Детонатор

– Ты откуда знаешь?

– Вижу.

– И что ты видишь?

– Белки глаз у тебя чистые, это раз, – заговорил бомж, опять принявшись загибать свои грязные пальцы. – На лице под кожей прожилок нет, ни на щеках, ни на носу, два. Ну и последнее…

– Что? – поторопил Евсеев, вглядываясь в ночную даль, где возникли огоньки, свидетельствующие о приближении локомотива.

– Не уважаешь ты водочку.

– Да ну?

– Не уважа-аешь, – протянул бомж, пьяно хихикая. – Морщишься, кривишься, передергиваешься. Мы, люди пьющие, глотаем ее, как воду, как лекарство. Ты не из наших.

Евсеев посмотрел ему в глаза:

– Может, шпион?

– Может, и шпион, откуда я знаю. – Внезапно протрезвевший бомж заерзал на скамейке и попытался встать. – Только мне до тебя и дела нет, – лопотал он, озираясь по сторонам. – Угостил, и ладно. А теперь мне пора.

Рука Евсеева не позволила ему оторваться от скамейки. Бомж еще раз дернулся и затих, как голубь в когтях кошки, который уже почти смирился со своей участью и хочет лишь, чтобы все закончилось быстро и без лишних мучений.

– Сиди спокойно, – велел Евсеев. – Я тебе сейчас правду скажу.

– Не нужна мне правда твоя, – тоскливо произнес бомж. – Отпусти, а?

– Не торопись. Успеешь.

В промежутке между этими двумя предложениями угадывалось еще одно, третье. Оно бы прозвучало как «на тот свет».

Бомж сник. Его физиономия побледнела под слоем многодневной грязи.

– Я шпион, – сказал Евсеев негромко. – Или разведчик. Смотря как, под каким углом на это посмотреть.

– Я понимаю, – кивнул бомж.

Его ноги в облезших туфлях подобрались, упираясь в растрескавшийся асфальт перрона. Не стоило большого труда понять, что он приготовился предпринять отчаянную попытку к бегству.

– Даже не думай, – сказал Евсеев, приставляя к паху собеседника длинную тонкую заточку, похожую на спицу, но сделанную из гораздо более прочного сплава.

Бомж шумно сглотнул, его кадык дернулся и замер. Он сидел совершенно неподвижно, и пот стекал по его лицу, оставляя грязные разводы. Между тем ночь была прохладной, как и положено майской ночи.

Не убирая заточку, Евсеев скользнул взглядом по перрону, на котором собралось человек семь-восемь, потом посмотрел на поезд, который был уже так близко, что слышался лязг его железных колес и сочленений. Люди тоже повернулись в сторону поезда, игнорируя двух неряшливых бродяг, устроившихся на дальней лавке. Евсеев мысленно поблагодарил себя за предусмотрительность, позволяющую ему оставаться фактически невидимкой, поскольку обычные граждане не жалуют бомжей вниманием.

– Видишь поезд? – спросил он.

– Да, – глухо ответил пленник.

– Тебя как звать?

– Тимохой. Тимофеем, значит…

– Достаточно будет Тимохи, – решил Евсеев. – На брудершафт мы с тобой не пили, но мне почему-то кажется, что ты не станешь возражать, если я стану обращаться к тебе запросто, по-свойски.

– Нет, – выдавил из себя бомж и скосил глаза на заточку, укол которой все сильнее ощущался между ног.

– Вот что, Тимоха, – сказал Евсеев, – я сегодня добрый, поэтому раскрою тебе один секрет. Государственной важности секрет, учти. Так что гордись, Тимоха.

– Может, не надо? – жалобно спросил бомж.

– Надо, Тимоха, надо. Нас с тобой интересует последний вагон, четырнадцатый по счету. Считай.

Евсеев показал подбородком на состав, постепенно замедляющий ход на станции «Мирная».

– Они пронумерованы, – подал голос Тимоха.

– А ты все равно считай. Так надежнее.

Состав остановился. Четырнадцатый вагон находился в каких-нибудь двадцати метрах от наблюдателей и был хорошо освещен фонарями.

– Нам повезло, – сказал Евсеев. – Согласен, Тимоха?

– Да, – ответил бомж, и в голосе его не прозвучало ни одной радостной нотки.

– В этом вагоне, который последний, – доверительно заговорил Евсеев, – везут одну очень важную вещь, которую необходимо перехватить по пути следования. Мне поручено выяснить, насколько хорошо этот вагон охраняется. Что скажешь по этому поводу?

– Не знаю. Никто не выходит, за окнами тоже никого…

– Однако же кто-то внутри есть. Видишь, свет за шторками в двух купе? А возле сортира кто-то курит – там красный огонек мелькает.

– Вижу, – сказал бомж, постепенно начавший свыкаться с наличием острого колющего предмета в непосредственной близости от своих половых органов.

– А теперь посмотри на крышу, – предложил Евсеев.

– Смотрю. И что?

– Дополнительная вентиляционная труба установлена. Это что значит?

– Что? – тупо спросил бомж.

– Это значит, что газовая атака невозможна. – Рассуждая, Евсеев медленно воткнул заточку по самую рукоять. – Почему?

– О-о… – простонал бомж, уставившись на свои темнеющие в промежности штаны.

Крикнуть он не мог из-за болевого шока. Проткнув его заточкой, убийца не вытаскивал ее, не отпускал, а двигал из стороны в сторону, ожидая, когда нервная система жертвы не выдержит мучительной пытки. Постороннему могло бы показаться, что мужчины занимаются чем-то непотребным, но никто на них не смотрел. Ни одна живая душа.

– Вот тебе и «о», – продолжал Евсеев. – Газовая атака невозможна, потому что газ будет выдавлен избыточным давлением внутри вагона.