Три вещи и одно дело

А тем временем Иван, с которым я столкнулся на улице, шел дальше. Он еще не знал о тех событиях, которые со мной произошли. Он узнает о них позже, когда дойдет до своего места работы. Пересекая проспект на пересечении Воздвиженки и Моховой, он, летящей походкой дошел до КПП.

– Доброе утро, Иван Васильевич!

– Привет-привет, как дела у тебя? Как жена?

Охранник как-то грустно снял кепку и прижал ее к груди.

– Ниночка… приставилась сегодня. Рак, видите ли.

– Да ты что? А день ведь так хорошо начинался… А теперь столько работы. Я только вчера последние два дела перед отпуском закрыл.

– А вам то что? Теперь гробовщикам работа.

– Если бы вы знали, сколько хлопот доставит нам ваша, блять, Ниночка.

– Иван Василич, не пойму. Чего вы так взъелись? У меня тут, горе, видите ли.

Глаза Ивана изменились в виде, округлились и как бы немного впали назад. Изменился и цвет. С голубого он стал розоватым, как бы перламутровым. И Иван Васильевич заговорил нежным, трепетным голосом.

– Степ, Степушка. Что же ты такое говоришь? Ты же сам ее свел в могилу. Как узнал, что рак у нее, так обрадовался, что решил пропить все имущество. Морфий, который вам по спец. рецепту выписывали, ты ей бодяжил, а сам им водку шлейфовал. Квартиру, опять же, сразу после смерти продать хочешь. Вон у тебя, и документики в сумке лежат. Только не получится у тебя этого, Степан. Потому что у нее сын есть от первого брака, о котором она тебе не говорила. Наследник первой очереди.

Степан стоял столбом, ничего не понимая. По нему бежал холодный пот. Палец продавливал кнопку вызова наряда рос. гвардии. Кнопка предательски молчала.

– Только у меня просьба, ты не убивай его, скажем, до 16 числа. Я выйду из отпуска, и там пожалуйста. Не хочу, чтобы висяк был. А кнопочку можешь не нажимать, я уже пойду. Опаздываю. Всего доброго, и долгого тебе здоровья, Степа. – последние слова он оттенил паузой, и, приложив пропуск к турникету, прошел дальше во внутренний двор.

Степан вышел из оцепенения, протер лоб рукой, перекрестился.

– Бесовщина… – с этим тостом он опрокинул себе в рот фляжку.

А Иван уже заходил в большие парадные двери из дуба. Размеры этих дверей были под стать исполинам в рангах и должностях, которые каждый день в них входили. Но Иван не входил в число исполинов. Он был скромным служащим Канцелярии. Но Канцелярии с большой буквы. Находилась она на 6 этаже. А подняться к ней можно было на обычном лифте, но с одной оговоркой. Иван дождался, пока у лифта будет стоять только он один, и вошел внутрь. Зажал кнопку 6 этажа и произнес вслух.

– Не умирай, не живи. И на все их воля.

Лифт тронулся, и через пару минут Иван был на 6 этаже. Конечно, этот этаж отличался от обычного этажа номер 6 в том же здании. Но здесь тоже располагались кабинеты. В кабинете номер 17 сидела Маргарита Иогановна. Она заведовала утопленниками. На прошлой неделе утонул автобус с китайскими туристами, и, так вышло, утонули они именно в Москве-реке. Попали под юрисдикцию местного отдела Канцелярии. И потому Маргарите Иогановне приходилось мучаться с именами: чуть не ту черточку поставил, и вместо имени послал сотрудников сортировочного отдела куда подальше. А вот кабинет номер 35. Здесь сидит Петр Епистархьевич. Один из старейших местных служащих. Он занимался смертями самых высоких чинов. Собственно, это было особенно удобно, т. к. вся клиентура находилась в одном здании. Ну может когда-никогда кого из Совета Федерации занесет или из Гос. думы. Но они так крепко держались за свою жизнь, но ждать их приходилось редко. Петр Епистархьевич очень скучал по временам существования КПСС, когда в расстрельные дни работы было, ох, завались! А сейчас ему приходилось скучать. Иван прошел мимо кабинетов 17 и 35, и заглянул в приоткрытую дверь.

– Мария Иванова, здрасьте!

– О, Иван Васильевич. Здравствуй. Ты сегодня поздно.

– Главный у себя?

– Еще не заходил, не бойся.

– Пошли в буфет?

– Не могу. Тут Боинг из Пхукета разбился. Выживших нет. Я отсюда до завтра не вылезу.

– Ну, работай работай, а я пойду.

– Сам не работаешь, и другим не даешь. Убить тебя мало, Иван Васильевич.

– Я бы с радостью, но ты же сама знаешь – он виновато развел руками и вздохнул – никак! Никак нельзя.

Коридоры, кабинеты, и вот, Иван уже вдыхал аромат свеже испеченных булочек.

– Мне как всегда, пожалуйста.

– И не стыдно тебе, Иван Васильевич, работу прогуливать?

– Да у меня там один только случай будет, успеется. Важный человек должен хорошо питаться.

– Ты еще не важный человек. Важный человек придет тебя пороть.

Иван отхлебнул компота.

– Так нет его еще, Любовь Михална. Нету тела, нету дела.

– Ну-ну, не подавись.

Иван Васильевич сел за дальний столик и принялся с наслаждением, смакуя, отлынивать от своих служебных обязанностей. Как и все хорошее, его идиллия быстро закончилась.

– Ваня, здравствуйте !

Иван поднял голову. Перед ним стояла фигура. Фигура была не очень четкой, но неприятно узнаваемой.  Черные туфли, строгие брюки, пиджак, очки в тонкой квадратной оправе, шрам по левой щеке. От фигуры пахло дорогим, но изящным одеколоном.

– Тамерлан Аркадьевич…  а вы тут? А я вот, как раз позавтракать и за работу.

– Нет-нет, не оправдывайтесь. Маша сказала, что вы только пришли, и наверняка не успели поесть дома. Так что прошу, продолжайте.

Иван неуверенно поковырялся вилкой в тарелке.

– Так, а вы тут по какому поводу – Ваня первым прервал молчание.

– А я по работе. Как же иначе?

– А, понятно…

– Все бы ничего, но вы и есть моя работа. У меня к вам просьба.

– Да?

– Вы должны написать книгу трех вещей и одного дела.

– Но…

– Никаких “НО”, Ваня. Это моя личная к вам просьба.

– А как же?