Мо Ир. Падение

Но не просто заплатить… Оборот хотел его стереть с лица земли, уничтожить, втоптать в грязь своими ногами, стереть даже память о нём!

Руки Канцлера тряслись, его худощавые и вытянутые пальцы истерично потягивались под импульсы нервной системы.

– Ну что, ты приготовил то, что я просил? – металлическим сумбурным голосом спросила тёмная фигура, что появилась из-за спины Оборота.

– Да, Господин, всё исполнено, как вы просили! – приговорил отец Николаса.

Бедная пешка ещё до начала всех событий пала жертвой Тленным, ещё в тот день, когда он дал согласие отдать своего сына.

– Всё? – вкрадчиво переспросила тень, что лишь одним своим присутствием тяготила помещение больше, чем десятки этажей, находящихся выше.

– Всё, всё готово! – истерично огрызнулся Канцлер, но больше направляя свой гнев в сторону ковра на полу, не поднимая глаз на неизвестную фигуру.

Тень довольно ухмыльнулась, видя его увеличившийся оборот чувств ненависти к его собственному сыну, ко всему остальному, а главное, видя, что эти эмоции бесконтрольно хлынут во все стороны.

– Отлично, – холодно приговорила фигура. – Мы с тобой, значит, договорились.

– Да, да, Господин!

– Тогда вызывай роботов, пусть вторгаются в здание Суда Вардиха. Я прослежу за успешностью операции, и тогда мы сможем отомстить Николасу!

– Ых-ах-ах-ах-ах-ах! – злобно засмеялся Канцлер и нажал на кнопку своих часов.

Через некоторое время в холле раздались шумы и импульсные выстрелы, а в ответ – огнестрельные.

Улыбку Канцлера невозможно было затянуть обратно, она безмерно широко тянулась чуть ли не вплоть до ушей, и выглядело так, словно Тень намеренно стягивала всю кожу лица Оборота сзади с затылка некоей невидимой рукой. Она великолепно управляла безумием Канцлера.

Когда шумы выстрелов раздались по его этажу, Канцлер засмеялся ещё громче и, торопясь, выскочил в коридор.

Всё было в дыму и в пыли, охранники лежали мертвыми на полу. Другие охранники, что участвовали в этом, шли рядом с роботами.

«Переворот начался!» – злорадствовал Канцлер.

Йоган уже стал слышать происходящее.

Милана, что только что подала судье кофе, направила в его сторону пистолет:

– Даже не думайте!

Судья Йоган, осторожно поднимая руку, отказался от попытки достать собственное оружие из секретера.

– Милая, вам бы не стоило в этом всём участвовать, – пожалел он её.

– Не надо меня отговаривать, всё уже решено! – выкрикнула Милана.

– Но я ведь могу выпить кофе, что вы мне принесли? – с улыбкой на лице спросил Йоган и, не дожидаясь ответа, с деликатной аккуратностью поднял чашечку и преподнёс к губам.

Он глубоко вздохнул этот аромат… Аромат кофе словно расслабил его мозг и сделал его яснее.

Роботы вторглись в зал Йогана, но сзади раздался безумный крик Канцлера:

– Не стрелять! Не стрелять!

Суетливая походка привела его к рабочему столу Йогана.

– Это всё, ублюдок! Но сегодня умрёшь не только ты! – выругался Канцлер.

Двое роботов тащили за руки… дочь Йогана.

Йоган столь умолительно посмотрел на него, а потом на бедную Эстер!

– Да-да! Ты думал, можно просто так украсть у меня сына, урод! – с пеной у рта крикнул обезумевший Канцлер.

Роботы кинули Эстер на пол, после чего Рихтарг взял её за волосы.

Молодая девушка проливала слёзы и не понимала, что происходит.

Йоган не нашёл ни одного слова!

Оборот достал нож.

– Постойте, – сказал Йоган, – что же вы делаете?!

Но Канцлер уже нанёс рану молодой девушке.

Кровь облила её платье. Канцлер разъярился и нанёс ещё, и ещё, и ещё удары ножом, после чего наотмашь ударил её тыльной стороной кисти по лицу.

Бедная Эстер упала, оставив всякую надежду на жизнь. Невинная кровь пролилась по полу, и лишь горечь отца могла с достоинством оценить всю степень значимости её утраты.

Безумный Канцлер суматошно радовался, но не хохотал, потому что неким глубоким нутром ощущал всю преступность и несправедливость содеянного. Но столь бездонно спрятанным нутром… что, по сравнению с этим, даже самая большая пучина, на которой мог бы когда-либо затонуть корабль, оказалась бы всего лишь на расстоянии вытянутой руки человека. И лишь одна вещь имела здесь и сейчас для него значение: некое слитное, запаянное словно под высокой температурой, неотделимое и единое чувство мести и жажды власти. И Оборот полностью поддался этой алчной страшной страсти, безоговорочно, безоглядно, но в такт внутренней качающей и холодной волны Тлена.

– Ты следующий, мразь! – выкрикнул Канцлер, после чего ударил Йогана кулаком по лицу. – Будешь знать, каково это – терять своё чадо!

– Ты больной ублюдок, Оборот, тебе за всё зачтётся… – растерянным шепотом произнёс судья. – Я проклинаю тебя! – разъярил он резко собранным в пылу мщения, почти гудящим на весь зал голосом. – Гореть тебе в Долине Рабов самым горьким пламенем! Вечно!

Канцлер пырнул ножом грудь Йогана. Его бесило проклятие судьи. Ведь судья был прав: подчинившись Тленным, после смерти Оборот переродится в Долине Рабов, в мерзости Пустоши, и умом Канцлер это понимал, но не хотел ни видеть, ни признавать. Плевать ему было, лишь бы отомстить всем, как он считал, «всем ублюдкам!».

Канцлер начал творить что-то действительно бесчеловечное. Оборот держал отрезанную голову судьи в руке.

Его всего трясло… на самом деле, тот гнев, что он испытывал к Йогану, Канцлер испытывал к себе, но кого это волнует после таких бездушных убийств… ведь гнев гневом, а деяния – деянием. Теперь Канцлеру никогда не смыть эту кровь с рук, никогда… а уж тем более будучи в Долине Рабов.

* * *

Ливень давно как прекратился, гроза ушла… а тяжелый груз на душе остался. Столь тяжелый, что Шуберту было невыносимо удерживать его на своих ногах: они стали слабеть, а колени – слегка подводить и подкашиваться. Скоро Шуберт остановился, словно больше не мог идти. Он стал задыхаться. Эта духота всё больше и больше поглощала его, и вскоре он упал на колени в проклятой луже и начал рыдать от боли. Казалось бы, что он сошёл с ума, но Шуберт знал точно, что он в порядке… а вот Йоган…

– Йоган… – промолвил он…

Звонок по мобильному устройству не дал ему слишком впадать в горе.