
Самая долгая литургия – 1
– Хотя бы что со Змееедовым, выяснили? – обратился президент к премьеру. – Больше не говорили с ним? Что с ним случилось? Подкуплен, запуган, захвачен, зомбирован? Хоть это мы можем понять – что они могут сделать с человеком?
– Нет. Никак нет, – быстро поправился премьер, но тон его оставался унылым. – Больше мы не говорили. Но я сам прослушал его другие звонки – ведёт себя как обычно, никаких признаков внешнего воздействия. Больше похоже на обычное предательство, если так можно сказать.
– Да как вообще можно в здравом уме пойти работать на инопланетян, предать не то что свою страну – планету, человечество, собственный биологический вид? – возмутился президент. – Чем они ему платят? Внеземными ракушками? Правом превращения в ящерицу?
Подчинённые согласно закивали, кто-то улыбнулся злой шутке. А президент с тоской понял, что время опять уходит впустую. Даже мысли бегают по одному кругу. Правильно ли было посылать этого мальчишку? Может, стоило наплевать на все протоколы и пойти самому, ведь нет никакого протокола на инопланетное вторжение? Нет, нельзя. Президент России – глава великой страны, а в неизвестность голову не суют… А чужую голову? А как теперь жить, если с ним случилось что-то? А может уже случилось что-то похуже смерти?
– Министерство обороны. Долго мне ещё здесь сидеть?
– Пока не известно, – ожидаемо ответил министр. – Вооружённые силы приведены в состояние полной готовности, часть сил сдерживания перенацелена на Москву. Но нам сложно оценить перспективы открытого конфликта, слишком мало данных. Полагаю, можно было бы вернуться к вопросу эвакуации руководства страны и части населения Москвы…
– Вывезти Москву, а потом её разбомбить? – горько усмехнулся президент. – Это лучший наш план?
– Но пока всё спокойно, – опять вмешался помощник. – Мы не обнародовали указ об отставке Змееедова, так что всё пока выглядит как обычный визит. Почти обычный. Совещания проходят удалённо, но это тоже нормально…
Президент прикрыл глаза. Очередной круг, неизвестность и выматывающее бессилие. Он давно был во власти и знал её законы. Посылать других исполнять свою волю, даже ценой жизни, – нормально, власть для того и нужна. Но совесть логикой не успокоишь.
Он взглянул на медную икону, которую когда-то подарили ему в провинциальном храме. Позже на очередной тренеровке он принёс её сюда – где же ещё стоять иконе, которой и пожар не страшен? А теперь Богородица внимательно смотрела на него и будто соглашалась с голосом совести. Посылать на смерть и попутно убаюкивать, рассказывать про обыденность ситуации, то есть обманывать – совсем другое дело, это не нормальное употребление власти. Переговоры с иностранцами должны вести дипломаты. Опасные переговоры – военные или спецслужбы. А молодой вице-премьер как попал на самые необычные и опасные переговоры в истории? Да, не смог не вызваться – аппаратная школа сработала, несколько тогда вызвались. А почему его выбрал? Не потому ли, что узнал про тяжёлый диагноз мальчишки, о котором тот ещё и сам не знал, только почту проверял постоянно?
На том совещаний тоже было много доводов разумных и правильных, да и сейчас они никуда не девались. А против – одна лишь совесть. А ещё – сожаление, что даже не показал вида, не дал понять Змееедову, что эта жертва что-то значит и для страны, и для президента. Не попрощался как должно, не пожал руку, не поблагодарил. А сейчас уже и поздно.
«И почему я? Почему мы? Почему Россия? Почему не на двадцать лет позже? Почему американцы их высмотрели, а разбираться нам? Почему так всё сложилось?! – вертелось в голове. – И всё как-то плохо развивается, совсем плохо. Может, был шанс с ними подружиться, а с таким союзником… А хорошо ли иметь такого сильного союзника, не опасно ли? Конечно, опасно».
Президент вспомнил слова старого начальника: «Верить можно только себе. И немного – самому ближнему кругу». Он всё же не удержался и тихо вздохнул. Предстояла ещё запись выступления по телевидению, а до этого нужно сформировать позицию, чтобы успокоить, убедить всех в том, что ситуация под контролем, процесс, как говорится идёт… Опять ложь? А как вообще можно кого-то успокоить, если не знаешь, что с тобой будет завтра, не исчезнешь ли, как этот вице-премьер?
За столом обсуждали эвакуацию. Одни предлагали не торопиться, другие вспоминали известную ошибку Сталина, когда привычка замалчивать беды и карать паникёров привела к провалу эвакуации в первые дни войны. Даже Сталину не поверили начальники на местах, что надо спасать и спасаться. Может быть и сейчас вместо убаюкивания стоит призывать народ уходить в леса? Или объявлять мобилизацию?
– Что же, пока ещё ничего толком не произошло, – остановил споры президент, – Мы ничего не знаем, прецедентов тоже нет. Потому самое лучшее, что мы можем сделать, – ждать. Понятно, что они сюда не красоты Москвы рассматривать прилетели, но, может, из отеля что-то удастся узнать. Или подскажут их следующие шаги, не собираются же они сидеть на месте…
Он не успел закончить фразу, когда следующий шаг уже был сделан. Вернее, сразу два шага. Пришельцы в радужных костюмах материализовались посреди комнаты – самой секретной в России, закрытой бронированными дверями и 300-метровым слоем железа, бетона и земли. Но им это, похоже, совершенно не мешало.
Молча и уверено два члена инопланетной свиты вышли из мгновенно возникшего портала, после чего сделали пару шагов вперёд и в стороны. Пока они становились на определённые каким-то своим протоколом места, внутрь вошёл Вестник.
Президент заметил, как присутствующие, особенно военные, побледнели и напряглись. Но бросили взгляд на него и сдержались от резких движений. Президент хотя и не показал вида, но за секунду успел пережить всю гамму чувств – от удивления и гнева («и это их хвалёная безопасность?!») до спокойствия и годами отработанной собранности («решать надо одну проблему, а не все сразу»).
– Как ты, «впереди седящий»? – спросил инопланетянин вполне нормальным голосом. – Интересная комната. Не любишь свежий воздух?
Все молчали, но Вестник, похоже, и не ждал ответа.
– Ты так и не пришёл ко мне, – сказал он и покачал головой. – Не боишься смерти?
Президент оценил ситуацию и наконец-то взял себя в руки. Возможности инопланетян впечатляли, но переговоры, а не война с порога – тоже знак.
– Знаешь, сколько раз мне угрожали? – президент попутно решил, что имеет право тоже «тыкать» гостю. – Я же военный, прошёл не один конфликт. Если бы боялся смерти, то выбрал бы работу поспокойнее.
Он смог даже выжать из себя холодную улыбку, но гость, казалось, на время потерял интерес к разговору. Он с любопытством разглядывал обстановку.
– Зачем тебе картина? – насмешливо кивнул он в сторону Троеручицы. – Думаешь, она тебе поможет?
– Помогает не икона, а Бог, – президент машинально повторил слова священника, сказанные во время того визита, затем поправился. – Так у нас говорят.
– Бо-ог? – нараспев произнёс Вестник, а потом резко повернулся к нему. – Я видел, как творился твой мир. Рассказать?
«Творился, – прозвенела в голове президента ненужная мысль, – творился. Не появлялся, не возникал, а творился» А потом пришла другая, такая же бесполезная: «Почему в критические моменты такое значение придаётся самым неважным вещам – сапёр лучше работает, напевая песенку, а мозг – размышляя о цвете обоев?» Но вслух он сказал совсем другое:
– Если ты за этим пришёл – говори. Это очень интересно, мы все с удовольствием послушаем.
Пришелец внимательно посмотрел на него и чиновников за длинным столом. Портал уже растаял, все сидели на своих местах – со стороны могло показаться, что ничего особенного не происходит. Будто высокое совещание выслушивает приглашённых гостей. Президент между лопаток ощутил напряжение момента – того самого неустойчивого равновесия, которое скоро перетечёт либо в общий смех, либо бойню.
Но Вестник не спешил и думал о чём-то, чуть склонив голову. Потом, не меняя позы, спросил раздельно, одними губами:
– А что бы ты, сам, хотел узнать?
Пожалуй, это был самый простой вопрос. Узнать, конечно, хотелось многое. Но было самое важное.
– Кто вы? – выдохнул президент.
– А-а, вот что тебя гложет. Кто я, кто мы, что мы можем, чего хотим, зачем пришли, когда уйдём, чем опасны? Это ты хочешь узнать? – скороговоркой, почему-то распаляясь, почти прокричал Вестник. Он больше не был похож на скучающего туриста, который случайно забрёл на заседание правительства. Совсем не похож.
Пришелец резким движением снял очки и уставился своими угольно-чёрными глазами в глаза президента. Удушливая волна страха, отчаяния, паники и полного безволия налетела внезапно. Президенту захотелось сжаться, стать маленьким и незаметным, но он не мог даже пошевелиться, даже дышал с трудом. Он чувствовал себя словно в скафандре, который вышел из строя на глубине. Скафандре собственного тела.
Мозг, которым он всегда гордился, ощутимо отделился от сознания, что вдруг превратилось в хаотичный набор чувств и желаний. Сами мысли «замёрзли», словно сквозь масло протекали по остаткам разума и ускользали прежде чем собраться во что-то связное. Он был одновременно и собой сегодняшним, продолжал чувствовать то же, что и минуту назад, и ребёнком – ищущим и неспособным найти защиту от неведомого и страшного.
Лицо Вестника казалось огромным, оно заполняло всё пространство – трудно даже вообразить существо такого размера. На его фоне президент казался себе всё меньшим и меньшим, словно усыхал от страха. От огромного лица исходила волна невероятной, любой ненависти, которую можно было ощутить физически. Удивительно, но никакого выражения эмоций на этом лице не было. И не было слов. Но даже в этом оцепеневшем состоянии президент удивился тому, что чувствует не свою, а чужую ненависть – как это вообще возможно?
Сил для сопротивления не было. В душе ещё оставались какие-то остатки воли, но смелость, решительность и твёрдость сбежали, предали его и бросили душу один на один с этим необычным противником. Повинуясь какому-то остаточному движению чувств, глаза президента скосились чуть за спину Вестника и уткнулись в икону. Очень-очень захотелось закричать, заплакать громко, изо всех сил, как когда-то в детстве: «Господи, помоги!». Показалось, что Богородица смотрит с любовью и грустью.
Наваждение отхлынуло так же резко. Комната вернулась на место, гости стояли на своих местах, и лишь искажённое злостью лицо Вестника говорило, что всё было на самом деле, а не во сне.
– Я пришёл дать вам, баранам, лучшую жизнь, – ледяным голосом сказал инопланетянин, – Но неуважения не потерплю. Запомни.
Он развернулся и шагнул в услужливо вспыхнувший чёрный портал. Через мгновение свита отправилась за ним. Портал погас.
Очнувшиеся участники совещания заговорили все разом.
– Алексей Геннадиевич, что это было? – непривычно растерянные генералы сразу стали похожи на новобранцев. – Где охрана?
«Почему никто не спешит мне на помощь, даже не спросит, как я себя чувствую?», – пробежало возмущение по спине. Президент взглянул на стоящие на столе часы и понял – вся пытка продолжалась несколько секунд. Окружающие лишь могли заметить, как он взмок – то ли от страха, то ли от неожиданности, кто знает.
Он решил пока ничего не рассказывать. Паника была бы ни к чему, да и сил не осталось.
– По крайней мере, можем больше не прятаться под землёй, – вымученно пошутил президент, – Подышим воздухом на пока ещё нашей планете. Все свободны.
Ему надо было привыкнуть к мысли, что главный в стране уже некто другой. Кто может легко забрать не только власть, но и жизнь. Что же, войны бывают разными.В месте абсолютно секретном и безопасном, как считали все посвящённые, – в глубоком подземном бункере, который когда-то строили для пребывания высшего руководства великой страны в критических ситуациях, – шло очередное совещание. Разумеется, оно опять касалось странной планеты и не менее странного её представителя.
Формат был обычным для «критических ситуаций». Под которыми, правда, раньше все понимали кризисы в отношениях с другими странами, если те неожиданно превращались из друзей во врагов. Ещё пару раз все собирались, когда поступала информация о готовящихся терактах с применением оружия массового поражения. Но в основном бункер служил страховкой на чёрный день и местом не очень регулярных тренировок службы безопасности с руководством страны.
«Триста метров над головой!» – в который раз подумал с тоской президент и невольно посмотрел на низкий потолок. Он понимал, что так надо. Он напоминал себе про туннели, подземную железную дорогу до поверхности, уговаривал не чувствовать себя в ловушке. Впрочем, в огромной ловушке, запасов которой хватило бы на годы жизни сотен человек.
Речь шла о первой в истории инопланетной угрозе. По крайней мере, о предыдущих угрозах никаких сведений не имелось – а почему, интересно? Никто не прилетал или никого не осталось, чтобы описать такой визит? Президент снова постарался успокоить себя очевидным соображением – более безопасного места в стране не было. А, как говорят чиновники в безвыходных ситуациях, «делать же что-то надо».
Вокруг стола сидели те же: узкий круг – премьер-министр, силовые министры, два советника и руководители разведывательных служб.
– Таким образом, – заканчивал доклад директор ФСБ, – информации о вероятном противнике крайне мало.
– Противнике? – перебил президент.
– Так точно, Алексей Геннадиевич. Полагаю, что после недвусмысленных угроз на Красной площади, вербовки заместителя председателя правительства и, видимо, ещё многих российских граждан по-другому к пришельцам относиться нецелесообразно.
– Продолжайте, – кивнул президент.
– К сожалению, на данный момент нам не удалось получить ответов на обозначенные ранее вопросы, вся информация общая и косвенная. Пока неизвестны потенциальные возможности противника, силы его высадившейся группы, имеющиеся средства, поставленные стратегические и тактические цели, ближайшие намерения, уязвимые места. С другой стороны, ситуация не ухудшается, а конфликт не разгорается. Пришельцы ведут себя спокойно, ограничились пребыванием в выделенном им отеле. Змееедов доложил в телефонном разговоре, что уладил конфликт из-за неисполнения их требования. Но относиться к его словам теперь следует с осторожностью – мы не знаем, не подвергается ли он давлению или другому внешнему воздействию.
Отмечу, что нам неизвестен также их цивилизационный код – как они думают, есть ли у них понятия об оскорблениях, извинениях, договорённостях, что считается достаточной компенсацией за обиду. Полагаю, следует продолжить наблюдение за противником в отеле и проявлять максимальную сдержанность. Если Змееедов сказал правду, то остаётся шанс снизить напряжённость ситуации…
– Здравый смысл подсказывает, – вмешался помощник по безопасности, – что нашей важнейшей задачей является определение цели визита инопланетян. Не относиться же серьёзно к словам их лидера о просвещении нас. Испанцы когда-то нечто похожее говорили индейцам, а потом избавили их от лишнего золота и прочих ценностей. Но, как я понимаю, у нас ничего нет?
– Что с аппаратурой? – обратился президент к начальнику ГРУ.
– Пока без изменений. Они подавляют нашу аппаратуру, достоверной информации не поступает. Наши специалисты не смогли даже понять, как пришельцы это делают. Например, видеокамеры в отеле фиксируют только людей. Возможно, их технологии позволяют контролировать передающую аппаратуру. Это бы объяснило заодно демонстрацию собственных видеорядов для разных стран во время контакта.
– Как объяснило? – спросил президент.
– Если они могут блокировать сигнал от камеры, то, возможно, могут и передавать нужную картинку. Технически это проще, если допустимо так выразиться. Но мы очень мало знаем об их возможностях, поэтому все версии пока остаются лишь версиями.
– Хотя бы что со Змееедовым, выяснили? – обратился президент к премьеру. – Больше не говорили с ним? Что с ним случилось? Подкуплен, запуган, захвачен, зомбирован? Хоть это мы в силах понять – что они могут сделать с человеком?
– Нет. Никак нет, – быстро поправился премьер, но тон его оставался унылым. – Больше мы не говорили. Но я сам прослушал его другие звонки – ведёт себя как обычно, никаких признаков внешнего воздействия. Больше похоже на банальное предательство.
– Да как вообще можно в здравом уме пойти работать на инопланетян, предать не то что свою страну – планету, человечество, собственный биологический вид? – возмутился президент. – Чем они ему платят? Внеземными ракушками? Правом превращения в ящерицу?
Подчинённые согласно закивали, кто-то улыбнулся злой шутке. А президент с тоской понял, что время опять тратится впустую. Даже мысли бегают по одному кругу. Правильно ли было посылать этого мальчишку? Может, стоило наплевать на все протоколы и пойти самому, ведь нет никакого протокола на инопланетное вторжение? Нет, нельзя. Президент России – глава великой страны, а в неизвестность голову не суют… А чужую голову? А как теперь жить, если с ним случилось что-то? А может, уже случилось что-то похуже смерти?
– Министерство обороны. Долго мне ещё здесь сидеть?
– Пока неизвестно, – ожидаемо ответил министр. – Вооружённые силы приведены в состояние полной готовности, часть сил сдерживания перенацелена на Москву. Но нам сложно оценить перспективы открытого конфликта, слишком мало данных. Полагаю, хорошо было бы вернуться к вопросу эвакуации руководства страны и части населения Москвы…
– Вывезти Москву, а потом её разбомбить? – горько усмехнулся президент. – Это лучший наш план?
– Но пока всё спокойно, – опять вмешался помощник. – Мы не обнародовали указ об отставке Змееедова, так что всё пока выглядит как обычный визит. Почти обычный. Совещания проходят удалённо, но это тоже нормально…
Президент прикрыл глаза. Очередной круг, неопределённость и выматывающее бессилие. Он давно был во власти и знал её законы. Посылать других исполнять свою волю, даже ценой жизни, – естественно, власть для того и нужна. Но совесть логикой не успокоишь.
Он взглянул на медную икону, которую когда-то подарили ему в провинциальном храме. Позже, на очередной тренировке, он принёс её сюда – где же ещё стоять иконе, которой и пожар не страшен? А теперь Богородица внимательно смотрела на него и будто соглашалась с голосом совести. Посылать на смерть и попутно убаюкивать, рассказывать про обыденность ситуации, то есть обманывать – совсем другое дело. Переговоры с иностранцами должны вести дипломаты. Опасные переговоры – военные или спецслужбы. А молодой вице-премьер как попал на самые необычные и серьёзные переговоры в истории? Да, не смог не вызваться – аппаратная школа сработала, несколько человек тогда вызвались. А почему президент его выбрал? Не потому ли, что узнал про тяжёлый диагноз мальчишки, о котором тот ещё и сам не знал, только почту проверял постоянно?
На том совещании тоже прозвучало много доводов разумных и логичных, да и сейчас они никуда не девались. А против – одна лишь совесть. А ещё – сожаление, что даже не показал вида, не дал понять Змееедову, что эта жертва что-то значит и для страны, и для президента. Не попрощался как должно, не пожал руку, не поблагодарил. А сейчас уже поздно.
«И почему я? Почему мы? Почему Россия? Почему не на двадцать лет позже? Почему американцы их высмотрели, а разбираться нам? Почему так всё сложилось?! – вертелось в голове. – И всё как-то плохо развивается, совсем плохо. Может, был шанс с ними подружиться, а с таким союзником… А хорошо ли иметь такого сильного союзника, не рискованно ли? Конечно, рискованно».
Президент вспомнил слова старого начальника: «Верить можно только себе. И немного – самому ближнему кругу». Он всё же не удержался и тихо вздохнул. Предстояла ещё запись выступления по телевидению, а до этого нужно сформировать позицию, чтобы успокоить, убедить всех в том, что ситуация под контролем, процесс, как говорится, идёт… Опять ложь? А как вообще кого-то успокоить, если не знаешь, что с тобой будет завтра, не исчезнешь ли, как этот вице-премьер?
За столом обсуждали эвакуацию. Одни предлагали не торопиться, другие вспоминали известную ошибку Сталина, когда привычка замалчивать беды и карать паникёров стала причиной провала эвакуации в первые дни войны. Даже Сталину не поверили начальники на местах, что надо спасать и спасаться. Может быть, и сейчас вместо убаюкивания стоит призывать народ уходить в леса? Или объявлять мобилизацию?
– Что же, пока ещё ничего толком не произошло, – остановил споры президент. – Мы ничего не знаем, прецедентов тоже нет. Потому самое лучшее, что мы можем сделать, – ждать. Понятно, что они сюда не красоты Москвы рассматривать прилетели, но вдруг из отеля что-то удастся узнать. Или подскажут их следующие шаги, не собираются же они сидеть на месте…
Он не успел закончить фразу, как следующий шаг уже был сделан. Вернее, сразу два шага. Пришельцы в радужных костюмах материализовались посреди комнаты – самой секретной в России, закрытой бронированными дверями и 300-метровым слоем железа, бетона и земли. Но им это, похоже, совершенно не мешало.
Молча и уверенно два члена инопланетной свиты вышли из мгновенно возникшего портала, после чего сделали пару шагов вперёд и в стороны. Пока они становились на определённые каким-то своим протоколом места, внутрь вошёл Вестник.
Президент заметил, как присутствующие, особенно военные, побледнели и напряглись. Но бросили взгляд на него и удержались от резких движений. Президент хотя и не показал вида, но за секунду успел пережить всю гамму чувств – от удивления и гнева («и это их хвалёная безопасность?!») до спокойствия и годами отработанной собранности («решать надо одну проблему, а не все сразу»).
– Как ты, «впереди сидящий»? – спросил инопланетянин вполне нормальным голосом. – Интересная комната. Не любишь свежий воздух?
Все молчали, но Вестник, кажется, и не ждал ответа.
– Ты так и не пришёл ко мне, – сказал он и покачал головой. – Не боишься смерти?
Президент оценил ситуацию и наконец-то взял себя в руки. Возможности инопланетян впечатляли, но переговоры, а не война с порога – тоже знак.
– Знаешь, сколько раз мне угрожали? – президент попутно решил, что имеет право тоже «тыкать» гостю. – Я же военный, прошёл не один конфликт. Если бы боялся смерти, то выбрал бы работу поспокойнее.
Он смог даже выжать из себя холодную улыбку, но гость, видимо, на время потерял интерес к разговору. Он с любопытством разглядывал обстановку.
– Зачем тебе картина? – насмешливо кивнул он в сторону Троеручицы. – Думаешь, она тебе поможет?
– Помогает не икона, а Бог, – президент машинально повторил слова священника, сказанные во время того визита, затем поправился: – Так у нас говорят.
– Бо-ог? – нараспев произнёс Вестник, а потом резко повернулся к нему: – Я видел, как творился твой мир. Рассказать?
«Творился, – прозвенела в голове президента ненужная мысль, – творился. Не появлялся, не возникал, а творился» А потом пришла другая, такая же бесполезная: «Почему в критические моменты такое значение придаётся самым неважным вещам – сапёр лучше работает, напевая песенку, а мозг – размышляя о цвете обоев?» Но вслух он сказал совсем другое:
– Если ты за этим явился – говори. Это очень интересно, мы все с удовольствием послушаем.
Пришелец внимательно посмотрел на него и чиновников за длинным столом. Портал уже растаял, все сидели на своих местах – со стороны могло показаться, что ничего особенного не происходит. Будто высокое совещание выслушивает приглашённых гостей. Президент спиной ощутил напряжение момента – того самого неустойчивого равновесия, которое скоро перетечёт либо в общий смех, либо в бойню.
Но Вестник не спешил и думал о чём-то, чуть склонив голову. Потом, не меняя позы, спросил раздельно, одними губами:
– А что бы ты сам хотел узнать?
Пожалуй, это был самый простой вопрос. Узнать, конечно, хотелось многое. Но было главное.
– Кто вы? – выдохнул президент.
– А-а, вот что тебя гложет. Кто я, кто мы, на что мы способны, чего хотим, зачем пришли, когда уйдём, чем опасны? Это ты хочешь узнать? – скороговоркой, почему-то распаляясь, почти прокричал Вестник. Он больше не был похож на скучающего туриста, который случайно забрёл на заседание правительства. Совсем не похож.
Пришелец резким движением снял очки и уставился своими угольно-чёрными глазами в глаза президента. Удушливая волна страха, отчаяния, паники и полного безволия налетела внезапно. Президенту захотелось сжаться, стать маленьким и незаметным, но он не мог даже пошевелиться, дышал и то с трудом. Он чувствовал себя словно в скафандре, который вышел из строя на глубине. Скафандре собственного тела.
Мозг, которым он всегда гордился, ощутимо отделился от сознания, вдруг превратившегося в хаотичный набор чувств и желаний. Сами мысли застыли, словно сквозь масло протекали по остаткам разума и ускользали, прежде чем оформиться. Он был одновременно и собой сегодняшним, продолжал чувствовать то же, что и минуту назад, и ребёнком – ищущим и не находящим защиты от неведомого и страшного.