Конфуций

Предводитель племени шан, Тан, восстал против тирана, сверг его и объединил Поднебесную под своей властью.

Так появилось первое китайское государство Шан-Инь.

Верховное божество получило название Шан-ди и отождествлялось с умершими предками правителей.

Император обладал властью-собственностью и был сакральной фигурой. Он играл роль первосвященника и, исполняя торжественные ритуалы в честь покойных предков Ди, являлся посредником между миром живых и умершими предками. Его стали называть Сыном Неба «отцом и матерью» своих подданных.

Однако эпоха Шан-Инь была сравнительно недолгой.

Последний правитель Шан-Инь в исторических источниках предстает как тиран, который «распутствовал и безобразничал, не зная удержу».

В результате племенное объединение Чжоу завоевало Шан-Инь и положило начало одноименной эпохи.

Расселив иньцев на новых землях, великий правитель древности Чжоу-гун легитимизировал свою власть.

Для этого он выработал концепцию этически детерминированного права на власть – учение о Мандате Неба.

Согласно этому самому мандату, Небо вручало мандат на управление Поднебесной добродетельному правителю, лишая власти недобродетельного.

Так потеряла свое законное право власть сначала династия Ся, а затем и Шан-Инь, парвители которых утратили добродетель.

В результате великий Мандат Неба оказался в руках правителя чжоусцев Вэнь-вана.

«И тогда, – говорилось в однои из чжоуских исторических канонов, – Небо стало искать нового правителя для людей и милостиво ниспослало свой Сиятельный Мандат на Тана-победителя, покарав и уничтожив правителя Ся.

Тан основал династию Шан. Он и все его преемники, кроме последнего правителя, отличались добродетелью. Однако последний правитель Шан предался праздности, забросил дела управления и не совершал должных жертвоприношений.

И тогда Небо уничтожило его. Пять лет Небо ожидало в надежде, что его сыновья и внуки смогут стать правителями людей, но никто из них не был настолько мудр.

Тогда Небо искало в ваших многочисленных землях, насылало на вас бедствия, желая побудить тех, кто почтителен, но во всех ваших землях не нашлось никого, кто откликнулся бы.

Наш же чжоуский царь ван хорошо относился к людям, следовал добродетели и исполнял долг перед божествами и Небом. Небо наставило нас, оказало нам милость, избрало нас и наделило нас Мандатом Инь, чтобы править в ваших бесчисленных землях».

Таким образом, право чжоусцев на власть оказалось неоспоримым потому, что было санкционировано самим Небом, ставшим верховным божеством в Китае.

Наблюдайте за поведением человека, вникайте в причины его поступков, приглядывайтесь к нему в часы досуга. Останется ли он тогда для вас загадкой?

Перед человеком к разуму три пути: путь размышления – это самый благородный; путь подражания – это самый легкий; путь личного опыта – самый тяжелый путь

Совершенный человек все ищет в себе, ничтожный – в других

Небо же санкционировало эту власть не потому, что чжоусцы оказались сильнее других, а вследствие того, что на их стороне были мудрость и добродетель.

И надо ли говорить, с каким интересом Конфуций изучал по первоисточникам жизни великих правителей древности, когда государство и народ процветали.

Среди них было много достойнейших людей, и все же любимым героем Конфуция стал именно Чжоу-гун, брат основоположника Чжоуской династии и возможный автор основных частей «Стихов» и «Писаний».

Именно в его уста автор «Книги Документов» вложил рассуждения о том, что великие предки и Небо тяжко карают распутных правителей и вручают державную власть достойным ее мужам.

В довершение ко всему, Чжоу-гун был первым правителем удела Лу, где ему воздавали особое уважение.

Конфуций был подданным Чжоу и уроженцем Лу, а потому считал, что само Небо распорядилось так, чтобы он учился у того, кто олицетворял собою мудрость Чжоу и традицию правителей Лу.

И, как знать, не видел ли он себя в своих мечтах новым Чжоу-гуном – скромным и мудрым советником правителя, который возродит древнее благочестие и вернет людям потерянное счастье.

Чжоу-гун настолько завладел воображением юноши, что часами беседовал с ним на интересовавшие его темы. В конце концов, он стал постоянно являться ему во сне.

В конце концов, дело дошло до того, что тот стал являться к нему во сне, юноша целыми часами беседовал с ним.

Все это наводило будущего философа на мысль о том, что его кумир отвечал ему взаимностью и выбрал из всех окружавших его людей именно его.

Ближе к концу своей жизни, оплакивая утрату пылкости своей юношеской эмоциональной привязанности к Чжоу-гуну, Конфуций скажет:

– Поистине, я опустился, поскольку давно я не видел во сне Чжоу-гуна.

И, конечно, он очень интересовался ритуалом, первоначальные знания о котором он получал от уездных старшин.

Вне всякого сомнения, он много общался и с Храмовым наставником, отвечавшим за празднества в честь предков и знавшего правила проведения культовых церемоний, сведения о которых хранились в луских канцеляриях и аристократических семьях.

О некоторых ритуалах Конфуций мог узнать от чиновников, осуществлявших контроль над различными церемониями.

Когда Конфуций стал принимать участие в службах в храме предков – основателей государства, он постоянно задавал вопросы помощникам Храмового наставника о каждой подробности ритуала.

Интерес Конфуция к древности был настолько велик, что он говорил о «Стихах» и «Писании», которые впоследствии стали каноническими конфуцианскими книгами, не на диалекте своего родного Лу, а на официальном языке Чжоу.

Тот же язык он использовал и при проведении любых церемоний.

Большую роль в становлении молодого Конфуция сыграло знакомство с «Шицзин» – «Книгой песен».

Именно в ней Кун Цю открыл для себя жизнь человеческой души, эмоциональное воплощение нравственных идеалов своей традиции – преданности старшим, верности другу, любви к родине, заботы о чести.

Во-вторых, стихи «Шицзина» можно было петь, узнавая на собственном опыте, что такое слияние чувства и добродетели.

Знание песен воспитывало вкус – вещь далеко не последняя в обществе, где превыше всего ценилась честь.

Но самым важным было то, что над этими песнями можно было размышлять. Именно поэтому для Конфуция, готовившего себя к карьере государственного мужа, «Книга Песен» была в первую очередь книгой государственной мудрости.

Забегая вперед, скажем, что с легкой руки Учителя Куна этот поэтический канон, подобно библейским рассказам в европейской традиции, прослыл в Китае вместилищем всей мудрости мира, выраженной иносказательным языком.

В книгах Конфуций читал о том, что в древности все были довольны своей жизнью: и правители, и простой народ.

Государство жило одной семьей, и ее правитель был не столько господином, сколько отцом каждого китайца.

Да, император, который одновременно был и сыном Неба, был строг к своим детям, но справедлив.

В результате государство процветало и крепло.

Все это вело к тому, что Конфуций раз и навсегда уверовал в традиционный древнекитайский идеал «управления посредством добродетели».