Снайпер

– Игорь... не дури... мне все одно... конец. Не могу больше... терпеть эту боль... кончи меня... как друга прошу... ты не представляешь... какой огонь внутри... Стреляй! И мне поможешь... и сам...

И потерял сознание.

Русский тут же приказал:

– Исмаил! Воды, живо!

Чечен бегом принес ведро воды, облил Соболева.

Сознание вместе с болью вновь вернулось к солдату. Он посмотрел на Касьянова полными отчаяния и нечеловеческой муки глазами, умирающими глазами:

– ...и сам живым останешься, Игорек!.. А там, глядишь, и... отомстишь!

Русский мужчина встал.

– Ну все! Разговоры отставить! Исмаил, освободи сержанту руки!

Чеченец широким острым, как бритва, тесаком одним взмахом перерубил веревки. Игорь тут же принялся разминать затекшие кисти.

Русский намного подождал, бросил ствол Касьянову:

– Держи пистолет, снайпер! Выполни последнюю просьбу товарища. Потом и о тебе поговорим. Нам есть что обсудить.

Касьянов взял пистолет.

Затекшая рука еще плохо слушалась, но выстрелить сержант уже мог. И он выстрелил, переведя ствол на русского.

Тот как ни в чем не бывало остался стоять на месте, хищно скалясь:

– А ты молодец, сержант! Честное слово, если бы ты этого не сделал, я разочаровался бы в тебе. Но ты молодец, держишь марку до конца! Только вот не подумал, разве стал бы я давать тебе боевой ствол? Патрон был холостым! Мог бы и просчитать этот маневр. Жалко, да, что не завалил меня, признайся?

– Пошел ты!

Касьянов бросил к ногам мужчины пистолет. Сказал:

– Делай что хочешь, по-твоему не будет!

– Не будет, говоришь? – мужчина приблизился к Игорю. – Посмотрим! Исмаил! А ну-ка сделай нашему раненому гостю чуть больнее! Чтоб на стенку, тварь, полез!

Чеченец достал мешочек из своих широких брюк, высыпал на ладонь крупную соль, сорвал повязку с живота, швырнул горсть прямо на рану. Евгений дико закричал, изогнувшись в дугу. Боль даже не дала ему потерять сознание.

– Перестань, зверь! – в тон Соболеву крикнул Игорь.

– Это кто зверь? – взвился горец. – Я – зверь? Господин! – обратился чеченец к русскому. Разреши, я этому гаденышу член отрежу и в пасть его вонючую засуну!

– Исмаил, свалил отсюда! – приказал русский.

– У-ух, попадешься ты мне, гяур, мамой клянусь, лично голову отрежу, – прошипел горец, выполняя приказание русского мужчины.

А тот поднял пистолет, вытащил обойму, вставил в нее настоящий, боевой патрон. Достал второй пистолет, направил его на Касьянова, сняв с предохранителя:

– Шуточки кончились, сержант! Или ты стреляешь в умирающего солдата, или я стреляю в тебя. И не пытайся повторно выкинуть коленце. Я сумею опередить твой выпад, и ты будешь подыхать в муках, как и он. Держи!

Мужчина вновь бросил пистолет Игорю, одновременно взяв его на прицел, и целился он в живот.

– Ну? – крикнул русский.

И Касьянов, закрыв глаза, выстрелил рядовому Соболеву в голову. Тело того дернулось, забившись в предсмертных судорогах. Но не от выстрела умер солдат. Смерть забрала его за секунду до того, как Игорь нажал на спусковой крючок, как бы избавляя Касьянова от смертного греха. Сержант не знал этого, и никто не знал, но Игорь в те проклятые мгновения не стал убийцей. Хотя это обстоятельство дела никак не меняло.

После того как затворная рама пистолета сержанта отошла до упора назад, указывая на разряженность оружия, Игорь отбросил пистолет в сторону. Русский свое оружие вложил в кобуру. Он был доволен.

– Вот и все, сержант! Возьми это.

Мужчина бросил ему пачку сигарет, зажигалку, плоскую фляжку со спиртом.

– Исмаил! – позвал он чеченца, стоявшего на стреме у дверей сарая. – Труп солдата вынести за аул, похоронить как положено! Сарай от дерьма вычистить, поставить кровать с бельем! Дверь на запор, охрану сержанта усилить. Принести ему воды и лепешек, побольше! Разговаривать с ним буду завтра! А пока пусть пьет, ест, бесится!

– Понял, господин!

– А раз понял, выполняй! Ну что, сержант, до завтра?

Касьянов, отвернувшись к стене, плакал.

– Поплачь, сержант, поплачь! Все это дерьмо собачье, скоро пройдет. И если будешь умницей, жить тебе долго и безбедно. И лучше вытри сопли и хлебни спирта. Полегчает. До встречи!

Русский вышел из сарая и сразу обратился к молодому чеченцу с видеокамерой в руках.

– Все снял, Али?

– Как приказывали, господин!

– Пленку мне на просмотр. Я у командира.

– Слушаюсь, господин!

Сарай, убрав и оборудовав по приказу русского, закрыли на засов, выставив возле него чеченца с автоматом.

Русский же прошел в дом полевого командира Байзеда.

Ночь Игорь Касьянов провел страшную.

Перед глазами так и стоял убитый им сослуживец. И хотя Соболев все одно умер бы с минуту на минуту, причем в страшных мучениях, от которых его избавил сержант, Касьянов чувствовал себя последней тварью.

Как бы то ни было, он все же выполнил приказ врага, расстрелял своего. И как бы ни весомы были причины, Касьянов стал предателем, лишь бы сохранить собственную жизнь. Для чего? Господи, да лучше этот тип убил бы его, распял, посадил на кол, но не допустил бы этого позора. Так думал ночью Касьянов. Муки совести мучили сержанта, разрывая его душу на мелкие рваные клочья. Предатель! Последняя, мерзкая тварь! Кто он теперь, после случившегося? Никто! И жить не имеет права!

К еде он, естественно, не притронулся, какая тут еда? Только пил время от времени да курил. Курил, курил, курил, думая, что же делать.

И он принял решение. Решение, которое мог принять двадцатилетний парень, попавший в крепкие лапы преступника-профессионала.