Оценить:
 Рейтинг: 0

Чужое тело

<< 1 2 3 4 5 6 7 8 >>
На страницу:
4 из 8
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
Я опустился на лавочку, чтобы избавиться от одышки. Пропадала чувствительность – к боли, к холоду. Требовалась воля, чтобы подняться и продолжить путь между шеренгами кустарников.

Завершение ночи выдалось малооблачным. Природа словно извинялась за причиненные населению неудобства – ветер стих, осадков не было, даже облака разбредались, и в их разрывах угадывались звезды. До рассвета оставалось несколько долгих часов.

Я терял ориентацию – неведомым образом меня снесло с дорожки, и я оказался на центральной аллее парка. Парк Памяти Новосибирского крематория был образцом ландшафтного искусства. Находись он в городе, сюда бы приходили отдыхать семьями, по аллеям сновали бы мамы с колясками, а все скамейки оккупировали бы пенсионеры. В плане он представлял зеленый прямоугольник с круговой аллеей. Сквозные дорожки делили центральную часть на равные сектора.

Самая широкая, центральная, прорезала весь парк и выходила к главной лестнице крематория. На центральном пятачке, где сходились все дороги, возвышался скульптурный Иисус на распятии.

Я брел мимо строгих рослых фонарей, мимо колокола над дорожкой, мимо ангелов с крыльями, монументальных вазонов на каменных постаментах.

Фонари испускали приглушенный свет – здесь не было ночью темноты. Трава почти не жухла, ее регулярно подстригали. Ухоженные кустарники еще сохранили часть листвы. В летнее время здесь всегда множество цветов. Христианские символы чередовались буддийскими и мусульманскими.

«Мы не отдаем предпочтения одной религии, – объяснял Сергей Борисович, – здесь все равны перед вечностью, примиряются люди разных конфессий, и не имеет значения, что у них кардинально отличаются представления о загробном мире. Здесь неважно, богатый ты или бедный, коммунист или крайний либерал, грешник или праведник – смерть всех уравнивает. Путь в подземное царство отовсюду одинаков. А смысл нашей жизни в том, что она имеет свой предел…»

На меня взирал бронзовый Будда, олицетворяя вселенское спокойствие, – он восседал на постаменте из золотых лепестков. Готовились взмыть в небо крылатые ангелы…

Я снова сидел, смотрел на здание крематория, возвышающееся в конце аллеи. Его венчал терракотовый купол. Позади крематория выстроились колумбарии с нишами для урн с прахом. В светлое время суток они напоминали нарядные жилые домики. Несколько месяцев назад я заключил с администрацией договор касательно собственного погребения. И ведь прекрасная была возможность привести его в действие…

Я зажмурился, представив, как все могло происходить. Друзья, знакомые и безутешные родственники во главе с Варварой и мамой следуют за церемониймейстером и гробом по пространству крематория. Втягиваются в длинный коридор, в конце которого горит ослепительный белый свет. Скорбная процессия растворяется в этом свете. Торжественно звонят колокола. Люди проходят мимо застекленных витрин Музея памяти. Там собраны вещи реально существовавших людей – так называемые материальные портреты. Шествие заканчивается в прощальном зале. Там работает священник (или не работает – дело хозяйское), звучит пронзительная музыка, от которой наворачиваются слезы и рвется душа.

Потом гроб с моим телом погружают в печь, а закончится мероприятие «тихим салютом» – белыми шарами, устремленными в небо. Их поочередно выпускают дети, что подчеркивает тихую печаль события. Иногда выпускают белых голубей, символизирующих чистоту и свет, но насчет голубей в моем договоре ничего не сказано. Впрочем, Варвара могла бы оплатить эту дополнительную услугу – в честь нашего доброго знакомства… Я, кстати, совсем недавно узнал, что слово «колумбарий» переводится с латинского, как «обитель голубей», «голубятня».

В окружающем пространстве было тихо, как в нише колумбария. Я поднялся по ступеням, свернул влево, на подъездную дорожку к крематорию, побрел к музею. Здание бывшей котельной, превращенное в один из самых странных музеев мира, располагалось под боком. Пространство у входа венчал задумчивый сфинкс, вокруг которого наматывал круги охранник из ЧОПа. Мерцал огонек сигареты.

Он перестал ходить по кругу, решил прогуляться за угол, в этот момент я и возник в окрестностях входной двери. Она открылась бесшумно, плавно. Никто не остановил возникшее из темноты «привидение» – грубый недочет охранной структуры.

В музее также было тихо, но уже тепло. Неясные тени скользили по главному выставочному залу – работало дежурное освещение. Моими поступками в эту ночь руководил автопилот.

У стойки слева от входа никого не было – дежурный работник изволил отсутствовать. Я понятия не имел, кто дежурит в эту ночь – Лариса или Михаил. Справа, из служебного помещения, доносились глухие голоса. Но ноги несли меня прямо.

Я призраком блуждал по большому залу – мимо выложенных на возвышении старинных надгробных плит, мимо картин, икон, исторических похоронных аксессуаров, настенных мемориалов. Бренность человеческого бытия – в виде оскаленных черепов, старинных домовин, аллегорическая «Пляска Смерти», задумчивая «Смерть, играющая в шахматы», – охваченная игрой света и тени…

Из полумрака проступали траурные женские одеяния XIX века – казалось, в этом платье кто-то есть, и сейчас эта барышня сойдет с постамента… Реалистичная инсталляция с участием манекенов – сидящая статная женщина в белом платье, а рядом гробик с телом младенца. Так называемый белый траур – элемент Викторианского культа смерти, – когда траурной атрибутике уделяли повышенное внимание…

Из мерклого освещения вырастал траурный экипаж в натуральную величину: лошадь, укрытая черной попоной, невозмутимый кучер, колесный катафалк, под бархатным балдахином. Экипаж перевозил недавно отреставрированный гроб, в котором был похоронен знаменитый бердский купец Владимир Горохов. Гроб примечателен тем, что из него можно выкачать воздух, чтобы тело не разлагалось. Купец – мукомольный промышленник, меценат, основатель индустриального города – скончался в Москве, а тело везли по Транссибу в Новониколаевск. Могилу мецената обнаружили десять лет назад, после обмеления Обского моря. Останки купца перезахоронили. Цинковый саркофаг переехал в Бердский краеведческий музей, а когда в Новосибирске открылся Музей погребальной культуры – снова сменил место прописки…

В музее было хорошо. Тут только поначалу не по себе. Потом понимаешь, что все это неспроста. Лекарство для успокоения души. Здесь лечится страх перед смертью, которая все равно придет…

Я плохо помнил, как оборвались мои неприкаянные блуждания, и я вернулся к выходу. Сотрудница музея Лариса – симпатичное образованное создание с чувством такта и юмора – уже вернулась на предписанное служебными инструкциями место. Она сидела за стойкой и в свете небольшой настольной лампы перелистывала документацию. Девушка хотела спать, зевала, прикрывая рот ладошкой, словно кто-то мог ее видеть.

Я вырастал из мрака Музея смерти, обрисовывался в освещенном пространстве. Она почуяла присутствие постороннего, вздрогнула, подняла голову. Ей-богу, мне стало ее жалко: никогда я не видел такого пещерного ужаса на миловидной мордашке. Она побелела, окаменела, посмотрела с диким страхом. Хотела что-то сказать, но в горле встала блокада – только нижняя губа беззащитно подергивалась. «Все ясно, – отметил я, – Головин не звонил. Списал на видение, которые посещают и психически здоровых людей».

– Здравствуйте, Лариса, – тихо поздоровался я. – Все в порядке? Сергей Борисович на месте?

Она сморщилась, в глазах заблестели слезы. «Если выживу этой ночью, пора менять место работы», – отчетливо читалось в ее лице. Слова пробились через блокаду в горле, она издала что-то нечленораздельное.

Я понятливо кивнул – трудности перевода. Варвара лично лицезрела мой труп, да и медики в подобных случаях почти не ошибаются.

– Повторите, пожалуйста, – терпеливо вздохнул я. – Сергей Борисович сегодня на месте? – и сопроводил вопрос некультурным тыканьем указательного пальца.

Лариса глубоко вздохнула и утвердительно кивнула – да, куда угодно, только сгинь.

– Спасибо, – вкрадчиво поблагодарил я и повернулся, чтобы войти в служебное помещение.

– Никита Андреевич, но вы же… – хрипло выдавила Лариса и сделала такую мину, что можно было не продолжать.

– О нет, это в прошлом, уже все в порядке, – пробормотал я. – Много дел, пришлось перенести дату своей смерти.

Дверь открылась бесшумно, и явление воскресшего мертвеца отметили не сразу. Здесь находились моя Варвара и Сергей Борисович, больше никого. Седовласый основатель музея, крематория и похоронного холдинга (а также обладатель ряда титулов и должностей) – всегда представительный, импозантный – сегодня выглядел неважно, был непривычно растерян, расстроен, даже подавлен. Лицо осунулось, обозначились круги под глазами.

Он сидел за столом, опустив голову, в замшевой куртке, наброшенной на плечи, обнимал чашку, из которой свисал хвостик чайного пакетика.

Варвара сидела рядом, боком ко мне. Ссутулилась, в лице ни кровинки, нервно теребила колечко на среднем пальце. Красивая женщина, но не сегодня. Совсем недавно она плакала. Больше, видимо, не могла – слез не осталось. Между ними на столе лежали мои вещи – сотовый телефон, часы, денежная мелочь, документы, сигареты с зажигалкой. Видимо, побывала-таки в морге до моего «воскрешения», забрала все это хозяйство. Одежду брать не стала, да и не надо. Не хочу я ничего носить с мертвеца…

– Да, Сергей Борисович, я уже почти успокоилась, – глухо говорила Варвара. – Что случилось, то случилось, такова жизнь, я все понимаю и уже смирилась… Через три часа надо ехать за телом, готовиться к погребению… Я одного не понимаю, Сергей Борисович, – Варвара устремила к Якушину жалобный взор, – как я могла так ошибиться? Мне казалось, я прекрасно вижу судьбу Никиты, это ясно проявлялось на тонком плане. Он не мог погибнуть от удара током. Никиту поджидала смерть в результате авиакатастрофы – в этом не было сомнений. И не в ближайшее время, а потом, не скоро, только через несколько десятилетий. Ему предстояло пережить меня. Я ничего не понимаю, Сергей Борисович. Признайтесь, для вас ведь это тоже стало шоком?

Вот так новости. Ничего подобного мне Варвара не рассказывала.

– Не то слово, Варюша, – удрученно вещал Якушин. – Я поначалу не поверил, попросил перепроверить информацию. Да уж, неисповедимы пути, мы тоже можем ошибаться…

Я тактично кашлянул. Они прервали беседу и повернули головы.

Эффектнее не придумаешь. У Якушина от удивления вытянулось лицо. Он сильнее сжал кружку с чаем, словно на нее покушались. С Варвары сошла последняя краска. «Праздник к нам приходит, праздник к нам приходит…» – забилось в голове. Варвара вскрикнула, совершила прыжок, но не ко мне, а в обратную сторону. Ткнулась в кромку стула, снова села. Потом поднялась, приняла оборонительную позу, так в ней и застыла.

Сергей Борисович поднял кружку подрагивающей рукой, сделал глоток и забыл поставить на место. Могли бы что-нибудь и покрепче выпить по такому поводу…

– Это т-ты? – сипло выдавила Варвара.

– Не имею аналогов, – с достоинством ответил я, подходя ближе. Что-то подсказывало – не стоит делать непродуманных резких движений.

Сергей Борисович опомнился, поставил кружку, начал медленно воздвигаться над столом, неуверенно заулыбался.

– Подожди… – Внутри Варвары включились процессы, она стала яростно растирать лоб. – Но ты же умер… Я дважды за эту ночь видела твой труп.

– Это был не труп, – уверил я.

– Нет, труп… – Даже в этой абсурдной ситуации она проявляла ослиное упрямство. – Сергей Борисович… – Она передернула плечами, жалобно глянула на Якушина, – может, это не он? Ведь бывают же случаи…

– Может, мне уехать обратно? – вздохнул я. – Чтобы вам спокойнее было? Только денег на такси дайте.

– Мертвые шутят, называется… – Сергей Борисович шумно выдохнул и улыбнулся во весь рот. – Это он, Варюша, успокойся, меня не обманешь. Никто не вселялся в тело Никиты Андреевича – это он и есть, во плоти, так сказать. И как-то нелогично, согласись, вселяются в живые тела, а не в мертвые. Просто произошла редчайшая в медицине вещь…

Варвара подошла на цыпочках, недоверчиво вглядываясь в мое непростое лицо, стала ощупывать, сменила мину. Потом с воплем «Никитушка, прости!» прыгнула на шею, стала целовать во все доступные места, что-то бормотала, выла, урчала. Я чуть не упал – пришлось расставить ноги.

Подошел Якушин с улыбкой до ушей, тоже потрогал меня, засмеялся, смахнул что-то с глаза – разумеется, соринку. Потом махнул рукой – доведете когда-нибудь до инфаркта – и на подгибающихся ногах побрел обратно за стол.

В дверь сунулась Лариса, поморгала, вопросительно уставилась на Якушина. Тот кивнул с улыбкой: так надо. Лариса сглотнула, осторожно прикрыла дверь.

Варвара спустилась с небес на землю, довела меня до стула, усадила, сама пристроилась рядом. Девушка все еще всхлипывала, хваталась за сердце. Однако профессиональное самолюбие вернулось на место, и мне по-прежнему стало суждено умереть в падающем самолете. Сергей Борисович подтолкнул ко мне пачку моих же сигарет.

<< 1 2 3 4 5 6 7 8 >>
На страницу:
4 из 8

Другие электронные книги автора Александр Александрович Тамоников