Крестные братья

Хан докурил сигарету и бросил ее на ковер.

– А меня отпусти, Игорь! – взглянул он на Смоленского. – Я не буду тебе мешать! Да и зачем мне? Устал я от всей этой чехарды. У меня уже и домик куплен…

– И какой у тебя, говоришь, канал? – каким-то равнодушно-будничным тоном, как будто речь шла не о сотнях тысяч долларов, а о покупке яблок, спросил Смоленский.

Что делать, так уж устроен человек. Даже понимая, что обречен, он все же продолжает надеяться. Не был исключением из общего правила и Хан. Да и что ему оставалось в такой ситуации? Он хорошо знал, что, несмотря на внешнюю интеллигентность, Смоленский, который даже матом ругался крайне редко, за нужные сведения сдерет кожу с кого угодно.

И Хан рассказал…

– Хорошо, – что-то пометив в своей записной книжке, удовлетворенно заметил Смоленский. – Запишем сюда и этого… Али-аку. А теперь скажи мне вот что, Андрей, – убирая книжку, взглянул на Хана Игорь Аркадьевич, – ты меня засветил своим друзьям из спецслужб?

– Нет! – сразу же ответил Блинов.

И сказал он, надо заметить, правду, как и обещал. Хорошо ориентировавшийся в той своеобразной политике, которую он вынужден был проводить в своих отношениях с властями предержащими, Хан твердо придерживался правила – светить только тех, кто и без него был на виду. А сдавать Смоленского не было никакого смысла. И вовсе не из-за особой любви к нему. Просто не хотел иметь около себя еще одни глаза и уши.

– Не темнишь? – наклонил голову Смоленский.

– Нет, – мрачно подтвердил Хан, окончательно понявший в эту минуту, что его не спасет ни-что. – Дай мне еще водки…

И когда на мгновение позабывший об осторожности Смоленский поднес ему снова налитый под завязку стакан, Хан вскочил с кресла и с силой ударил его в пах.

Завизжав от дикой боли, тот покатился по ковру, и Хан принялся в слепой ярости наносить ему беспорядочные удары.

Вбежавший в комнату охранник Смоленского раздумывал недолго. На то и охранник. Молниеносным движением выхватив из кобуры многозарядный пистолет, он с наслаждением разрядил в Хана всю обойму. Когда еще постреляешь по живым мишеням?

Убедившись, что Хан мертв, он бросился ко все еще лежавшему на ковре хозяину…

Окончательно Смоленский пришел в себя только через сорок минут, хотя каждый шаг все еще доставлял ему резкую боль. Проклиная себя за легкомыслие, он приказал расстрелять людей Хана. И автоматная очередь не заставила себя долго ждать.

Все было кончено… И все только начиналось…

Вот уж воистину: король умер, да здравствует король!

Глава 16

Через день после описываемых событий на улице Декабристов остановились «Жигули».

По-царски расплатившись с шофером, пассажир вышел из машины и не спеша направился к дому за известным на все Отрадное «Универсамом». В руках он держал кожаные чемодан и сумку, ремень от которой сразу же перебросил через плечо.

Ни разу ни к кому не обратившись за помощью, он через несколько минут добрался до нужного ему подъезда.

А когда за ним закрылась дверь, сидевший в находившейся рядом с домом «Волге» плотный парень лет двадцати пяти проговорил в зажатую у него в руке портативную рацию:

– Он вошел!

– Хорошо! – ответил ему низкий баритон. – Будьте наготове!

На этом сеанс связи закончился, и парень, положив рацию на колени, вытащил из кармана пачку «Мальборо». Щелкнув зажигалкой, он прикурил и глубоко затянулся.

Сидевший за рулем мужчина в сером плаще и надвинутой на глаза широкополой шляпе бросил на парня внимательный взгляд.

– Успокойся, Валет! Все будет в цвет!

Тем временем приехавший на «Жигулях» мужчина поднялся на лифте на восьмой этаж и подошел к тридцать первой квартире. Позвонил он в нее довольно своеобразно. Сначала дал два долгих, потом – один короткий и, наконец, три долгих звонка.

Послышался лязг открываемых замков, и тяжелая стальная дверь открылась ровно настолько, насколько можно было в нее войти.

Но когда гость уже намеревался проскользнуть в оставленную для него щель, с расположенной выше лестничной площадки выпрыгнули четыре человека в омоновских масках и с автоматами в руках.

Втолкнув в полуоткрытую дверь застывшего с поднятой ногой визитера, нападавшие ворвались вслед за ним в прихожую. Их взорам предстали двое мускулистых парней, которых они тут же уложили на пол и обыскали. В результате их оружейный арсенал увеличился на две «иномарки».

Еще через двадцать секунд в прихожую втолкнули невысокого мужчину лет сорока пяти, с большими залысинами, на которых блестели крупные капли пота.

– Химик? – окинул его один из нападавших не предвещавшим ничего хорошего взглядом.

– Д-да! – заикаясь от волнения, поспешил ответить тот.

– Что в доме?

– Ш-шестьсот гр-граммов п-порошка! – все так же заикаясь, выдавил из себя химик.

– Принеси!

Химик послушно повернулся и в сопровождении одного из автоматчиков направился в лабораторию, оборудованную в самой маленькой комнате, окна которой выходили на огромный пустырь и даже в солнечную погоду были занавешены тяжелыми шторами.

Через полминуты химик протянул посылавшему его в лабораторию человеку полиэтиленовый пакет, наполовину наполненный белым порошком.

– Если я найду хотя бы еще грамм после тебя, – сверля химика глазами, проговорил тот, – ты полетишь в окно!

– Я в-все п-принес! – добавил химик к заиканию еще и стук зубов.

Он и в самом деле говорил правду. Да и кто на его месте попытался бы лгать?

– Ну, смотри! – Мужчина повернулся к сидевшему под прицелом автомата гостю и пнул ногою в принесенный им чемодан. – Сколько тут?

– Тридцать килограммов опиума и полкило порошка, – быстро ответил тот.

– Ты должен оставить все это здесь?

– Да.

Больше вопросов не последовало.

А еще через минуту, когда была разгромлена лаборатория, командовавший в квартире человек коротко приказал:

– Кончайте с ними!

Что бы там ни говорили, но воля к жизни всегда остается волей к жизни. В каких бы безнадежных обстоятельствах ни оказался человек. Даже когда он понимает, что никаких шансов у него на спасение нет, он все равно, так или иначе, борется за свою жизнь.