Славянин

В той давно минувшей сече, Беловод рубился в самой гуще врагов. На дальней стороне поляны он видел Святослава, закованного в панцырь светлого железа с высоким шоломом на голове, подгонявшего своих бояр, рвался к нему. Оттеснили его от основной силы дружины, сразу справиться не смогли, живым боярина взять хотели, да не получилось. Когда поняли бесполезность сего поступка, потеряв десятка три воев, стрелами ссадили того с седла, а после боя найти не смогли. Как пошептал кто, растворился тот средь леса! В себя боярин пришел не скоро. Три седмицы минуло, когда открыл глаза, увидав склонившегося над ним старца, пытавшегося влить в его уста лекарское зелье. Не зная всей правды о свершившимся с родом несчастья, боролся с хворобой, на поправку пошел, а встав на ноги, пеше добрался к сельцу.

Избы и родовое капище, терем и хозяйские постройки встретили его тишиной давно потухшего пожарища. Сельцо умерло, и воскресить его уже не смог бы сам Сварог. Припав к непрогревшейся солнцем земле, боярин ревел раненым зверем, чувствовавшим приближение скорой кончины туром. Жизнь и любовь умерли для него водночасье, соседский набег поставил жирный крест на судьбе Беловода. Калика перехожий, вот кто он есть! А по нынешним временам, таковой не нужен никому – проку никакого, одни проблемы с ним, опять же лишний рот.

Отдышавшись, по едва заметной тропе направился в лес. Айною заблудившейся в лесной чащобе, верстах в пяти от веси вышел к реке. Когда-то давно, заложил сруб у самого берега. Строил для баловства, поохотиться да порыбалить вдали от глаз людских. Еще тогда знал, что уйдет с ратной службы, под старость лет уединится. Все дела по хозяйству вела жена, а шустрые невестки ей во всем помогали.

Избенка стояла на месте, как и рухло с обстановкой в ней. На задках пристройка со стойлом для лошади. В пристройке развешаны сети, сложены капканы на мелкую живность и зверя покрупней. В закрытой крышкой кади полно ячменя. Все нетронуто, все надежно по-хозяйски уложено на местах. Значит, не заходил сюда захватчик, а жители сельца не хоронились в заветном месте. Видно, тати черниговские ночью напали.

Не желая общаться с племенем людским, остался Беловод у реки, превратился из воина в смерда, разве что хлеб не сеял да огород не возделывал. Ловил рыбу, силки и капканы ставил на зверя лесного, каждую ночь борясь со своими мыслями и воспоминаниями былого.

Прошло лето, за ним осень, после снежной зимы, весна привела с собой новый год. И снова лето, за ним осень. Зима. Телесно, Беловод оклемался давно. Совсем не беспокоили зажившие раны. Лишь старость тихо подбиралась к нему, костлявой рукой бередила колени и поясницу, временами, хоть плачь. Вот и сей ночью подняла на ноги. Да, и не она одна. Сон приснился. Приснилась, не понял и кто. Толи Мокошь, толи Мара!

«Сходи, – сказала, – Беловод в мертвую весь. Только рано утром, до света иди! Отрок в ней замерзает, приюти его, жизни научи, несмышленыша. Оба вы с ним увечные. Нет, не телесно, души у вас до дна считай, выгорели. Вот и обопритесь спина к спине. Глядишь, сам к жизни вернешься, совсем ведь закис, себя жалеючи, воин».

Вот и думай, в руку ли сон, али какой дух лесной, нечистый, проснулся от спячки, побаловать восхотел. Оно и правда, закис. В капище почитай, года четыре не хаживал.

Метель к рассвету угомонилась, завалив избенку сугробами. Кое-как по-ночи выбравшись из теплого жилья, Беловод, одетый в короткий полушубок, перепоясанный ремешком с мечом, в шапке из бобра на голове, оставляя за собой траншею по рыхлому глубокому снегу, не путаясь и не петляя, пошел в сгоревшее село.

Не совсем еще и развиднелось, когда озираясь по сторонам, пытался понять, где может быть тот отрок, которого разыскать потребно. Выходило так, что ежели у тех двух сараев на отшибе, никого не сыщет, знать сон одно баловство.

Пригляделся. Чуть заметный пар поднимался над сараюшкой. Так парует в берлоге ведмедь. Подойдя, услыхал едва различимое дыхание в сене. Спит, значит. Ага! Ништо, Беловоду торопиться некуда, подождет.

-3-

«Всему, что необходимо знать, научить нельзя,

учитель может сделать только одно – указать

дорогу».

Житейская мудрость

Начиная обучение, Беловод заставил ученика взять в руку круглый щит, больше похожий на обрезанные по кругу плохо обработанные сбитые между собой доски. Тяжелый и громоздкий для нынешнего Егора, он чуть ли не перекосил его, тянул к низу. В другую руку пришлось брать самое настоящее дубье, очищенное от веток и коры, и тоже имеющее не такой уж и малый вес. Сам, с такой же дубиной, встал напротив, показал основные стойки пешего воина. На первом уроке вся техника сводилась к коротким ударам из-за щита или же укола. Заставлял постоянно передвигаться по очерченному кругу, меняя положение ног, поворачивать тело по сторонам. Лиходеев и предположить не мог, что старик настолько изворотлив, загонял его до изнеможения. Семь потов сошло за время занятия, и это несмотря на то, что мышечная память работала как часы. Сцепив зубы, на «нерве» и самолюбии выдерживал «издевательства» наставника Лихой только теперь понял, случись взять в руки меч и выйти на поединок, он бы точно погиб, и в очень короткий срок.

Уже отдышавшись от понимания первых познаний, и на пару с учителем сидя на лавке у избенки, прислонившись спиной к шероховатым бревнам стены, оба щурились на яркое, но не горячее весеннее солнце. Егор ощущая, теперь уже тупую боль в гематомах на теле, спросил:

–Старче, я конечно небольшой специалист в бою на мечах…

–Это точно, совсем небольшой.

–Ну, да. Так вот, то, что ты мне сегодня преподал, кажется простым. Эдак за короткое время любого можно натаскать, и будет он мечником не хуже других. Так ведь?

–Прав, Егорий, натаскать можно любого. Чего сложного мечом махать? – хитрая улыбка промелькнула на лице аборигена.

Это было так непривычно Лихому. За два месяца прожитых на берегу скованной льдом реки, улыбался Беловод чуть ли не впервые.

–В иных городах у ворот и стоят такие, как ты сказал, натасканные дружинники, то ли из мастеровых, то ли из смердов набраны. А, чего? Им и надоть всего-то монету за провоз собирать, да сами воротины на ночь закрыть, а поутру отпереть. Много ума потребно для действа сего?

–Х-ха! Чую, сейчас по-полной приложишь мордой об стол!

–Как ты сказал?

–Говорю, меня дурака уму разуму научишь.

–Интересно сказал. Так вот, то, чему ты сегодня учился, и боем то назвать нельзя. Одни наметки, да и то не тебе они значимы, а для меня. Тебе сейчас, словно малому дитю, ходить не умеющему, стоять на ногах научиться потребно. Научишься, первый шаг зробишь. С завтрева будем силушку наращивать, а то твоя худоба супротив мощных размашистых ударов нурманов, никак не устоит. У них, у скандинавов, основной бой на что нацелен?

–Ну, откуда мне знать?

–Чудной ты у меня ученик! По размышлению и стати своей, так не то, что на боярина, на отпрыска княжьего схож, а по сути своей, иной раз смерд и тот про жизнь понятие большее имеет. Так вот, слухай… В большинстве своем, в нурманском бое цель одна, проломить или снести защиты врага, и прорубить его доспех. Редко кто из них способен на большее, но встречаются иные непоседы, кои походив по миру, побывав в Византии, и землях, далеко за Тьмутараканью лежащих, привезли знания, традиции и приемы совсем иного боя на мечах. Хочешь выжить – осваивай, учи и учись. Уразумел ли отрок?

–Понял. Я буду стараться, учитель.

–Добро!

Пригревшись, оба разнежились. Вставать и идти в избу не хотелось совсем, хоть и понимали, что прислуги нет и кормить их кроме их же самих некому. Лиходеев совсем как мальчишка, шмыгнул носом. К его новому телу, и привычки новые проявлялись, которых раньше не было и в помине. Или забыл? Вот! Подмечая их, Егор про себя ругался, а сделать ничего не мог. Попросил деда:

–Расскажи еще про викингов?

–Про нурман?

–Ага!

–Гм. Чем они у тебя такой интерес вызвали?

–Так ведь сам говоришь, что воины сильные.

–Это да-а! – Задумавшись, повел неспешно речь, вычленяя из памяти яркие образы, а на их основе и выводы. – По сути своей, чистые разбойники, ну и наемники конечно. С меча кормятся. Видишь ли, скандинавы считают каролингский меч, коий давно под себя обручили, чисто рубящим клинком. Но сей меч и в колющих ударах не слаб.

Резко затих после этих слов, будто поперхнулся. После короткого раздумья, бывший княжий боярин снова заговорил.

–У большинства их мечей острие скругленное. Но! – Усиливая сказанное, жестом поднял указательный палец вверх, мол внимай главное, мотай на ус. – Тычковый удар в кольчугу подобным острием, ужасен. Не будет глубокой раны, но кольчугу и даже чешуйчатый панцирь, клинок «пройдет», а ежели и нет, то контузит, а внутренности повредит уж точно. К тому же, некоторые доспехи, а именно мягкую бронь, такой мысок пробивает лучше заостренного. Но удар пыром, применяют еще редко, рубку нурманы предпочитают в бою и на поединках. И рубка мощная, в хорошем темпе. Удар, удар, еще удар. Круши щит и кольчугу!..

Распаляясь, дед перешел на жестикуляцию. Пустой рукой нанося удары по воздуху. Скосив глаза на молодого, понизил градус выплеска информации. Странно, как-то? С появлением в жизни Беловода, новой метущейся души, Егора, отрока подсунутого одной из богинь, он отдавая ему теплоту своей души, ожил сам, даже помолодел. Хмыкнул с пришествием этой мысли, явившей себя в параллели с воспоминанием о скандинавских бойцах. Успокоившись, продолжил:

–Иной раз град ударов и вершит все дело. И пусть первый, и даже четвертый удар не поверг врага – они не бесполезны. Твой враг отступает, он задыхается, теряет свой запал. Вот он уже пошатнулся, а ты не зевай! Его шлем промят, а то и вовсе сбит, щит прорублен, отбит в сторону, сам враг устал, он контужен и даже слегка ранен. Все наруку!

Подвел итог:

–Нурманы – умелые, проверенные во множестве схваток воины, способные биться в одиночку, плотным строем и небольшой группой, они владеют любым оружием, а иной раз пользуются и просто кулаками или наручами.

Беловод оборвав рассказ, снова призадумался. Воспоминания увели его прочь от собеседника, вернулись на несколько месяцев назад, в зимнее утро к сараюшке в сгоревшей веси.

…Из сена спрятанного рачительным хозяином под крышу, выбрался на свет божий отрок, с поразительно светлыми голубыми глазами на бледном худом лице. В темно-русых волосах на его непокрытой голове застряли сухие травинки. Одежда, в которую он был обряжен, обвисла на его худорбе и висела, словно рядно на ветви березы. От бывалого воя не укрылась повадка отрока, при виде незнакомца, мальчишка схватился за нож, и маскируя держал его правильным хватом. Добре! Перед ним явно не смерд. Да, и клинок засапожника не дешев, и одежа не проста, пошита из дорогого сукна, только явно не по размеру и цветом непривычна.

Тогда же взгляд юнака удивил старого воина. Холодный, оценивающий, ничуть не опасливый. Как будто он сам, боярин, должен был опасаться мальчишку, а не наоборот. Ну, да! Как же он позабыл! Ведь говорила во сне богиня, что выгорела душа у мальца, а для таких как они, страха нет. Это одно! Второе, то, что воспринимает Беловода по причине преклонного возраста, как калику перехожего, и на висевший на поясе меч, ему чихать. Ну-ну!

–Здравствуй, отроче, – первым поздоровался курянин. – Гляжу, нет в тебе почитания к старшим. Али сам князь передо мною? Коли так, звиняй княже, не признал.

–И тебе здравствовать, добрый человек. Прости, что не поздоровался первым. Со сна растерялся.