Тайны служебные и личные, или Карибский синдром

– Все должно быть более-менее по-человечески. Нужно начать новую партию. Я навела справки – вас видели с другой девушкой. Я понимаю: дело молодое, есть хороший выбор. Если у вас нет намерений, то не морочьте голову – девичий век короток. Если есть хоть малый шанс, что у вас может все сложиться, не раздумывайте, мы все сделаем для счастья дочери, и совместное будущее пройдет под солнцем большой любви, а уж детишкам как мы будем рады. Я не требую немедленного ответа, лишь подтвердите, что вы меня услышали и подумаете.

Простодушно восприняв приглашение Марилены зайти и поговорить с ветераном Карибского кризиса, Виктор с первой встречи с ее матерью отметил пристальное внимание к себе, но не ожидал такого откровенного упреждающего разговора. И хотя он сразу открыто заявил, что с дочерью капитана Левко его связало совместное участие в подготовке к дню полка, Ленина мать все увидела через собственную призму и без излишней игры изложила свою озабоченность и просьбу, оставляя право выбора за ним. Коростелеву показалось удобным, не вдаваясь в дополнительные пояснения и уточнения, подтвердить, что он услышал и подумает. Сумеречный городок поглотил сделанное обещание, и оно откатилось на периферию сознания, лишь возникая препятствием для будущих визитов в дом капитана Левко. Расспрашивать ветерана казалось уже не о чем, а подпитывать надежды матери семейства на обустройство личного счастья дочери под ее неусыпным контролем тоже ни к чему. Лена даже не вышла на площадку поинтересоваться, что так долго мать провожает гостя. Честно смотреть в глаза при выявленном раскладе он не мог – еще не научился такой игре, поэтому пообещать подумать было вполне приемлемо.

13

Сколько документов приходилось оформлять офицерам по долгу службы! Планы подготовки и ввода каждого номера расчета, его сменщика на случай отсутствия основного номера – болезнь, отпуск, увольнение в запас, да мало ли обстоятельств, когда кто-то должен заменить другого, отчеты, характеристики, справки, заявки, рапорты, конспекты… Может, майор Дибунов именно это имел в виду, когда сравнил армию с рассолом, лейтенант Коростелев не знал, какие ощущения должны быть у огурца в этой ситуации, но винтиком огромной бюрократической машины он себя осознавал однозначно. Никому в голову не приходило, как служба забюрокрачена, сколько времени уходило на эту бумажную работу каждый день! Никаких заготовленных форматов – листок из школьной тетради и желание написать по-быстрому, как у школьника, чтобы побыстрей выскочить во двор, но так, чтобы проверяющий остался доволен. Хотя, как подметил Княжнин, у двухгодичников всегда был шанс быть отмеченным на офицерском собрании с их методически низким уровнем. Методик не было, каждый их изобретал сам по своему видению и подготовке. Единственным видом служебной деятельности, когда подручный материал обеспечивал ее планирование и реализацию, было обслуживание вверенной техники. По каждому агрегату, автомобилю, инструменту имелся четко прописанный регламент недельного, месячного, полугодового и годового обслуживания: что проверить, замерить, где сменить смазку, подлить масла, добавить/снизить давление. Удобно для солдата-исполнителя и офицера-контролера. Даже журналы обслуживания, в которых нужно было указать проверенные параметры, время проверки, сделанные замены, были типографски напечатаны с клетками для подписи ответственного лица. Рассказанное Композитором во время воспоминаний о Карибском кризисе об организации и реорганизации инженерных служб ракетных частей четко отражалось в обеспечении обслуживания техники: продуманно, по делу, понятно и ответственно, долгий процесс дал хорошие результаты. Недельное обслуживание оборудования стартового комплекса могло посоревноваться с курсом в салоне красоты: смазки двенадцати видов, краски и даже (самое охраняемое в программе) двадцать граммов чистого этилового спирта для протирания оптики. Единственный бюрократический момент был в завершении этого процесса: начальник отделения должен был своей подписью подтвердить в журнале обслуживания проверку каждой реализованной операции. У лейтенанта Коростелева это занимало более сорока минут, когда сержанты приносили ему в будку наводчиков заполненные ими и солдатами журналы, а личный состав должен был заниматься проверкой средств маскировки старта, но чаще просто валял дурака. Обычно в будке присутствовал сержант Прохоров, иногда отвлекая Виктора от сосредоточенной простановки подписей разговорами.

– Как вы думаете, на сколько должна быть оторвой женщина, соглашающаяся работать в расположении дивизиона?

– Почему ты считаешь, что такая работа от женщины требует каких-то специальных качеств, отходом от обычного поведения, отсутствия тормозов?

– Ну как же, обстановка специфическая: командир – мужик, много времени наедине, личный состав дивизиона вокруг тоже весь оголодал по женской ласке, каждый день – осмотр наряда по столовой, по расположению она одна ходит…

– Что-то я не видел, чтобы к официанткам кто-то проявлял интерес.

– Да они все – старухи. Я о молодой фельдшерице говорю. Ей двадцать с небольшим. Доктор в медпункте только пол-дня, остальное время она одна.

– У нас в дивизионе появилась фельдшерица?

– Ну вы даете! Весь личный состав дивизиона голову сломал, с каким пустяком сбегать в медпункт: обработать пораженные грибком ноги, смазать ушиб или царапину, получить освобождение от физкультуры, если нет явной необходимости перебинтовать что-то или получить прописанные таблетки.

– Ну и как? Справляется?

– Вот и я об этом думаю: как она справляется с таким потоком молодых мужиков? Ведь если кто полезет лапать, кроме шприца у нее нет средств обороны.

– И шприц – хорошее средство самозащиты!

– Надо еще успеть его схватить и иметь силу духа воткнуть в живое тело!

Коростелев хмыкнул, завершая свою возню с подписями, как-то странно, что до сих пор новая фельдшерица не отметилась на месте сбора для перевозки персонала в дивизион и обратно в город. Медпункт располагался рядом с казармой восьмой батареи, и при своих проходах мимо лейтенант еще ни разу не столкнулся с новенькой, да и не заметил подтверждения слов сержанта о большом потоке солдат к ней на прием.

И в тот же день перед обедом он увидел ее в белом халате поверх гражданской одежды. Настя! Она была великолепна в привлечении к себе внимания. Стройная в приталенном белом халате, с голыми загорелыми ногами, со спрятанными под медицинскую шапочку волосами. Встретились глазами. Она приветливо качнула ему головой. Пойти немедленно в медпункт без явного медицинского повода – компрометировать деву младую на глазах множества мужских особей, уже поставивших под сомнение ее репутацию и обдумывающих поводы для того, чтобы подъехать с нескромными намерениями. Но и упустить момент для встречи он не мог: уходила пятница, с трех часов он заступал на дежурство в девятку, следующая встреча могла бы быть только в понедельник, после выходных дней работников медпункта. Виктор воспользовался тем расслабленным послеобеденным периодом, которое у кого-то называлось «тихим часом», у кого-то моментом для очередной пульки, а для заступающей дежурной смены – временем поселения в офицерском общежитии и занятием койко-места на последующие четыре дня.

Настя сразу же заявила, что очень рада, что он заглянул к ней, и эта такая удача, что никого в медпункте нет. Поправила занавеску на окне – то, что здесь происходит, никого не касается.

– Да ты не комплексуй по поводу обстановки, часов до четырех будет тихо.

Полковой доктор работал на два дивизиона: с утра в одном, после обеда – в другом, постоянное присутствие в медпункте осуществлял фельдшер. Претенденту достаточно было только решиться: неплохая зарплата, несложный график рабочего дня. Настя прошла собеседование, подписала необходимые документы. Она думала, что сможет справиться с трудностями на работе, брать на себя ответственность, проявлять инициативу, вести прием больных и наблюдаемых. В медпункте для оказания первой медицинской помощи имелось только самое необходимое. В стеклянном шкафчике хранилось несколько пузырьков из темного стекла, бинты, вата, деревянные лопатки для горла и шприцы под марлевой салфеткой. Канцелярская обстановка помещения со стенами, окрашенными в зеленый цвет, с дежурными плакатами с призывами к гигиене и электрическими часами с черными стрелками, с прикрытым застиранной простыней топчаном и устойчивым запахом карболки. Привыкнуть к такой обстановке можно, но отделаться от ощущения затрапезности невозможно.

Настя вскипятила чайник и сделала по чашечке растворимого кофе. Сделав многозначительную паузу, она заговорила о службе, рассказывая разные истории о визитах солдат в медпункт, придавая значительности своей деятельности, прежде всего в собственных глазах. Деятельная по натуре Настя остро ощущала, как тянутся медленно часы в пустом помещении. В лазарете тоже никого. Ну выйдешь иногда на крыльцо с кружкой чая или кофе. Самое главное, с чем нужно бороться – грязь и антисанитария. Говорят, если увидишь одну крысу – знай, в округе их с дюжину. Ну проконтролируешь уборку медпункта дневальным. Ну сделаешь формальный осмотр наряда на кухню. Ну сходишь на пищеблок, чтобы снять пробу и проверить наличие грызунов. Ну зайдешь в кладовку подкрасить губы. Солдаты забегали в медпункт с пустяками, больше просто поговорить с молодой женщиной. Никакого панибратства – только на «вы». Простуда без температуры не являлась причиной для освобождения от физкультуры и прочих занятий. Банки, горчичники и мазь Вишневского – основное оружие лекаря в имевшихся условиях. Могла бы возникнуть необходимость снять с пораженного воина энцефалитного клеща – часть все-таки располагалась в лесу – посадить его в пробирку для отправки в лабораторию на анализ, сделать укол иммуноглобулина для повышения сопротивляемости организма. Доктор отмахнулся от такого страха, а потому в медпункте не было никакого иммуноглобулина и предназначенных для манипуляций пробирок.

Кофе допили. Никто не беспокоил. Заглянув на время в кладовку с небольшим настенным зеркалом, Настя вернулась без белого халата, в блузке и юбке, расточая резкий запах только что намащенных на тело духов и не скрывая лихорадочного возбуждения. Этот прямолинейный порыв выглядел на сколько откровенным, на столько вульгарным, она демонстрировала заинтересованность, но не бросалась страстно рвать одежду.

– Такую фигуру да паковать в униформу, – перефразировал Виктор известную реплику из фильма «А зори здесь тихие», что могло быть воспринято в качестве одобрительного сигнала.

Настя потянулась к нему губами, коснулась медленным, задумчивым поцелуем. Чувство стыда с ощущением, что его на глазах тайных свидетелей схватили и прижали, парализовало лейтенанта. Что за чертовщина! Второй раз они оказались с Настей наедине на общественной территории, и второй раз ему в голову пришли мысли о подглядывании за ними. Остановить этот откровенный порыв «оторвы» нужно было немедленно. Он отстранился.

– Мне нужно уходить: в три часа я заступаю на дежурство и опоздать не могу.

– Не бери в голову, милый. У нас с тобой все хорошо, и если ты можешь по расписанию, будут еще моменты – я буду рада.

Ему показалось, все это прозвучало с едкой иронией.

– Будь осторожна: эти часы имеют уши, – пошутил Виктор, указывая на настенные электрические часы, аналогичные им были установлены во всех помещениях дивизиона, – если ты заглянешь с обратной стороны, там провода, и кто с них слушает, что здесь происходит…

– Подслушивают? – с недоверием и явным испугом спросила Настя.

– Да, и периодически приходит сержант для проверки, – слова о прослушке были шуткой, информация о визитах сержанта – правдой: часы подвергались синхронизации по всему расположению, и подъем, и отбой везде должны проходить в одно и то же время, включая лазаретное помещение медпункта. – Увидимся в понедельник?

– Конечно, если захочешь, – осторожно ответила Настя, с сомнением поглядывая на часы.

На памяти простых советских людей было множество случаев приемов работы спецорганов против шпионов, перерожденцев и предателей из кино и телевизионных новостей, существовало мнение, что органы всесильны, но сталкиваться в жизни с их работой приходилось далеко не каждому. После ухода визитера Настя несколько раз вопросительно посматрела на настенные часы, потом приставила стул, сбросив туфли, поднялась на него и отстранила часы от стенки. С задней стороны к ним действительно тянулись провода. Подергав их и убедившись, что они надежно закреплены и на подергивание не отзывается никакой посторонний предмет в корпусе часов, Настя оставила часы в покое. Через полчаса в медпункт пришел сержант и, сообщив присутствовавшей в помещении служащей о необходимости проверить часы, используя тот же стул, что и фельдшер, принялся с ними манипулировать, в том числе, заглядывая с обратной стороны. Настя сразу связала проверку с ее осмотром инструмента, поверила в версию о прослушке и ждала вопросов связиста о ее попытке найти подслушивающее устройство. Сержант, молча сделав необходимую по регламенту проверку, смущенно улыбнувшись попрощался и вышел.

14

На дежурство Коростелев заступил совместно с комбатом Туркиным, выслушав перед штабом дивизиона приказ. После шмона солдатского имущества никаких признаков неприязни или напряженности в отношениях с капитаном не проявлялось, рутинное исполнение обязанностей, ровные отношения, обычное состояние, когда кто-то проявил себя карьеристом-приспособленцем, тем более, если этот конформист – твой командир. Никаких повторных шмонов солдатского имущества. Дежурство в батарее совместное с комбатом, но все-таки большую часть времени Виктор отсиживался в девятке совместно с угрюмым капитаном Прониным, ровесником Композитора, помощником командира дивизиона. Но если Левко отвечал за подготовку и обучение личного состава, то Пронин – за техническое состояние вверенного вооружения, что полностью соответствовало его характеру и поведению. Это был закрытый и сложный человек с отрешенным взглядом, который даже здороваясь не выдавал никаких эмоций, сухо пожимая руку или кивая головой. Он ни с кем не дружил и не общался, в преферанс не играл, держался обособленно и без служебной надобности не произносил не единого слова, тихо появлялся, как из-под земли, и незаметно исчезал, не доставляя никакого вреда или неудобства. Двухгодичники решили, что капитан Пронин находился в стадии тихого помешательства, меж собой характеризовали его «из-за угла пыльным мешком пришибленным», насмехаясь предполагали, что его бросила жена, и он тайком ходил на службу в церковь. Кадровые военные его тоже сторонились, ограничивая контакты только служебной необходимостью. Связей у него не было, а покровительство в его возрасте было бы оскорбительным.

В девятке капитан Пронин чувствовал себя хозяином положения на столько, что практически не замечал расположившегося рядом за пультом помощника. Он все исполнял сам: докладывал, принимал телефонные звонки и телефонограммы, кодировал и раскодировал их, оформлял распоряжения и сообщения, делал необходимые записи в журналах, контролировал сигнальные лампочки на пульте, проверял ключи от ракетных хранилищ и оттиски печатей на сейфах, назначал пароли для прохода в техническую зону. Когда наступала пауза в совершении служебных действий, он вступал в фазу задумчивого затворничества, словно отключался от мира и спал с открытыми глазами. С таким командиром дежурной смены быть помощником – дело незатейливое, но тоскливое: ни рассказов о службе, ни разговоров на волнующие темы, ни вопросов личного свойства, ни безобидных шуток. Обязанности помощника, конечно, были сформулированы так, что он сам ничего не должен был делать, только ассистировать начальнику: если что случилось – доложить, получив распоряжение – выполнить.

Наблюдая за Прониным, Коростелев размышлял об офицерских судьбах, благо ситуация оставляла много времени для размышлений. Какие юношеские мечтания приводили к офицерству? Желание власти? Возможно. На каком этапе службы курсант или офицер осознавал, что власть – это не романтика, а тяжкий крест, и человек, искренне желавший ее и использующий для дела, себе принадлежал все меньше и меньше по мере роста карьеры? Что, применяя власть, постоянно приходилось принимать решения и совершать поступки, которые кому-то не нравились и даже осуждались? Что менталитет призванного на службу с гражданки человека часто анархический, поэтому для введения бывшего гражданского в службу нужно много времени для обучения дисциплине и порядку? Чем уравновесить разочарование от того, что применение к тебе власти выше стоящим чином не показалось обоснованным и справедливым? Или от того, что вчерашний нормальный боец превратился в наглое, ленивое, ничем не мотивированное животное из отряда дедов подвида старослужащих, и заставить его выполнять твой приказ может только применение крайних мер в диапазоне полученной власти? Когда разочарование приводит к смирению, к привычке терпеть и поиску своего места в системе с игроками без амбиций? Каково это – демонстрировать постоянно, что у тебя нет амбиций? Подчиняясь, наблюдать за начальственными играми и жить незаметно, без рвения и риска? Конечно, высокая зарплата устраивала и компенсировала потерю амбиций. Но все же… Это скорее напоминало оправдание своей ситуации пошлой подтасовкой фактов.

Периодически Виктор вспоминал встречу с Настей, ее слова, поступки, взгляды, тело, готовился к новому свиданию. Нужно было решительно положить конец неопределенности в этой привязанности. Ему казалось, что его намерения были логичны и убедительны, нужно лишь объясниться.

Спокойный и размеренный графиком режим дежурства в девятке был нарушен в ночь на воскресенье, когда капитан Пронин отдыхал на кушетке, а лейтенант Коростелев в одиночестве скучал за пультом управления. Бдительного Виктора привлекла замигавшая неожиданно красная лампочка «Потеря напряжения сети защиты». Лейтенант окликнул капитана, и тот немедленно привел свое тело в вертикальное положение, молча переместился к пульту, быстро оценил ситуацию и по телефону связался с караулом.

– Мы получили сигнал о потере напряжения сети защиты технической зоны дивизиона. Приказываю восстановить!

Действия и распоряжения были решительными, никакого следа безводия и апатии, исходящих от капитана в обычной ситуации. Отрешенность обернулась внутренней собранностью.

– Товарищ капитан, что могло случиться с сетью? – Коростелев решился спросить Пронина для приведения себя в адекватное состояние, оценив, что момент требовал пояснений.

– Вся техническая зона защищена сетью высокого напряжения. Потеря питания означает короткое замыкание на каком-то участке. Мог мелкий зверек забежать, могла ветка с дерева свалиться.

– А крупное животное?

– Нет, крупному животному к сети не подойти – там три ряда колючей проволоки.

Через пятнадцать-двадцать минут начальник караула доложил об обнаружении на сетке высокого напряжения обгоревшей солдатской фуфайки.

– Доложите дежурному по дивизиону, пусть проверят личный состав и утром с особым отделом разберутся с атрибуцией обмундирования, – завершив свои действия, связанные с возникшей острой ситуацией, капитан Пронин отрешенно направился к кушетке и сразу затих сном.

Коростелев представил, как среди ночи все батареи были подняты по тревоге, проведена перекличка личного состава. Никто ничего не объяснял, разбудили, построили, пересчитали, снова разрешили спать. Неприятное отклонение от нормального течения службы. Когда днем в свободное от девятки время Коростелев заглянул в батарею, никто ничего о ночном происшествии не вспоминал, только капитан Туркин с победным цинизмом негромко заметил:

– Кто-то был против шмона солдатского имущества, и вот где-то списанную или неучтенную фуфайку просмотрели. Теперь расследованием особый отдел займется, кому-то придется объясняться и оправдываться.

Коростелев почувствовал себя неуютно. С одной стороны, он сознавал свою правоту, отказавшись от участия в шмоне, с другой, жизнь показала, что на неровном отношении к требованиям уставов могут возникать коллизии, оправдывающие неправомерные и даже оскорбительные действия командиров. Только опасаться нужно не объяснений и оправданий перед особым отделом или командованием, а возможного вреда здоровью переносчику обгоревшей фуфайки контакта с высоким напрядением.

В понедельник в медпункт за помощью обратился боец с ранением на руке. Фельдшер Настя, в соответствии с инструкцией, оценив степень серьезности повреждения, доложила дежурному по дивизиону и произвела первичную обработку и перевязку только после прихода старшего офицера. Заключение говорило о том, что у бойца на руке был ожог от электрического разряда. В результате – внеочередное построение личного состава дивизиона с педагогическими целями с демонстрацией перед строем героя ночной побудки, с призывами выполнять требования устава, беречь здоровье смолоду и направлять рвущуюся из крепкого тела энергию на несение ратной службы. Происшествие было трактовано как попытка выхода в самоволку. Бойца признали злостным нарушителем дисциплины, отправили для лечения в городскую больницу, объявив о последующей отсидке на гауптвахте после выздоровления в качестве воспитательной меры. Со времен Древнего Рима карательные действия в человеческой истории всегда сопряжены с мучением виновного или подозреваемого. Капитан Туркин светился радостью от того, что нарушитель дисциплины оказался из другого подразделения. Проблемы соседа всегда позволяют демонстрировать собственное благополучие. А перед обедом, когда завершились предусмотренные программой занятия с личным составом, в казарму заглянул Княжнин и предложил Коростелеву с Сержантовым перекурить вне стен казармы, что означало переговорить без свидетелей. В беседке никого не было.

– Что случилось?

– Этот майор Светлаков оказался стукачом. Меня вызвал особист Рыкунов, тоже майор, интересовался, кто и что рассказывает о Карибском кризисе, – закурив, проинформировал Алексей. – Для начала, чтоб я расслабился, он рассказал анекдот об офицере, после возврата с дежурства обыскивающем дом в поисках следов любовника, с подначкой жены «Ищи лучше, дорогой, я сама первый день дома!», а потом начал свои душевные расспросы. Я включил интеллектуальную дурочку: дело не в том, что кто-то что-то рассказывает, а наоборот, что никто ничего не рассказывает, а мне интересно. До призыва я же готовился к написанию диссертации, в любой отрасли знаний это – прежде всего, философская работа с умением искать неизвестное в известном и предложить свое видение события. В учебнике КПСС никаких подробностей участия ракетных частей в Карибском кризисе нет, кроме того, что они там были, а оказавшись в части, причастной к этому противостоянию, я и пытаюсь добиться допуска к такой информации. Поверил – не поверил, но отпустил. Я предупрежу остальных и вас предупреждаю: если этот козел вызовет кого-то из вас на разговор, валите все на меня, что все разговоры были инициированы мной, а из кадровых офицеров никто ничего не говорил, – Княжнин решительно всю ответственность взял на себя. – Договорились? Скучно ему стало отслеживать состояние сейфов, как хранятся секретные документы, и как организована работа с ними. У ищейки и анекдоты про недоверие и сыск. Не говорите с ним метафорами – Рыкунов может вас запутать и много чего накрутить. Разговаривайте самым простым языком.

«Нужно предупредить капитана Левко», – про себя решил Коростелев. Сам никому ничего из услышанного от ветерана он не пересказывал, но Композитор должен быть в курсе возможной проверки. Особисты прекрасно понимали лояльность им той среды, за состоянием которой они следили. Cлишком много власти, кулуарно и тайно употребляемой, имели они над каждым, попавшим в поле зрения. Даже если не было предъявлено никаких претензий, просто рядовая запрограммированная проверка, осадок оставался все равно нехороший: правила игры не известны. Основной кайф в их деятельности предполагался в возможности перевирать, одурачивать, подталкивать и куражиться при непробиваемой убежденности полезности власти. В профессиональные навыки этих людей не входило учиться новому. Они должны были зорко следить, по форме доносить и проверять информацию, уметь провести спецоперацию по ликвидации всего, что их начальство считало «опасностью для системы», знать, кто есть «наши», и кто – «другие».

И хотя Коростелев морально готовился к приглашению на встречу с особистом, он почувствовал неприятный укол, когда комбат Туркин сообщил ему:

– Тобой майор Рыкунов интересуется, зайди к нему.

Ни слова больше. Ни причины интереса, ни рекомендаций по подготовке к встрече. Интимное дело – приглашение на собеседование в особый отдел – выплывай сам. Когда служба и жизнь молодого военнослужащего попадала в поле зрения особого отдела? По самому типичному поводу, по мнению случайного свидетеля – когда у особистов к данному человеку появился специфический интерес в рамках их деятельности при пересечении установленных ими ограничений или для привлечения его в осведомители.