Хроники сказок о трассе непуганых странников

Глава четвертая. Парадоксы прошлого

Каждое утро, которое он встречал в кафе было одновременно удивительным и в то же время впечатляющим для него. Оно удивляло его всем, но больше всего своим непостижимо красивым солнцем.

И каждую зарю это красивое и большое красное солнце неслышно обволакивало своими лучами землю, выплывая из-за горизонта.

Он всегда при этом замечал про себя, что в этом мире воздух был особенный и не такой какой был у него дома, он был наполнен совершенно новыми для него запахами и ароматами. При этом он сделал вывод, что и неприятных запахов вокруг было в избытке. А в его мире солнце не выплывало, как здесь нежно и величаво, оно появлялось вдруг из ниоткуда, и оно будто не было живым. Всё было здесь другим. И хоть дикость этого мира поражала его воображение, но этот мир был всё-таки настолько бурлящим, что походил на поток лавы бушующего вулкана.

Это была энергия, которая клокотала и выплёскивала в пространство и время страсти, взрывы и эмоции людских масс, человеческих судеб и человеческих драм.

Это был живой мир …

Утро приходило и начинался новый для него день. Обычно Аскольд ложился поздно, часов в три или четыре утра. А вставал рано, часов в девять. Правда днём он позволял себе вздремнуть часок другой в своей комнате. Новая жизнь настолько затянула его, что и сон бывало и не приходил к нему.

День начинался. Аскольд вставал, шёл в уборную, которая была прямо в кафе, принимал душ, благо у него в кафе была и индивидуальная душевая кабина, чистил зубы, а потом шёл завтракать за столик у окна.

Позавтракав Аскольд выезжал в городок по одному и тому же маршруту, пролегающему в радиусе пяти километров в котором и происходили все события его новой жизни. Если он удалялся больше чем на пять километров, то неизменно проваливался в сон и через некоторое время опять оказывался снова в кафе. Родительский дом, рынок, а иногда и оптовая база. Привозил к обеду продукты для кафе, принимал отчёт у бухгалтера Елены Петровны, обедал, а потом до вечера принимал участие в работе своего детища, своего кафе. Итак, изо дня в день, из недели в неделю, из месяца в месяц. Потихоньку он стал забывать свой прежний мир и лишь облик Лины не выходил из его головы.

Вечером обычно начинали подтягиваться гости в кафе и жизнь начинала бить своим ключом. Она наполнялась такими красками, что в воздухе начинало веять искрами чего-то такого, что приводило Аскольда в состояние эйфории, состояние какого-то внутреннего безумства. И это нравилось ему.

В углу сидел, дымя своими сигаретами Сотня и через какое-то время они перестали казаться для Аскольда вонючими.

А люди приходили и уходили.

Вскоре Аскольд стал всё больше и больше ощущать незримое присутствие того, кто наблюдал за ним.

Пришло время и этот кто-то назвался ему.

Голос, который он явственно услышал внутри себя, назвался, Контролёром Времени. А да именно так он и назвал себя, а потом добавил, я выбрал тебя. Смотри, учувствуй и запоминай. Так надо.

Аскольд смотрел, участвовал и запоминал. Хотя и считал, что голос таинственного, Контролёра Времени, не иначе как его собственный. И всё что он слышит внутри себя, это он сам себе и вещает.

Среди многих гостей и завсегдатаев кафе Аскольд выделил несколько людей. Вначале конечно он не имел представления о том, что такое криминальный мир и его представители, но постепенно он стал понимать и выделять этих людей из общей массы.

Первым особенно заинтересовавшим его персонажем был некто Ибис. Экстравагантная и немного хамоватая личность, тем не менее не лишённая своего какого-то только ему присущего внешнего шарма. На его красной от загара и широкой груди всегда светился большой серебряный крест на такой же серебряной цепи, а голову его в летнюю пору украшала широкополая кожаная шляпа. Ну,а зимой шапка с висячим сзади волчьего хвоста. Колоритная личность был этот Ибис. И истории, которые он рассказывал Аскольду были тоже весьма необычными и отсвечивали конечно же криминальным оттенком. И ещё он очень походил на персонажей из сериалов про наркобаронов дикого запада.

– Живой ещё? – слышал его голос Аскольд издалека, когда он появлялся в кафе, обращаясь к сидевшему в углу Сотне.

Старик сразу вскакивал со стула и шёл навстречу Ибису, обнимаясь с ним. Заметив Аскольда Ибис почему-то любил затрагивать в долгих беседах с ним философские темы, темы о смысле жизни. Ибис был одним из последних романтиков криминального мира. Он никогда и нигде не работал, что всегда подчёркивал в своих разговорах и жил непонятно на что. При этом он был очень интересным человеком и собеседником. Любил вслух декламировать стихи восточных поэтов и его истории всегда были интересны Аскольду. Появление Ибиса было постоянно разным и неожиданным. Этим он также шокировал Аскольда. Два шрама пересекавших его лоб делали вид его немного грозным для окружающей среды, но в душе это был обычный и простой человек. Бандит поневоле, как называл его Сотня. Ибис был не просто бандитом, он был историей.

–А вот как-то раз на, Белом Лебедя, случай был. – стал в очередной раз рассказывать он лагерную байку, – Сидел пацан один за разбой. Давно чалил. Они там и мента завалили. Да кто-то сдал их. Двух его подельников тёплыми взяли, а он ушёл, но поймали. Малый дерзкий был. Что они там только не делали с ним … Ничего не брало, крепкий парень был, но всё же тоже сломался. Не каждый, Лебедя Белого, пройти сможет, особенно, если за убийство мента. Мне там тоже и зубы все верхние повыбивали и рёбра ломали несколько раз.

– Ну, а с чем жестокость такая связана? – спрашивал его Аскольд. – Ведь достаточно было и того, что тебя на двадцать лет посадили?

– Ни с чем не связана. – ответил ему Ибис- Система такая. Попал значит получай по полной, а если ещё по разбойной статье, да с убийством, то они тебя ломать будут как можно сильней.

Иногда Ибис немного напивался, но это было редко. Аскольд видел его таким раза три. Пьяный Ибис всё куда-то порывался уехать, набить кому-то морду, кого-то зарезать, но заканчивалось всё это обычно мирно.

Следующим персонажем, который врезался Аскольду в самый мозг был некто Серёга Лосинский. Худой, но жилистый горбоносый человек. Появлялся он также неожиданно, как и Ибис и постоянно что-то бубня себе под нос, расплывался перед Аскольдом в улыбке. Особо говорить он не любил, если только, по существу. Тоже отсидел в своё время немалый срок за то, что покушался на убийство. Иногда с ним приезжала приятная молодая девица, которая болтала невесть что и в основном без умолку.

А запомнился Лосинский Аскольду одним рассказом, который тоже был из лагерной жизни. В своё время Лосинский сильно ушёл в религию и всё чего бы он не касался было связано с ней. Рассказывая он, обычно растягивая каждое слово, как будто смаковал его.

– Сижу я как-то в камере. Это до лагеря ещё было. Тихо, только слышно, как вода капает где-то. Тоскливо так на душе, как никогда. Хоть волком вой. Но я ничего … Взял, Новый завет, в руки и держу, а читать не могу. Не лезет в меня, будто барьер какой. Не лезет и всё тут. Хочу открыть, не получается, не могу. Словно лист каждый в книжке этой махонькой стопудовый. А про себя думаю, Бес не даёт. И вдруг открываю наконец. Не помню правда на какой странице, но открыл всё-таки, а читать не могу. Смотрю тупо в книгу и всё сливается. Не вижу букв, во бес одолел. – думаю. И тут провидение божие. Муха, обычная муха … Садиться на страницу, а потом стала между строк ползать и только тогда я и стал различать слова наконец. Я думаю, что её сама Божья рука водила. Стал читать и сразу так легко стало. А муха продолжает ползать себе и всё тут, а потом она и страницу перевернула, но я уже ничему не удивлялся, ибо понял кем ниспослана сия букашка. Самим перстом Господа…

Эти три человека – старый и дряхлый Сотня, шумный, дерзкий романтик преступного мира – Ибис и флегматичный философ – филантроп Лосинский маячили перед ним в течение многих лет, которые он пробыл в прошлом.

Сотня приходил в кафе каждый день в одно и тоже время, под вечер, а двое других периодически сменяя друг друга появлялись в самые неожиданные моменты. Это могло быть и раннее утро, и глубокая ночь.

Аскольду всё чаще и чаще стало казаться, что это посланники, Контролёра времени, которые стерегут его. Может быть оно и было так, этого никто не знал, но придёт время, и он поймёт, что и их появление в его новой жизни неслучайно.

А пока всё шло как обычно и каждый день приносил ему что-то новое.

Многообразие нового мира поражало его. Оно было похоже на огромный, непостижимый калейдоскоп, порой совершенно разных сюжетов, при этом порой перекликающихся друг с другом.

Здесь были разные люди и разные судьбы.

За несколько километров от кафе близ трассы находился посёлок, жители которого ещё с начала лихих всем валом бросились торговать на трассу. Кто-то тащил в больших термосах пирожки, а кто-то умудрялся из пары тройки железных листов ставить времянки. Все торговали чем могли. Но были и те, кому удалось поставить и вполне цивилизованные кафешки в виде вагонов и контейнеров.

Запомнилась Аскольду как-то рассказанная Ибисом история одной местной семьи. Жила неподалёку от трассы семья Борисеевых. Папа, мама и два сына. Начинали с примитивных пряников и закончили большим контейнером, напичканном всякой вкусной всячиной. Это были и разные конфеты, печенья, пирожные, соки, фрукты и многое-многое другое. Супруга Борисеева была дамой образованной и работала не где-нибудь, а в коммерческом банке. Примечательно эта семья была тем, что чуть ли не всей гурьбой стала торговать одной из первых, на трассе. Жена с работы летела на трассу как помешанная, а детишки, посещая школу лишь формально, помогали родителям в торговле. Дело потихоньку спорилось.

Сначала они возили товар на обычных тележках, так как жили недалеко. Потом купили один автомобиль, а вскоре и большую грузовую машину, которую набивали товаром, привозили на трассу, разбивали шатёр и начинали работать.

Дети росли, родители старели и деньгами они набивали свои сундуки. Человеческая жадность не имеет предела …

И перестали они ощущать реальность. Перестали видеть всё вокруг и круг замкнулся. Вся жизнь для них превратилась в железный контейнер, в маленькую беспросветную металлическую тюрьму.

Старший сын был у них большим ребёнком, не оформившимся в мужчину. Вымахал в огромного, толстого, бесформенного детину с детским недоразвитым мозгом. Он остался по сути дитём и не знал ничего другого в жизни кроме как-торговать в своём контейнере, выполняя команды отца. Вечно грязный, в промасленных штанах и замусоленной рубашке, плохо пахнующий и с заплетённой на голове маленькой косичкой он запомнился знавшим его людям эдаким обалдуем, безобидным, глуповатым и неряшливым идиотом.

Младший был немного хитрее, носил очки, которые постоянно сползали у него на нос и любил выпить ночью на работе несметное количество пива и водки от которых почему-то не пьянел. Вид он имел конечно научного сотрудника, но нутром был полным разгильдяем, хотя и не был таким уж полным дураком как его старший брат.

Отец семьи Борисеевых казалось не видел ничего вокруг кроме торговли. Он был одержим ей, как какой-то идеей фикс. Вся жизнь его была в ней.

Так и жили они не тужили, пока не грянул гром среди ясного неба.

Исполнилось старшему всего то двадцать пять и жизни то, а он и не видел никакой кроме своего контейнера и умер он в нём ночью за прилавком. Утром его и обнаружили уже холодным родители.

Младший вскоре спился, хотя мог бы и в институт поступить в своё время. Спился до того, что спать стал под забором. Мать у них умерла после долгого лечения от неизлечимой болезни. И остался один несчастный отец, который продолжал торговать сам не зная зачем, для чего и для кого.

Вот и вся жизнь …,

Вот такую историю рассказал Ибис и добавил в конце,

–А самое интересное в этой во всей истории другое. Когда умер старший сын Борисеевых прошло пару месяцев и встречаю я отца их. Мужик хитрый с одной стороны и гадкий. Жирный был как хряк, лицо круглое и наглое. Когда деньги на них сыпались он никого вокруг не видел. Злой был, важный весь из себя, а жена и того хлеще – надменная баба, как гусыня какая-то. Гордыня заела их. На зону не разу грев не послали. Но зато ментам отстёгивали как положено. Не люди, а крысы. Но это ладно… Встречаю я главу семейства, а он мне такой и говорит, умер старшой мой от старости. Во напасть то. Старость – не радость. Подкралась незаметно.

И ехидно так сказал, как не о родном человеке, а как о псине какой-то. Не по себе мне стало, не по себе. Ей богу … Пацану только двадцать пять ведь было и если он старый, то ты, то кто-тогда – вообще древний, как мамонт. Сказал он это как о отработанном материале и жутко мне стало, хоть и поведал я на зоне не мало, но такой гнилости не видывал. У нас ведь даже о мёртвом котёнке мы плакали, там за колючей проволокой. И ведь и убийцы были и разбойники, но людское ещё пока не сдохло в нас. А этот не человек, амёба, свинорыл в образе человека. Так что вот такая история.

– А я расскажу Вам историю о Федьке – Кардане,– вдруг произнёс Лосинский.

– Что за Кардан такой? – не понял Аскольд.

– Погоняло такое, прозвище, кличка. На зоне – погоняло, а на воле кличка. Тем более у таких как этот – Кардан, собачья. Да и сам он на собаку похож был. Ублюдок – не человек. Ну тут таких много. Баб своих готовы ради денег под других мужиков кинуть. Так и этот. Худой был, чёрный как цыган и усы как у таракана топорщились. Злой, голодный был вечно, сколько не жрал, а худой был, будто червь его из нутра грыз. На весь мир ядом дышал и завидовал всем и вся. Потому как терпила был по жизни и обиженный на весь мир. Работал на дороге разнорабочим, всегда ходил в грязной робе и так бы и жил дальше, да только вдруг подвезло ему крупно. Племянница его замуж за коммерса вышла. Девица ладная была и приглянулось молодцу. Всё при всём у ней было – и попа, и рожа. А у того здесь на трассе мотель был. Заставила девица на работу взять коммерса, мужа своего и мать, и тётку, сестру матери. Одна уборщицей работала, а вторая вообще домработница была. Бабы злые от всего и от безденежья, и от погоды, и до кучи наверно от раннего климакса.

При слове климакс, однако Аскольд задумался. В его мире слова имевшего такой загадочный смысл не было. Но Лосинский продолжал.

Короче шавки и колхозницы. В общем обули они малого по полной в конце. Весь бизнес захватили и поставили управляющим мотеля этого Кардана, который кроме гаек крутить и ничего по жизни то и не знал. У того от значимости крышу и сорвало. Пить стал, по бабам шляться, по казино, ресторанам. Стал проигрывать суммы энные, а потом и в долги влезать, а занимал то в основном у бандитов. Ну потом и отдал им же всё что заработал и даже жену свою за долги продал. Из говна вышел и к говну вернулся.

Как был нищебродом, так нищебродам и остался. А зять то под крышей серьёзной был, он и вернул всё себе потом. Мало того, что вернул, а ещё и новый бизнес отстроил, круче прежнего. И мотель и магазинов несколько и сауну. Вот так. У кого написано на роду быть богатым и процветающим тот им и будет, а кто захотел чужую удачу украсть недолго её в руках удержит потому как удача ему по праву не положена. Он её не заслужил просто и как червём был так червём и подохнет. А тот, кто имеет право быть удачным тот им и будет несмотря не на что, и удача к нему всё равно вернётся. – закончил, улыбаясь Лосинский.

Аскольд смотрел на своих новых друзей как он полагал и думал о том, что жизнь для него преподносит новые повороты.

Эта мысль продолжала преследовать его, и она становилась для него совершенно новым смыслом жизни.

А трасса продолжала жить своей только одной ей понятной жизнью.

Эти три человека приходили и уходили, появлялись и снова исчезали, но всякий раз и всякое их новое появление приносило Аскольду новую пищу для его размышлений. Он пытался понять этот мир, этих людей и это безумное время, в которое он попал.

Постепенно он начал понимать, что каждый день проведённый в этом времени для него является бесценным. Он будто что-то открывал для себя, рисуя в своём и без того воспалённом мозгу какого-то израненного монстра, в лице всех тех людей, с которыми теперь его сводила жизнь. Монстра с бесчисленными головами, где каждая из голов имела свою индивидуальность, своё имя и своё предназначение.

Жизнь его сводила с разными людьми, но эти три человека стали для него некими сакральными фигурами этого мира, некими судьбоносными персонажами этого бесконечного как он думал сна.

Жизнь в этом мире была странной, но суть её природы потому и была интересна ему, что в этом безумстве он видел что-то живое, импульсивное и горячее как струя свежей крови.

В этой жизни он познал и боль, и страх и необузданный, даже животный секс с женщинами этого времени. Он познал кровь. Он познал страсть.

Что было особенно для него в самом начале это ненормативная лексика, которую он слышал здесь на каждом шагу и вокруг от всех людей и смысл которой он долго не понимал, пока не начал сам ругаться матом. Произошло это совершенно незаметно для него, будто самое плохое что являлось нормальным в этом мире всосалось через мембраны его мозга. Люди матерились здесь при каждом удобном случае. Для многих это был наверно второй язык, а для некоторых возможно даже и первый. Позже ему стало казаться что в этом времени, когда люди появлялись на свет первым словом, которое они произносили вслух было, Ёп твою мать…

Здесь всё было пропитано каким-то бытовым извращением и недаром его новый друг старик Сотня называл здесь каждого человека одним коротким словом, Ебанько. Сначала Аскольд не понимал значения этого слова, но потом он понял, что наверно старик Сотня прав.

С точки зрения человека его времени люди прошлого были издёрганы непонятно от чего, ему всегда казалось, что они не понимают вообще того зачем живут и что делают на земле. Всё что делали они и как вели себя было абсурдным для него до самых корней волос до тех пор, пока он не стал понимать, что в этом и состоит зерно всей их жизни.

Аскольд продолжал жить и у него не было другого выбора. У него его просто не было. Жизнь шла своим ходом, и он уже даже как будто стал думать, что возможно был рождён здесь. Но это пришло к нему ещё не скоро.

Глава пятая. Знакомство с невидимым духом кафе

Часто оставаясь наедине с самим собой Аскольд продолжал задавать себе один и тот же вопрос, который мучил его изо дня в день и не давал покоя. Что нужно от него тем силам, которые низвергли его в этот мир? Почему он стал заложником Дикой Пустоши? Но потом, с каждым днём он всё реже и реже старался оставаться в одиночестве, особенно вечером. Мысли, которые роем кружились у него в голове в те минуты обезличивали его, они ломали его и пожирали. Они будто били током в его висках, сдавливали его грудь, комом вставали в горле. И тогда ему становилось даже страшно, но и это ощущение проходило с годами. Как и всё, что было внутри него.

И тогда приходила уже грусть, Правда иногда он думал, что всё, что случилось с ним не иначе как медленное помешательство, связанное с особым воздухом Дикой Пустоши. Но вот наступало наоборот полное умиротворение и ему становилось совсем уже всё равно. И уже он чувствовал, что начинает сливаться в одно целое со своим кафе и с Трассой Непуганых Странников.

Это случилось неожиданно ночью. С ним заговорило кафе…

Он давно смирился с голосом, который периодически возникал внутри него. Он смирился с людьми, которые были явно непростыми игроками в этой какой-то уму непостижимо мистической игре. Но он не как не ожидал, что и кафе окажется живым организмом.

Это случилось как-то зимним вечером. Слегка вьюжило и несмотря на относительно небольшой мороз Аскольду было очень холодно, и он был укрыт в тёплый мохнатый плед. Он так и не смог привыкнуть к местным зимам, которые считал тяжёлой кармической ношей судьбы. Народа в кафе не было. Аскольд сидел у себя в комнате, рядом с ним горел электрический обогреватель и это несмотря на то, что всё здание кафе отапливалось паровым отоплением из котельной, в которой в две смены трудились котельщик Колёк и долговязый бородатый мужик по кличке Длинный, вечно полупьяный, угрюмый и немного странный. Аскольд листал какую-то книгу, больше от скуки чем для того, чтобы почерпнуть из неё что новое для себя. За дверью, в зале тихо бормотал постоянно включённый телевизор. В комнате мерцала небольшая настольная лампа. Аскольд не заметил для себя как начал было дремать сморённый теплом, исходящем от пледа и обогревателя.

Но внезапно, что-то или кто-то заставил его приоткрыть свои веки, и он увидел яркую надпись, будто выведенную огненной спиралью прямо на стене. Надпись гласила, Пора бы понять тебе друг, что ты главный герой этой игры.

Трудно было давно удивить чем-либо Аскольда, но тем не менее он был не то, чтобы удивлён, но скорее немного ошарашен.

–Это очередное наваждение или всё то же воздействие Дикой Пустоши? -подумал он тут же.

–не то и не другое … Как тебе объяснить мой друг. Я – Дух твоего кафе. Если конечно ты в силах понять, о чём я сейчас.

– Ты что и мысли мои читаешь? – спросил он уже как-то тупо стену.

–Ну как видишь, да. – прошелестела огненная надпись на стене.

– Я уже ничему не удивляюсь с того момента как я попал в этот мир, – безучастно произнёс он, чувствуя при этом, что ещё сильней озяб.

–А что бы ты хотел знать? – спросила надпись на стене.

– Я даже и не знаю… – пробормотал он. – Я думал, что знаю теперь всё, но видно это не так.

–Дело в том, что моя задача стать тебе другом, чтобы ты не чувствовал себя в одиночестве. – сказала стена.

– Ну не знаю. Вроде итак мне не одиноко. А ответы? Ответы на все свои вопросы? Кто их даст тебе?

– Не знаю… – угрюмо ответил Аскольд стене. – Мне их иногда даёт какой невидимый голос. А может и не он.

Вот именно мой друг. Возможно только я их и смогу дать.

Удивление Аскольда, граничащее с небольшим шоком, уже улетучилось, и он решил спросить.

– Так выходит ты хоть и материальная сущность, но ты живое?

Да так и есть. Я живой организм, такой наверно, как и ты, но облёкшийся в материальную субстанцию.

– Тогда ответь мне – зачем я здесь?

–Видишь ли, мой друг. Чисто гипотетически ты на самом деле никуда не пропадал. То есть где ты был там ты и остался. Дикая Пустошь тем и уникальна, что она может воспроизводить те миры, которые были когда-то или могли бы быть. Причём ты никогда не отличишь его от реального.

– Но что же мне так всё и принимать? Как выйти из этого иллюзорного мира? А вот к примеру Контролёры времени мне утверждали другое.