Шанс. Оптимистическая повесть-комедия о футболе

И со стоянки районных автобусов на местном автовокзале, откуда отправлялись по заждавшимся их домам крестьяне-труженики, хорошо были видны многочисленные жёлто-золотистые церковные маковки.

На тёмном утоптанном снегу было сильно намусорено семечками, но, невзирая на санитарные, гигиенические и прочие неудобства, около старенького микроавтобуса с удовольствием разговаривали двое.

Таксист – чудовищно небритый мужчина в кожаной куртке, в тельняшке, похожий на могучего доброго разбойника, подробно и аргументированно беседовал со старичком, который держал в руках свежекупленный батон.

Таксист, не прерывая плавной и интересной речи, вытер тёмной тряпицей свои не до конца вымытые, окровавленные ладони и спрятал внутрь микроавтобуса, завернув в ту же самую тряпку, два огромных окровавленных ножа.

Так же по-свойски, без нервов, он хлопнул старичка по плечу.

– Да сделаем мы их, Петрович, ты даже не волнуйся! Кто у молокозавода играть-то может? Сенюгин, что ли? Да брось ты, дед, не смеши. Он же пил всё прошлое лето, неделю назад только зашился, по мячу с пятого раза не попадёт!

Старичок с батоном хотел что-то возразить единомышленнику, но Таксист громко перебил его:

– Так что рад бы, Петрович, помочь тебе, но не могу – занят завтра по полной программе. Сейчас только что освободился, у депутата нашего борова резали… Ты когда своего-то поросёнка собрался колоть? Потерпи чуток, вот освобожусь, выиграем, отвезём мы твоё мясо в Москву, продадим! Не беспокойся лишка-то…

Глава 5. Заговорщики под пальмами

А немногим ранее за окнами здания казарменного типа, расположенного на южном берегу тропического острова Антигуа, был слышен океанский прибой.

На ровно расставленных вдоль стен кроватях в промежутках смятых простыней и одеял виднелись лица, пятки, плечи и ягодицы крепко спящих негритянских юношей. Пол казармы с безобразным беспорядком был заполнен разбросанными разноцветными бутсами и щитками, на стульях висели футболки с номерами, трусы, гетры.

Прошло мгновение.

Скрипнула дверь.

В ночной казарме появился и тихо двинулся по проходу между кроватями человек. Лица человека по принципиальным соображениям не было видно, так как его голову изначально полностью скрывала белая вязаная шапочка с прорезями для глаз. На руках таинственного посетителя имелись шёлковые белые перчатки.

Белки глаз незнакомца сверкали в свете огромной луны, отчётливо видимой во всех казарменных окнах. Явно с целью и впредь оставаться неузнанным он кутался в просторные тёмные одежды и неслышно ступал босыми ногами по земляному полу.

Напоследок осмотревшись, словно гарантированно желая убедиться, что его никто не обнаружил, человек плавно вышел из общественной спальни, прошагал дальше по коридору и открыл дверь кухни. Там он поднял крышку большой кастрюли, стоящей на плите, опустил в содержимое кастрюли тёмный указательный палец и вкусно его облизнул.

Задумался, шёпотом хмыкнул, одобрительно кивнул, ещё раз макнул палец в суп и ещё раз с удовлетворением смачно облизал его.

Потом человек достал из складок своих загадочных одежд миниатюрный аппарат, ловко сфотографировал им кастрюлю, два больших блестящих чайника и себя среди них. Напоследок странный гражданин измерил рулеткой расстояние от плиты до открытого окна и высыпал в кастрюлю порошок из заранее приготовленного бумажного пакетика.

Коварно улыбнулся и выпрыгнул в окно, за которым шумели в лунном свете большие пальмы.

Глава 6. Разминка

Три бодрых фонаря на строевом плацу даже в этот поздний, сверхурочный час давали возможность выполнять все упражнения правильно, в соответствии с уставными документами.

Снег блестел и хрустел под чёрными сапогами.

Двое мужчин и четыре женщины, все в тяжёлой и неуклюжей форме вневедомственной охраны, отважно маршировали под руководством краснолицего и усатого командира.

Третьим справа шагал Охранник Разъянбаев – незначительный и невысокий человек в толстых очках, на которых вместо дужек имелась потёртая резинка.

Разъянбаев не знал, да никто и не пытался за всю его жизнь намекать ему, объяснять и доказывать, что он очень похож на их давнего соседа по коммунальной квартире, заместителя начальника прядильного производства, где успешно трудилась в молодости мать Разъянбаева.

– Р-раз, ды-ва! На месте! Шагом марш! Стой! Вольно! Можно оправиться и закурить! Та-ак, со строевой подготовкой у нас вроде порядок…

Командир по-будённовски лихо обтёр роскошные усы от инея.

– Завтра – оно, конечно, выходной день, правильно, но мы с утреца проявим добровольную инициативу, соберёмся здесь ещё раз, матчасть повторим, и к смотру, считай, полностью будем готовы! Хто имеет какие вопросы?

Охранник Разъянбаев робко поднял руку в кожаной рукавице.

Командир поощрительно усмехнулся.

– Давай-давай, Разъянбаев! Что у тебя будут за уточнения?

Хоть в такие часы и в такие ответственные минуты огорчать начальство в их маленьком коллективе было не принято, Охранник Разъянбаев всё-таки решился на совершение отчаянного поступка.

– Я завтра никак не могу матчасть повторять… Мы завтра играем с друзьями в футбол! Не могу же я их подвести, понимаете…

В комнате с оранжевым абажуром жарко топилась печь, тикали часы с кукушкой.

Священник, одетый в красную спортивную майку с эмблемой «Спартака», поверх которой на грудь его был вольно выпущен большой нательный крест, пил чай, старинной ложечкой поддевая из розетки густое варенье.

Напротив Священника на невысоком стуле, едва виднеясь из-за стола, сидела крохотная пожилая женщина.

Худощавый Священник внешне был сильно похож на актёра Охлобыстина, только менее наглый физиономией, поэтому и по жизни своей, начиная с самого пионерского детства, он оставался добрым и честным человеком.

После баньки ему было хорошо.

Пот регулярно выступал у Священника на лбу и на запястьях, он старательно отирал прозрачные капли рукавом, но всё равно, отдышавшись, тянулся к очередному стакану с тёмным горячим чаем.

Священник хорошо, полной грудью, вздохнул и улыбнулся.

– Да что Вы, мамаша, на самом-то деле… Благословение у меня есть, не наперекор же я. Ну и что тут такого, что меня куда-то всё к неизведанному тянет, простору постоянно душевного хочется? Ведь и политика теперь такая – нам в люди рекомендовано больше идти, мирскими проблемами всемерно тяготиться.

Старушка моргнула глазками, хотела что-то сказать, согласиться с любимым сыном, но он вежливо перебил её, продолжил:

– Мама, да не беспокойтесь Вы, никто ругаться за этот футбол-то не будет! А на утренней службе меня подменит Софроний, лишь бы он не напился…

И к Иконниковым в гости я с Вами завтра не пойду, завтра матч важный у нас, хороших людей мне подвести никак нельзя.

Прошли часы всеобщих ожиданий.

На большой кухне маленького городка наступило утро.

Лежащий на диване Дима открыл глаза.

Хоть предметы и обстановка вокруг были знакомыми, привычными и удобными, а совсем рядом – протяни руку и коснёшься – сидела его улыбающаяся Аннушка, сильно заспанный Дима обвёл помещение растерянным взглядом.

– Чего это, а? Сколько времени-то сейчас?

Аннушка отложила вязанье, поднялась со стула, тихо раздвинула занавески на окне.