Тихий океан… лишь называется тихим

Следующим утром – ровно в девять, как договаривались – явился Игорь. Фридрих уже поджидал с любопытством. Но переходить сразу к делу не спешили. Обсудили вчерашнее происшествие, поговорили о дождливой погоде, коснулись даже перспектив российско-германских отношений. Тут Игорь неожиданно брякнул:

– Знаете, Фридрих, почему я не захотел вас Фёдором называть?

Немец, опешив, лишь пожал плечами.

– У меня есть сын. Федя. Он… как бы это сказать… немного того… не в себе. В общем, из-за этого имя Фёдор вызывает у меня неприятные ассоциации.

Лицо немца вытянулось, он сочувственно кивнул. Игорь тяжко выдохнул:

– Но это ещё не все мои неприятности. Моя жена… Она в больнице… При смерти…

Игорь, потупившись, замолчал. Он сидел, наклонившись, уперев локти в колени, и, спрятав лицо в ладонях, раскачивался. Кресло скрипело. Фридрих понимающе молчал, подбирая слова сочувствия. Но высказать их не успел, Игорь опередил:

– У вас, Фридрих, вот тоже проблемы. Сердце, как вы вчера говорили, требует операции, а средств нет… Я вам помогу.

Фридрих протестующе вскинул руки, мысленно восторгаясь: «Вот человек! Больной сын, жена при смерти, а он хочет помочь мне – иностранцу, которого едва знает!» Но Игорь вновь не дал ему и рта раскрыть:

– Да, помогу! И вам… и себе. Мы оба сейчас в сложных ситуациях, хоть и по-разному. Но выход можно найти, если поискать хорошенько. Вот я и предлагаю вам поучаствовать в одном деле. Вы сможете заработать себе на операцию; ну, и мне поможете заодно, как вчера предлагали. Дело быстрое и простое, но прибыль даст. И главное – всё в рамках закона.

Слова «всё в рамках закона» тотчас насторожили пожилого немца. С этого места он стал слушать внимательней. Игорь продолжал:

– С делом этим практически любой иностранец справится – конечно, если вы не согласитесь. Но мне нужен компаньон, которому можно доверять. Интуристов у нас нечасто встретишь, да и к первому встречному я с этим делом не подойду. Вам предлагаю, потому что верю в вашу надёжность.

Фридрих, откупорив минералку, предложил Игорю изложить подробности. Он сосредоточенно вслушивался в русские слова, стараясь понять всё до последней мелочи. Несколько раз задавал уточняющие вопросы. И в конце концов, уяснив все детали, попросил сутки на размышление. Игорь, желавший получить немедленный ответ, долго уговаривал Фридриха быть решительней, но тот остался непреклонен. Взяв с немца слово, держать язык за зубами, Игорь простился до завтрашнего утра. А у Фридриха появился повод серьёзно поразмыслить.

День только вступал в права. И немец отправился на прогулку, полагая обдумать предложение Игоря на ходу. Придя к заводу, увидел широкую площадь со сквером и памятником. На месте маленькой деревянной проходной, которую помнил Фридрих, обнаружились большие автоматические транспортные ворота. Новая же проходная, разместившаяся в современном здании в сотне метров левее, красовалась стройным рядом стеклянных дверей, через которые в обе стороны сновал рабочий люд.

Предложение Игоря манило простотой и обещанием хорошего куша. Но что-то смущало седовласого немца, умудрённого житейским опытом. Чувствуя подвох, он размышлял: «Когда лишний раз подчёркивают, что всё по закону, скорее всего, задумано что-то не совсем чистое. Закон, конечно, можно обойти и вполне безобидными способами. Насколько же безобиден способ Игоря?»

От транспортных заводских ворот взял Фридрих вправо. Он шёл по колдобинам вдоль длинного серого забора, над которым красовался огромный транспарант «АВИТЕК – МОЙ ЗАВОД, МОЯ ГОРДОСТЬ!» Лужи вновь зарябили капельками дождя, и немец раскрыл зонт. «Так вот как теперь называется этот завод: „АВИТЕК“. Как же он разросся! Интересно, что здесь сейчас производят?» Во время войны тут выпускали авиационное оборудование; секретом это не являлось, так как прямо за заводом лежало лётное поле, филейский аэродром, вечно забитый «летающими танками» Ил-2.

Задумавшись, Фридрих немного заплутал. Он сам не понял, как оказался посреди длинных рядов гаражей. Наконец, выбравшись из гаражного лабиринта, упёрся в полуразрушенное двухэтажное здание красного кирпича. Пустые глазницы дверей и окон, проломы в стенах, вместо пола – глиняные бугры. «Да ведь это же… Точно, бывшая поликлиника!» Так было во время войны и после. Ранее же, до революции (Фридрих знал это по рассказам местных) – братский корпус. Когда-то тут жили иноки филейского монастыря, но большевики распорядились по-своему. И монахов давно здесь нет, и поликлиника не прижилась, остались лишь разрушенные стены.

«А что, если решиться на предложение Игоря? Подумаешь, лёгкий флирт с законом. Чем я рискую?» – размышлял немец. Поглазев на остатки братского корпуса, он выбирался теперь обратно к заводу. «Без операции сердце долго не протянет; смерть не пугает, но и пожить ещё несколько лет – лишним не будет. А шунтирование у хорошего специалиста стоит хороших денег. Если мне удастся провернуть это дело, я получу приличную сумму и квалифицированное лечение. Чем я рискую?»

Дорожка вывела Фридриха к до боли знакомому месту. Вот овражек, а чуть дальше… Здесь холодной и голодной зимой 1944-го они, чуть живые пленные немцы, копали траншею. Долбили мёрзлую, ставшую каменной, глину. Вспомнились ему и русские мальчишки-связисты, что тянули провода по столбам неподалёку. И как один из них обозвал его, а Фридрих, не сдержавшись, погнался за ним – и нагнал бы, да вовремя щёлкнул затвором конвоир. Не раз вспоминались Фридриху синие глаза того паренька. Кажется, увидь немец эти глаза – сразу узнает их; даром, что полвека минуло.

Он поужинал в тишине (видно, стоматолог, обычно работавший под его номером допоздна, скучал на этот раз без клиентов). Колбаса и сыр, хлеб и молоко – жить можно. Фридрих созрел: он решил принять предложение Игоря, и сомнения – долой! Лёг в холодную постель. Просмотрев программу «Время», выключил телевизор и свет. Ночь далась нелегко. Фридрих ворочался в кровати, то засыпая, то встревоженно просыпаясь. Ему виделась война. И Брест, и Сталинград, и плен – всё перемешал калейдоскоп сновидений.

* * *

Ровно в девять, усталый и опустошённый беспокойной ночью, открыл Фридрих дверь. Пунктуальность Игоря радовала, немец видел в этом хороший знак. Вопрос о согласии или несогласии Фридриха участвовать в деле даже не поднимали. Они поняли друг друга без слов, что также отметил про себя немец. Усевшись в скрипучие кресла, перешли сразу к деталям.

– Игорь, вы говорил, что икона старая, девьятнадцатый век. Возможны проблемы на таможня?

– Найн, найн, – пытался воскресить в памяти школьный курс немецкого Игорь. – Нихт проблем. Короче, иконе чуть меньше ста лет. Она хоть и старая… альтен… самый конец девятнадцатого века, но исторической и культурной ценности не представляет. У вас будет соответствующая справка на руках. Ферштейн?

– Ja, ja. Ich verstehe, – задумчиво кивал Фридрих. – А ещё документы?

– Ес, то есть… конечно! Всё продумано. Сделаем справку из магазина. Покупку оформим официально, через кассу. Комар носу не подточит! – убеждал Игорь.

– Ja, nat?rlich… Но, если всё по закон… В чём тут… э… как это по-русски… под-вох?

– Найн! Нет подвоха! – замахал руками Игорь.

– Тогда зачем вы платить большие деньги? Можете сам вывезти икона.

– Понимаете, Фридрих, я законопослушный гражданин, – пальцы Игоря машинально потянулись ко рту, он почесал губы. – Просто мне ближайшие года три заграница не светит. Я ж много лет на «АВИТЕКе» отработал, в руководстве, да. И у меня первая форма допуска к секретной информации была, я подписку давал, так что…

– Что же такое страшное делать этот завод? – поинтересовался Фридрих.

– О! Вы есть немецкий шпион? – глаза Игоря расширились в притворном ужасе, и компаньоны громко рассмеялись.

Фридрих уточнял какие-то несущественные детали. Он, сам не зная зачем, тянул время. Игорь на каждый такой дурацкий вопрос, не жалея сил, обстоятельно отвечал. Когда вопросов по отправке иконы не осталось, молвил:

– Ну, вот, в общем, и всё; вернувшись в Германию, вам нужно будет лишь продать икону определённому человеку. Официально продать, по закону. Ну и получить толстенький конвертик – ваше неофициальное вознаграждение.

– Что же, если этот неофициальный конверт есть единственный нарушение закона в данном проект… – бормотал, поднимаясь из кресла вслед за гостем, Фридрих.

– Да какое же это нарушение?! – перебил, почти искренне возмутившись, Игорь. – Что я, и поблагодарить своего приятеля не имею права? Считайте это моим подарком. Вы мне, как друг, поможете бесплатно. А я вам, как друг, подарю деньги на лечение сердца. Так нормально?

– Так… лучше, – ответил Фридрих, пожимая протянутую на прощание руку.

До отъезда оставалась ещё пара дней – время, за которое Игорь собирался уладить все вопросы с документами. Фридрих, прихватив зонт, вышел на очередную прогулку. Он хотел найти место, где стоял их барак. Но, бредя по Октябрьскому проспекту вдоль завода ОЦМ, вместо дум о пережитом плене и войне он размышлял лишь о предстоящем деле. Фридрих считал себя лютеранином. Вопрос, не делает ли он что-то греховное, участвуя в этом деле с иконой, возник в голове Фридриха в первый же вечер. Но, пораскинув на досуге мозгами, немец убедил себя, что всё в порядке.

Во-первых. Для него, протестанта, икона являлась просто картиной, не более. Да, сюжет религиозный и всё такое, и он ко всему этому относится с уважением. Но! Лишь с уважением – и только. И никакого мистического подтекста.

Во-вторых. Он легально приобретает эту картину. То есть, икону. Оформляет необходимые документы, открыто перевозит её в Германию, там официально продаёт. Всё законно, честь по чести.

Назойливые подозрения, что тут не всё чисто, Фридрих отгонял: «Я чересчур мнителен. Нужно стараться видеть в людях хорошее. Излишняя подозрительность – вот грех!» Его промокшие ботинки хлюпали по лужам, а в голове крутилось: «Я смогу начать лечиться, не напрягая родных. Без операции – скоро загнусь, а так поживу ещё несколько лет. Шунтирование дорого стоит. Возможно, это мой последний шанс. Разве не об этом я молился? Не использовать данный шанс – вот грех!»

В раздумьях немец не заметил, как прошёл вдоль всего завода ОЦМ. В начале пятидесятых это предприятие ещё строили. Свернув с оживлённой улицы за угол забора, оказался он в тихом местечке. Тут, остановившись, попытался собраться с мыслями: «Так, хватит метаться! К чему вся эта философия? Я же согласился участвовать, а взвешивать все „хорошо“ и „плохо“ буду после шунтирования!» Он стоял так пару минут, пытаясь окончательно отбросить сомнения, прежде чем продолжить путь. И уже собирался двинуться дальше, но тут…

О, ужас! Из-за угла вывернул тот самый бугай-мордоворот из ресторана. Карлос, или как там его!? Этот огромный чёрный тип был всё в том же расстёгнутом кожане. На морде, не смотря на пасмурную погоду, красовались широкие солнцезащитные очки. Мысль молнией пронзила мозг Фридриха: «Он шёл за мной по пятам, выслеживая, чтобы расквитаться!» Безлюдное место вполне подходило для «мести за дедов»!

Далее произошло нечто странное. Увидав пялящегося на него Фридриха, бугай сам на мгновенье опешил. От неожиданности глаза его округлились, это видно было даже сквозь чёрные очки. Но в ту же секунду он совладал с собой. Бульдозерная морда вновь приобрела невозмутимо-каменное выражение. Что-то насвистывая, он двинулся к Фридриху.

Не успел Фридрих толком осознать всю опасность своего положения, как обладатель бычьей шеи и пудовых кулаков, не останавливаясь и не глядя на немца, буквально в одном метре прошествовал мимо. Фридрих облегчённо выдохнул, проводив взглядом широкую спину и плечи-бордюры под кожаной курткой.

«Что это было? Этот Карлос – нерусское имя, скорее прозвище – явно следил за мной! Бугай так опешил, поняв, что слежка раскрылась? Но если он хотел со мной расквитаться, почему не воспользовался подходящим моментом? Прошёл, словно мимо пустого места! Может от неожиданности резко сменил планы? А что, если планы его изначально были другими – не расквитаться со мной, а… А что?» – это стало неприятной загадкой, ответа на которую Фридрих пока не находил.

Пройдя сквозь кусты метров сто, Фридрих вышел к двум серым пятиэтажкам, стоящим на отшибе. Своей обособленностью навевали они мысли о маленьком гетто. Он прошёл мимо лавки, на которой восседали трое с опухшими лицами. Они разливали какое-то пойло из пузырьков. Немец встал посреди остатков детской площадки. Да, именно здесь стоял тот барак, окружённый колючей проволокой, в котором провёл он не одну холодную зиму. От нахлынувших чувств глаза чуть увлажнились, а в сердце кольнуло так, что Фридрих чуть не упал. Обливаясь потом, доковылял он до лавки. Опухшие мужики понимающе сдвинулись, освобождая место.

– Что, тоже с бодуна? – спросил один из алконавтов почтительно; видать, ладная одежда Фридриха внушила ему уважение.

– Воды, – прохрипел немец совсем без акцента.

– А, может, чуток? – опухший алконавт приподнял подозрительный фуфырик.