Странник

Неси чрез воды, чрез огонь,
Чрез дебри, пропасти и горы.
Взвивайся, мчись, не уставай;
Чем дальше, тем живей, свободней!
Ты можешь залететь и в рай,
Ты можешь быть и в преисподней;
Там темно…

СХХ

Подайте свечей! Впрочем, путь наш везде ясен. Его освещает не то обыкновенное солнце, к которому мы пригляделись и которое иногда с охотою променяли бы на луну майскую; не то солнце, которое упало вместе с небом на землю и разбилось вдребезги; не то, которое погибло во всемирном пожаре; не то, которое снесено с места ветром; не то, которое взошло на небо после смерти четырех первых и которое освещает новые предрассудки и пятый возраст мира[187 - Имеется в виду следующий после четырех возрастов человечества, описанных в античных мифах: золотого, серебряного, медного и железного веков.]; но – надежда, солнце душевное!.. надежда!.. Боже, какое богатство лучей!.. сколько затмений!.. блистательное, обманчивое светило!.. светит, светит, и все ничего не видно… Темно!.. подайте свечу!

CXXI

Вот… лицо Земли перед нами… счастливой дороги!.. заяц навстречу не попадется, ось не переломится, колесо не разлетится вдребезги, и мы себе шеи не сломим… Эй! Чубукчи-паша! трубку! Итак… мы уже на диване. Взоры наши отправляются вдоль по широкой карте. Вот я вожу по ней указательным пальцем. Он могуществен, как перст времени. Хотите ли, подобно ему, я сотру с лица Земли грады, горы, границы царств!.. хотите ли, зажгу Ледовитый океан, обращу Белое море в Черное? Но вы и без доказательств верите могуществу моему и могуществу времени, хотя в разных случаях. Создавать – слава; разрушать – грех; впрочем, разрушение дает место созданию. Все стоит на развалинах.

СХХІІ

Где же тот чудный, обещанный обед? – спросит меня любопытный, как жалкое существо, желающее быть всеведающим. Завтра удовлетворю я твое любопытство, голод и жажду; теперь вечер, утро вечера мудренее. Представь себе! однажды ввечеру, растроганный до глубины сердца, «послушайте», сказал я одному земному существу, схватив его за руку я вскочив с места, «послушайте!» повторил я и потом произнес медленно: пора почивать! и опять опустился на диван. Почему, думаете вы, это так случилось? потому что огненные слова осветили рассудок и опровергли необдуманный восторг. Проснувшись на другой день, я подумал и сказал решительно: вечер глуп!

СХХІІІ

Что же далее? Далее то, что я до сей СХХШ главы сохранил свободу сердца и переменил посвящение Странника. Вам! какое тысячемыслие! какой лаконизм! Так индейский владыко Изуара[188 - Изуара – Ишвара, одно из имен Шивы, бога индийской мифологии.] сказал своей супруге: «Гумм!» – «Ом»[189 - Ом – священное слово, торжественное обращение, благословение, употреблявшееся в начале молитв и религиозных церемоний Древней Индии, ставилось в па-чале книг. В соответствии с индийской фонетикой слово состоит из звуков А. У. М., символизирующих три Веды (древнейшие памятники индийской словесности).], – отвечала она, и Изуара создал мир в том самом виде, как он кажется индейцам; ибо мы смотрим на него совсем с другой точки.

Слово Гумм! заключает в себе всю полноту прожекта, или предположения о создании, и вопрос о согласии. Слово Ом! заключает похвалу, поправки, дополнения (особенно в существовании женского пола) и, наконец, согласие, подтверждение и т. п.

Так изъясняют значение сих слов толкователи санскритских индейских слов: премудрый патер Паолино ди Санто Бартоломео[190 - Паолино ди Санто Бартоломео – миссионер, в 1790 г. напечатал первую санскритскую грамматику.] и Ланглес[191 - Ланглес Луи Матье (1763–1824) – французский востоковед.], восставая на филологов Виллиама Джонса[192 - Джонс Уильям (1746–1794) – английский языковед, перевел и издал ряд индийских текстов. Он выдвинул гипотезу о происхождении санскрита от некоего общего праязыка.], Вилькинса[193 - Вилькинс (Уилкинс) Чарлз (ок. 1739–1846) – английский языковед, переводчик индийской литературы. В 1808 г. издал грамматику санскрита, пользовавшуюся большой популярностью. Начал печатать санскритские тексты.] и проч., которые говорят, что таинственное слово Ом! есть изображение божества и составлено из трех деванагарийских букв[194 - Деванагари – наиболее употребительный в Индии шрифт.]: А И У, кои сливаясь, производят О или с прибавлением M – Ом! т. е. творителя, храпителя, рушителя.

Это понятно. Санскритский язык есть то ничего, из которого созданы все прочие земные языки; или то море, из которого истекают реки глагола.

СХХIV

«Пусть расслабленные, утопленники неги и роскоши назовут путешествие глупостию; пусть удивляет их смелость тех, которые, бросая пуховое ложе, преодолевают все тягости, все затруднения долгого пути. Горный воздух исполнен благовония и сладостной животворности, которых никогда не испытывала пресыщенная леность!»

Так, или подобно сему, говорил мой милый, вечно задумчивый… нет!.. вечно дымящийся, пылающий, извергающий на все предметы черную лаву вулкан Байрон-Бейрон-Бирон[195 - …Байрон – Бейрон – Бирон. – Различная русская транскрипция фамилии английского поэта Байрона (Byron).].

Со вздохом глубоким отправляюсь я вдоль по пространной карте вечно спорных участков земного шара искать этого горного воздуха и прекрасной природы. Природа только там хороша, где освящает ее довольст-впе человека, где он н сам равен красоте роскошной природы.

О, это истинная правда! скажет тот, кто не участвует в откупе природы и которого владения ограничены поверхностью его одежды.

CXXV

Смирно!.. в колонны стройсь!.. марш, марш!.. раздавалось на юге России. Быстро, как время, войска приближались к границе.

Вот и перед моими глазами: пространная долина, зеленые камыши, болота, озера, река Прут. Мест. Фальчи на возвышенности противоположного берега. По извилистой дороге тянутся полки, обозы… Понтонный мост! до свидания, Россия!

И слезы вдруг, как у ребенка,
Ключом горячим потекли;
Прощай, родимая сторонка,
И все, что мило на земли!
Прощайте, красные девицы!
Иду!.. последний переход!
Вот… Царства русского границы;
Но их – душа не перейдет!..
Не болен я, а сердцу худо!
Пусть я военный человек,
Но во владениях Махмуда[196 - В Османской империи. Махмуд II (1784–1839) – турецкий султан в 1809–1839 гг.]
Бессонен будет мой ночлег!

Здесь ангельская чувствительность ее (но кто она?), может быть, заставит невольно вскрикнуть:

Ах, боже мой! какая жалость!
Убьет себя бессоньем он!
– Не бойтесь, душенька! усталость
Прогонит грусть, нагонит сон.

День XVII

CXXVI

Эзопка![197 - Эзопка – шутливое обращение к слуге, поводом к которому служило его внешнее безобразие и кажущееся глубокомыслие. Легенда об Эзопе рассказывает, что баснописец был слугой и отличался непривлекательной внешностью.] утонул во сне!
Сгони с постели Пенелопу[198 - Пенелопа – супруга Одиссея.],
Да шар земной подвинь ко мне,
И разложи на стол Европу!
Прекрасно!.. ну, в шкапу сыщи
Ту книгу, много что картинок.
Умен!.. Теперь ступай на рынок
И изготовь к обеду щи,
Кусок жаркова, крем да вафли…
Ступай!
– Для рифмы: к вам не граф ли
Обедать будет?
– Может быть.

CXXVII

Я не воображаю, а потому и вы также не воображайте, добрые мои посетители, чтоб мой эзопка был в состоянии изготовить пышный обеденный стол на песколько тысяч персон. Нет, он так еще невинен в познании поваренного искусства, что часто суп мой вкусен, как вода Асфальтского моря[199 - Асфальтское море – Мертвое море.], а кусок жаркова уподобляется эбеновому дереву, из которого можно выточить все, что вам угодно. Но зато, о господа гастропомы! как жарит он дичь!.. Если бы все гаршнепы, шнепы, дупельшнепы, вальдшнепы, кроншнепы, куропатки, перепела, стрепета и дрофы, по которым, благодаря искусству Кюленца и собственному, я не сделал промаха, если б эта дичь могла чувствовать, с какою попечительностью и с какого нежностию эзопка обходился с нею, как подрумянивал ее на вертеле, па сковороде и в кастрюльке и потом подавал па стол, если б дичь эта могла чувствовать, как она услаждала вкус мой и как вкус мой ласкал, лобызал каждый сустав ее, то она встрепенулась бы от душевного удовольствия и испустила радостный крик, ибо что может быть сладостнее той минуты, когда доставляешь наслаждение другим, жертвуя какой-нибудь земной собственностию.

– Эзопка! ты гений! – сказал я ему однажды; ошибся ли я? – «Нет», – отвечал он сквозь зубы и провел кулак под носом.

Каким же образом эзопка, подобный существу, одаренному одним лишь осязанием, может быть так гениален в жарении дичи? Если не душевные способности жарят дичь, то и инстинкт животный но определит меру и время, необходимые для совершенного приготовления дичи.

Может быть, для этого нужно иметь отличное чувство вкуса? Но мой эзопка, зажмуря глаза, но отличит соли от перца.

Может быть, нужно совершенное зрение, которое проникало бы во внутренность лежащей на сковороде пли в кастрюльке птицы? Но мой эзопка не для кота Васьки жарил ту дичь, которую кот Васька съел в его глазах.

Может быть, нужен слух, который бы понимал язык существ неодушевленных, издающих только скрып и треск? Но мой эзопка глух, как все, что не имеет пустоты.

Может быть, нужно тонкое обоняние, которое бы распознавало пары, исходящие от недожаренного, изжаренного и пережаренного? Но эзопка не отличит благовония от всякого другого запаха.