Агнцы Божьи

Лёжа на спине, он видел свою палату, и… Он ещё видел перед собой большую открытую книгу без названия, но религиозного содержания. «Был болен некий Лазарь из Вифании, из селения, где жили Мария и Марфа, сестра её», – прочитал он часть текста, и вдруг… строчки исчезли, а вместо них мозг пронзил страх.

– Господи, что это? – прошептал Силантий или подумал, что прошептал. – Это какое-то предупреждение мне о скорой кончине?

Он осмотрелся: его совершенно не удивило бы, если бы он оказался вдруг в аду среди ужасных кривляющихся рогатых и хвостатых демонов, но в палате никого не было. А вот книга со старославянским текстом снова возникла у него перед глазами.

Но на этот раз он не смог разобрать текст, который вдруг исчез, и он увидел суровый лик Иисуса Христа. А ещё он увидел себя на страницах книги плачущим у ног Спасителя. Картинка сменилась, и он снова увидел себя, но уже среди апостолов за большим обеденным столом, ликующим от произносимых ими слов, которых он не слышал, но они откладывались у него в мозгу, наполняя благодатью душу и сердце.

«Глупец, всё это неправда! – раздался в его голове чей-то сердитый, громоподобный возглас. – То, что ты видишь, это всего лишь видение, а то, что тебя ждёт…»

Яд сомнения острым ножом вонзился ему в сердце, и он застонал от пронзившей его чудовищной боли. Видения исчезли, всё заполнила ужасающая пустота.

– Господи, да что же это такое? – прошептал или подумал, что прошептал, Силантий. – Дай знать, Господи, где я и что со мной?

В голове его всё помутилось. Мозг отказывался осмысливать видения. Но они засели у него в мозгу и нарушили гармонию его внутреннего мира, разворошили его душевное спокойствие. Голова шла кругом. Безумные мысли лезли ему в голову, и он был бессилен прогнать их.

Тело содрогнулось от омерзения, а из трещин корки, считающейся его кожей, выступили дурно пахнущие выделения.

– Господи, Боже мой милостивый, подсоби противостоять нечисти, подсоби мне не впускать в себя адовых тварей! – прошептал он в отчаянии.

В эту минуту раздался оглушительный стук в окно. Силантий вздрогнул и посмотрел на него. Ему почудилось, будто кто-то хочет распахнуть окно и ворваться в палату. Вдруг он увидел ворону на подоконнике, и на душе полегчало.

Открылась дверь, и в палату вошёл доктор. Он приблизился к кровати и склонился над Силантием.

– Эй, эй, что с тобой? – воскликнул доктор с испугом. – Ты чего так дышишь, как паровоз?

Путаясь и перебивая самого себя, Силантий стал рассказывать ему о своих видениях. Но вскоре он замолчал, так как язык прилип к гортани. Ему стало душно, разболелась голова, и в горле пересохло.

– Ай-я-яй, – покачал головой доктор. – Что-то ты мне не нравишься, очень не нравишься, мил человек. Можешь не говорить, только кивни, если чувствуешь себя очень плохо.

Силантий кивнул, а потом заговорил:

– Доктор, батюшку ко мне приведи. Только не того, кто под руку подвернётся, а иерея Георгия. Видимо, для покаяния время близится, и я хочу видеть его.

– Гм-м-м… – задумался доктор, – ты что, уже помирать собираешься?

– Я не собираюсь, но, видать, всё к тому идёт, – вздохнул, отвечая, Силантий. – Наваждения так и встают передо мной, да все нечистые, жуткие, пугающие.

– Но иерей Георгий ничем тебе не поможет, – хмуря лоб, сказал доктор. – Он сложил с себя сан, ушёл из храма и сейчас помощником машиниста на железной дороге работает. И живёт он сейчас неизвестно где. Дом, в котором он ранее проживал, он церкви оставил.

– А чего он ушёл? – насторожился Силантий. – В вере, что ль, разуверился?

– Вот чего не знаю, того не знаю, – пожимая плечами, ответил доктор. – Что про него знаю, то тебе сказал.

– А девушка, Евдокия, что у него жила? – дрогнувшим голосом спросил Силантий. – О ней ты ничего не знаешь?

– Нет, про неё мне ничего не известно, – покачал головой доктор. – После того как я её лечил и вылечил, мы больше не пересекались.

Силантий вздохнул, пошевелился, и…

– Свези меня к хлыстам, доктор? – попросил он. – Если здесь я вот-вот концы отдам, то после их настоек ещё поживу маленько. И… Не прячь глаза и не уводи их в сторону, Олег Карлович. Ты обещал, вот и исполняй своё обещание, доктор.

* * *

Выслушав рассказ дочери о возобновившихся приставаниях Власа Лопырёва, супруги сначала лишились дара речи. Потом, придя в себя, Марина Карповна залилась слезами, а Иван Ильич впал в бешенство. Раскрасневшись от душившего его гнева, он метался по кабинету, круша всё, что попадалось под руку, затем вооружился револьвером и собрался немедленно ехать в дом Лопырёвых. Но вставшие перед ним жена и дочь заставили его угомониться и отложить разбирательство.

Через два дня, прямо с утра, Иван Ильич поехал к Лопырёвым. Взбежав на крыльцо, он с силой толкнул дверь, вихрем ворвался в дом и, оттолкнув оказавшегося на пути слугу, вбежал в столовую.

– Ого, Иван Ильич? – воскликнул, увидев его, Гавриил Семёнович. – Да ты ли это, друг мой разлюбезный?

– Да, это я! – вскричал возмущённо Иван Ильич. – А ты, мерин драный… Сейчас ты мне сполна ответишь за действия твоего ублюдка!

Лопырёв отставил в сторону недопитую чашку чая и указал гостю на стул.

– Говори потише, Ванюша, – сказал он. – Будешь орать, ни о чём мы с тобой не договоримся.

– Ну, уж нет, договоримся, ещё как договоримся! – сжал кулаки, но сбавил тон Сафронов. – Где твой оболтус, Гаврила? Где его черти носят, живо говори! Опять с дружками водку хлыщет или людей на задворках грабит? Сейчас много уголовников в Самаре развелось, уж не примкнул ли он к ним?

– Нет, мой сынок не из таких, – хмыкнул Лопырёв. – Он после того, как жандармам в руки попал, сразу пить бросил. Ничего спиртного на дух не переносит.

– Ишь ты, это что же, благодать на него снизошла? – с сарказмом высказался не поверивший ему Иван Ильич. – К хлыстам бегал, чтобы от пагубной привычки отмолили голоссалиями и плясками?

– Ничуть, – пожимая плечами, возразил Гавриил. – Я от хлыстов отошёл, Ваня. Потешился, и будя. Сейчас торговля вон, слава богу, в гору идёт, а сын… Так мой Влас нынче ого-го каким человеком стал! Он теперь большой начальник при новой власти, понял?

От прозвучавшей новости у Ивана Ильича вытянулось лицо.

– Твой обалдуй стал начальником? – вскричал он. – Да ты брешешь, Гаврила, признайся? Твой недоносок снова к моей дочери пристаёт, а я…

Он хотел сказать, что увидит Власа и переломает ему ноги, но…

– А что, теперь власть у него в кармане, – осклабился Лопырёв. – Влас мой заместитель начальника народной милиции! И револьвер носит в кобуре, и мандат в кармане!

– Стой, о чём это ты? – почувствовав слабость в ногах, присел за стол Сафронов. – Ты хочешь сказать…

– Я хочу сказать, – не дослушав его, продолжил Гавриил, – что для борьбы с уголовной преступностью и для охраны общественной безопасности при Самарском комитете народной власти и Совете рабочих депутатов образован милицейский отдел. Вот в него и поступил мой Влас на службу.

– А милиция – это та же полиция? – хмуро глянул на него Иван Ильич.

– Да, то же самое, – кивнул Гавриил, наливая в чашку из самовара чай и двигая её гостю.

– А кого туда набирают? – поморщился Сафронов. – Всех тех, кто под руку попадётся? Никто нормальный в такое-то время туда служить не пойдёт.

– Ага, не пойдёт! – хохотнул Лопырёв. – Не просто идут, а валом валят. В марте только за один день записались аж триста человек! Сейчас народу в милиции хоть отбавляй. Вся Самара поделена на пять милицейских участков. Во главе каждого поставлены бывшие офицеры Самарского гарнизона.

– Только всех новых берут, так я тебя понял? – осторожно поинтересовался Иван Ильич.

– Да нет, бывших жандармов и полицейских тоже привечают, – охотно поведал Гавриил Семёнович. – Если бы твой зять несостоявшийся не отбыл на фронт германский, то, глядишь, снова на службу вернулся бы. Бывших документик подписать заставляют, подпиской именуемый. Так в ней они пишут, что признают новое правительство, обязуются повиноваться ему и беспрекословно исполнять его распоряжения. И всё, возврат на службу гарантирован.

– А твой Влас тоже такую подписку давал? – хмуря лоб, поинтересовался Сафронов. – В каком участке он служит, в первом или ещё в каком?