святой Марией, Царицей Небесной, другой Марией, которая Магдалена, да заодно и Лючией, покровительницей Падуи и моего факультета – я ненадолго. Вот подпалю тут всё с четырёх концов и вернусь. Кровь Вакха, это место оскорбляет все мои чувства…

– Не думаю, что это хорошая идея. – проговорил юнкер медленно, окидывая настороженным взглядом город вдали. Серые стены, шпили с крестами, кружащиеся птицы, кроваво-красные крыши, злые отблески на промороженных инеем стеклах.

– Не думаю. Там капитан.

Итальянец оглядел город вдали, вздохнул и коротко бросил:

– Согласен. Но жалко, клянусь мадонной.

– Не лучше ли поднять под ружье дежурное капральство? Может быть погоня, а мы… – тут парень на секунду запнулся. Итальянец улыбнулся и продолжил за юнкера фразу:

– А мы, как говорит наш сержант сидим со спущенными штанами. Моих профессоров хватил бы святой Кондратий от такого, конечно. Но до Падуи далеко и здесь не лекция по риторике. Главное – доходчиво.

Итальянец усмехнулся. В кустах глухо затрещали ветки.

– О, черт. Накликали, – выругался итальянец, разворачиваясь и хватая клинок. Юнкер весь подобрался, вдохнул – ноздри широко раздулись, жадно втягивая холодный воздух. И медленно выдохнул:

– Это наши. Майер с компанией