Пятница, 13. Книга первая

У бабушки Михаила были дальние родственники в одной европейской столице. Они, конечно, были и раньше, но до перемены в этом мире никто об этом много не говорил. Зато у бабушки было еще кое-что, что осталось от дедушки: дом на берегу моря, участок земли и квартира. Тоже в приморском городе. В общем, еврородственники позвали. Совет семейный посовещался. И решили все продать и ехать.

Сказано – сделано. Продали все, кроме квартиры. Сказалось бабушкино «а вдруг, на всякий случай». Но на билеты и двести тысяч евро и так хватило. Купили, оформили на бабушку недалеко от одной из евростолиц не очень большое, но трехэтажное, с мансардой и подвалом, типа имение. С участком земли, где были пара вспомогательных строений, заброшенная оранжерея и пруд с рыбой. Стали себе жить, поживать. За домом и участком ухаживать.

Но скучно. Все ушло на приобретение, на оформление документов. А делать в этой новой стране было нечего всем троим. Бабушка приехала сама, дочь взяла и внука. То есть Михаила. Ему уже лет под сорок, а все учится. Михаил и в самом деле учился. Закончил школу. На этом не остановился. Умудрился на своей старой родине получить не только диплом инженера, но и ученую степень. На новой родине нужно было для начала учить язык. Английский там, оказалось, никто не только не знает, но и на дух не переносит. А пока всем пришлось жить на бабушкину пенсию, которую старая родина регулярно присылала на карточку. Хорошо хоть догадались квартиру на море не продать, а сдать в аренду. А то совсем бы плохо пришлось. Но за этими деньгами приходилось раз в полгода ездить в Россию.

Так прошло два года. Михаил приехал в свой родной приморский город за деньгами. И пару дней с друзьями пообщаться. Тут нужно отметить, что любая заграница для русского человека – это не препятствие для реализации личного креатива, но источник находчивости и стимул для развития инициативы. В этом случае все было швах. Есть особняк, есть участок, есть даже пруд. А перспектив как бы и нет. В Европе без денег, оказалось, перспектив нет.

Тут как в индийском кастовом обществе. Выучился на электрика? Значит, быть тебе электриком навсегда. Или на садовника? Это значит, что совсем навсегда. И расти можно, как говорится, только по этой линии. Но не зря в СССР и России всех кандидатов наук заставляют философию учить. Широту мышления это развивает. Но тут опять тупик. Серость заграничных будней любую инициативу задушит. Деньги нужны. Приехал Михаил в свой родной российский приморский город и сидит в кафе на набережной с друзьями. Пиво пьет. Про жизнь за границей рассказывает. Говорит: не фиг там без денег делать. А взять их негде. Своих там хватает. Вот если есть деньги, то ты вне конкуренции. А так… Никаких просветов.

Стал Михаил друзьям про новый дом свой рассказывать. Мол, когда-то это был доходный дом. На каждом этаже по восемь комнат. Внизу – зал, столовая, кухня. Входишь в дом, лестница с двух сторон начинается, вверх идет, на уровень первого этажа. С правой и левой сторон ниши есть. На стенах везде картины всякие в рамах висят. Но дом старый. Ремонтировать нужно. Тогда бы небольшую гостиницу можно было сделать. Пансион организовать. Хоть какие-то деньги. А то на бабушкину пенсию живем да на деньги от сдачи квартиры на море. Даже на машину не хватает. В общем, зря в Европу ломанулись. Родственников теперь хрен там увидишь. Все заняты своими делами.

– Приехали? – говорят. – Вот и хорошо. Теперь сами как-нибудь.

Стал друзьям показывать фотографии заграничного приобретения. И тут после первого же вопроса друзей, разглядывавших фотографии дома, наступила тишина.

– Это что такое в нишах стоит? – друзья спрашивают.

– Что-что? – отвечает Михаил. – Рыцари стоят. С копьями, щитами, мечами. Один – шестнадцатого века. А другой – пятнадцатого. Настоящие. Они в доме этом как его построили, так и стоят. Дом нам продали со всякой рухлядью. Хозяева еще в тридцатых годах в США свалили. От войны подальше. Вот только сейчас дом и продали. Вместе со всем, что в нем было. Берите, говорят, так. А то нам его в порядок приводить дорого.

В общем, на следующий день Михаил уже поднимался по трапу самолета, чтобы лететь обратно в Европу, к бабушке. Он потом еще пару раз приезжал к друзьям за советом. А тех рыцарей на аукционе продали. Раз в пять они стоили больше, чем та цена, за которую дом купили.

Теперь Михаил приезжал в Россию не просто так. Приезжал советоваться. Вначале советовался насчет картин, которые оказались старыми. Конечно, их не Рембрандт и не Леонардо писали. Но все художники в каталогах оказались. А еще в подвале и на чердаке мебели всякой много нашлось. Бывшие владельцы больше ста лет ничего не выкидывали. Сломалось что, устарело, стало немодным – сразу на чердак или в подвал.

На семейном совете порешили не отдавать на реставрацию эти «венские стулья» со шкафами и зеркалами, часами огромными. А для начала скреативили пригласить к себе из России краснодеревщика. На пару месяцев. Пусть поживет за границей. Заодно и мебель починит. Уже и с антикварными салонами договорились. Как починит, просили пригласить.

Но и это еще не все. В сундуках посуды позапрошлого века много оказалось. Серебра-то нет, конечно. Его еще раньше бывшие владельцы дома распродали. Но и этого хватит. Фарфор-то немецкий. Мейсенский.

Вот и весь рассказ про евроинтеграцию и евроадаптацию наших соотечественников за границей. Эта история, за некоторыми небольшими исключениями, – чистая правда. Да и Михаил теперь чаще в Москве и Питере бывает, чем у себя, на новой европейской родине.

А! Вот еще. Чуть не забыл. Суть-то рассказа в чем заключалась? С ними, Михаилом, его мамой и бабушкой, теперь еврородственники не разговаривают. Они их буржуями считают. Так и говорят: капиталисты.

    24 февраля 2015 года

Дом без приведений

Но полный ужасами реальности

Как всегда, во всем виновато золото. Не верите? Тогда читайте дальше.

В центре города стоял старый, заброшенный особняк. Не то чтобы совсем старый. Чуть больше ста лет ему. Но так уж принято, что все, что построено до революции семнадцатого года, в этом городе считалось старым и древним.

Когда-то у него, дома, были хозяева. Наверное, купцы. Это же очевидно. Дом был выстроен по богатому. Из красного кирпича кирпичного завода промышленника Трахова. Такие образцы кирпича, с именным оттиском владельца завода – предшественника советского знака качества, и сейчас являются предметом коллекционирования. А тут дом построен именно из такого кирпича, из предмета коллекционирования. Потолки в доме были под пять метров. За строением – огромный двор. И все это в центре города. Тут тебе и электричество, и газ, и вода, и центральная канализация.

В общем, вы понимаете. Дом, по всем правилам современных реалий, следовало незамедлительно приватизировать. И его приватизировали. Вначале новые будущие хозяева выкупили муниципальную долю. Затем из дома стали выезжать коммунальные жильцы. Не минуло и пяти лет, как у дома появился один хозяин. Но наш рассказ не о нем. Хотя и его вклад в развитие событий весом, пусть и опосредованно.

В общем, дом после обретения нового хозяина теперь стал стоять и без окон, и без дверей. Лично я всегда поражаюсь тому, как это происходит. Практически всегда и повсеместно. Вот только что люди покинули дом. И сразу же у него неведомо куда исчезают двери, вдребезги разлетаются стекла окон. Потом исчезают рамы. И все это обычно делают неведомые силы, городские невидимки.

Теперь, без окон и дверей, огромный особняк демонстративно и явно портил внешний вид города. Естественно, этот факт стал головной болью городских властей. У них как раз был период обострения борьбы за внешний вид города. И лично мэр на страницах муниципальных газет, журналов и вестников активно боролся за столичный образ подведомственного населенного пункта. И не просто так, а за образ в европейском стиле.

В качестве основы базовой концепции реконструкции был выбран серый цвет. В городе буквально все, кроме мусорных ящиков зеленого и желтого цветов, активно красили в серый цвет. Говорили, это ноу-хау парижских архитекторов и дизайнеров. Но народ считал, что после «Мистралей», военных кораблей, французы нарочно красили все в военный цвет. Если не корабли отдать, так хоть город в серый цвет покрасить можно.

Однако новому хозяину особняка удалось убедить власти, что в данном конкретном случае красный, благородный, кремлевский природный цвет кирпича старинного дома – самое то, что может особенно подчеркнуть важность и значимость того, что все остальное в городе будет серым. Это как некоторые заборы поверх старых заборов будут из металлопрофиля, раскрашенного в цветочки.

Мэр согласился, и вокруг дома и внутри него закипела работа. Кирпич снаружи почистили, покрыли специальным составом. Чтобы навечно. Починили крышу, установили водостоки. Перед фасадом дома прямо на тротуаре уложили правильную плитку. Вставили резные двери, новые огромные пластиковые окна с рамами под дерево. Закипела работа внутри.

И вдруг стоп. Все вновь затихло. За окнами стало темно и мрачно. Почему именно так, никто не мог понять. Но интуиция народ не обманула. Как чуял народ: что-то не так. Далее пойдет простой пересказ воспоминаний знакомого прокурора.

Хозяин дома после завершения отделки фасада, установки новых ворот и калитки велел строителям приступать к отделке внутри дома, и обязательно вести ремонтные работы аккуратно. Призвал беречь буквально каждый отдельно взятый кирпич. Для этой ответственной работы прораб нашел и привел к нему трех, как он сказал, лучших тружеников города.

Мустафа любил свою работу. Он был спокоен. Мог часами тюкать по кирпичу, стесывая остатки раствора. Или полдня махать кисточками. Он приехал откуда-то из Средней Азии. И, хотя имел советский диплом о законченном среднем образовании, по-русски говорил не столько плохо, сколько мало. Главное, он был спокойным и послушным работником. Зарплата его устраивала. На двух других напарников он смотрел так, словно их и вовсе не существовало. То есть сквозь них. Они тоже были неместными. Один из Мариуполя, другой из Молдавии, из самого Кишинева. В общем, обычный набор тружеников по строительству и ремонту современной России до кризиса.

Хоть и говорили им заказчик ремонта и прораб стен не трогать, но не послушались они. Вернее, старались они, как могли, но очищать-то стены от старой штукатурки нужно? Нужно. Вот и тюкали молотками по стенам. И дотюкались на свою голову.

Тешут они, постукивают молотками каменщика по старой штукатурке на стене, а там звенит пустотой. Они повнимательнее постучали, потюкали. Звенит. Пустота. Но сказали же им стены беречь, кирпич не трогать. Вот они и решили пока не лезть не в свое дело. Деньги платят хорошие. Чего лезть не в свое дело? Но о загадочном звуке этом никому не сказали. А любопытство-то гложет. Работают они втроем, переглядываются. Был бы кто один, уже бы все вопросы решил. А тут трое.

В общем, терпели неделю. Не вытерпели. Гложет их любопытство. А у любопытства три выхода. Плюнуть, смириться и забыть – первый. Второй – всем все рассказать, поделиться открытием, мыслями и сомнениями. Третий – все сделать самим, все разузнать и никому не сказать. Вдруг повезет? И ведь повезло!

После череды недомолвок и переглядываний они порешили аккуратненько так вытащить пару кирпичей и посмотреть, что там, за стеной. Может, сокровища дореволюционных купцов? В общем, допереглядывались. Как решили, так и сделали. Аккуратненько так вытащили пару кирпичей из стены. А там тайник. В нем оказалось ведро, полное золотых царских червонцев. Сколько там было этих золотых червонцев и какого размера было это ведро, так никто и не узнал. Не поделили они это ведро монет.

Старый дом, почти сто лет хранивший в себе сокровища, превратился в обитель кошмаров и ужасов. Не поделили они все это. Не зря психологи и психотерапевты утверждают, что в компании из трех человек двое всегда дружат против третьего. Мустафа оказался проворнее. Зарубил он топором своих коллег по строительному делу и товарищей по находке. И пустился в бега.

– Поймали? – спросите вы.

Конечно, поймали. Те монеты, что еще остались и дошли до суда, ушли в пользу государства. А золото, как всегда, подтвердило свою способность вселять в человека дух стяжательства, жадности и своим звоном обеспечивать полное отсутствие мозгов. Золото проявило свою способность заменить некоторым людям все.

Вот она – сбыча мечт и чаяний, решение всех вопросов. Исполнение желаний. Вот она. Рядом. Тем более что у тебя ведро с золотыми монетами. Оно у тебя. У тебя одного. И принадлежит только тебе. Вот, впрочем, и все.

    27 февраля 2015 года

Пятница, 13[1 - Почему так рассказ называется – «Пятница, тринадцатое»? – спрашиваете. Да потому что пятница, тринадцатое. А в другой бы день написал, так по-другому бы и назвал.]

Контрабандная булава

Федор стоял на углу дома возле перекрестка рядом с Кооперативным рынком. Он нервно докуривал недавно стрельнутую у прохожего сигарету. Запах дыма явно указывал на то, что она вела свое происхождение из пачки, которые продавали тут же, неподалеку, на этом же самом Кооперативном рынке. Как шутили раньше, это сигареты марки «Смерть мухам» по цене три копейки за пару.

Как только я подошел поздороваться с ним, другой прохожий попросил у нас поделиться сигареткой. Так как делиться было нечем, мы так ему и сказали, что не курим. Он удивленно посмотрел на нас и озадаченный припустил дальше. Выглядел Федор, как и положено искусствоведу, весьма экзотично. Примерно так, как Шарль-Сезар де Рошфор, после того как только что проиграл Д’Артаньяну, но рана оказалась несмертельной и он выжил. И теперь смотрел на мир и окружающих удивленно и радостно.

– Привет. Как дела? – спрашиваю, пожимая руку. – Как новый директор в музее?

Федор работал искусствоведом в городском историческом музее. На одном месте трудился уже лет тридцать. Экспертом исторических ценностей он был отменным.

– Вот, – говорит радостно, – уволили!

– Тебя? – удивился я. – А кто же теперь там на такую зарплату работать будет?

– А, надоело. Это уже шестой за последние пару лет. Только пришел, сразу мебелью занялся. Сестру свою замом взял. Опять ремонт кабинетов затеяли. Я и послал их!

– И что теперь делать будешь?