Встречи-расставания. О людях и времени, в котором мы живем
– Матушка, давай попоем.
– Что мы будем петь?
Вспомнив описание того величественного хора из пятисот человек, что из года в год собирался на этом самом месте в ночь на Пасху, я представил их себе стоящими здесь, рядом с нами, и ответил:
– Мы будем петь пасхальные стихиры. – Матушка согласно кивнула. Я перекрестился и подал возглас: – Да воскреснет Бог и расточатся врази Его…
Мы пели, а в это время Полинка продолжала бродить рядом с колокольней. Краем глаза я следил за внучкой и видел, как она отмахивается веточкой от слепней и комаров. Про себя отметил: а здесь под колокольней ни мухи, ни комары, ни еще какая другая живность нас не беспокоили.
Вернувшись в машину и напоив Полинку чаем, мы засобирались назад к себе в поселок. Только отъехали и видим: наш ребенок, еще пять минут назад деятельный и подвижный, уже свернулся калачиком и спит на заднем сиденье.
– И правильно делает, – резюмировала бабушка, приняла удобную позу и тоже уснула.
Потом она мне рассказывала:
– Словно чьи-то невидимые руки мягко легли мне на плечи, а вместе с ними навалилась усталость, и я уже не могла ей сопротивляться.
Мои спутницы так и проспали до того момента, как я припарковал машину у самого подъезда. Потом мы обедали, и уже я сам ощутил усталость, прилег на диван и несколько часов не мог проснуться. Понимал, что давно пора вставать, а глаза не открывались.
Часть втораяНа следующий день я, пересмотрев на смартфоне фотографии нашей вчерашней поездки, несколько особенно красочных выставил у себя на страничке в соцсетях. И в тот же вечер получил два письма следующего содержания:
«Аня рассказывала, вызвали альпиниста, чтобы забрался на колокольню в Аргунове и снял крест. Женщины собрались, стоят с иконами, молятся. Парень молодой, чернявый. Взобрался и обратно спускается. Ему говорят: „Почему не снял?“ А он, испуганный, говорит: „Мне сейчас старик там явился и сказал: «Если дотронешься до креста, скину тебя вниз». – Показал на икону Николая Чудотворца. – Вот он сказал“.
Парень тот, альпинист, когда слез, поседел. Аня говорит, залез черный, слез, шапку снял, а у него проседь.
В девяностые один мужчина из Нагорного все в Аргуны ездил, лазил, пытался добраться до креста. Однажды уехал туда и больше не вернулся. Пропал без вести. Крест пытались даже с вертолета снять, бесполезно. И стреляли в него, от пуль следы остались, а он до сих пор стоит».
«Одна моя знакомая живет в поселке Нагорном, у нее дом в деревне Цепнино. Рядом село Барское. Однажды, несколько лет назад, ее подруга просила сходить с ней в Аргуново, все ей хотелось там побывать. А незадолго до планируемого похода она вывихнула ногу и хромала. Несмотря на это, все-таки пошли. Потихоньку дошли, помолились, потом стали осматриваться и видят, что стоят они рядом с фреской, на которой изображен апостол Петр в момент исцеления хромого. „Слушай, – говорит подруга, – а нога-то у меня больше не болит“.
Эту фреску я тоже видела. К сожалению, сейчас от нее уже практически ничего не осталось, сохранились одни только лики».
Прочитал эти письма, подивился. Действительно, место непростое. Столетиями жили в Аргунове люди. Рождались, любили, работали, ходили в свой храм молиться. Стали богаче, построили чудо-храм. Здесь же их потом отпевали и хоронили вокруг святыни. Сколько там народу погребено? Сотни, тысячи? А потом над всеми ними надругались, и над живыми, и над мертвыми.
Задумаешься: а что, мало у нас таких мест? Да в каждом втором селе храмы взорваны. Сперва храмы взорвали, потом села вымерли. И людей этих никто не вспомнит. Были они или не были. Пустое место, ни домов, ни погостов. Пройдет энтузиаст-копатель с металлоискателем в руках и исчезнет. А здесь в Аргунове стоит, точно часовой над памятью народной, колокольня, увенчанная золотым крестом, и не позволяет никому ничего забывать.
Часть третьяПосле той нашей памятной поездки был я в гостях. Сидели мы за столом, и в разговоре я вспомнил ту самую колокольню с золотым крестом и те письма, что прислали читатели на мою страничку. Слушали меня с интересом, а потом Иваныч, мой давний хороший приятель, предложил:
– А давайте я расскажу вам свою историю об этих местах. И случилась эта история непосредственно со мной, только был я тогда моложе лет этак на тридцать. И в церковь я тогда еще не ходил.
Понятно, все согласились и приготовились слушать Иваныча.
– Году в девяносто втором или третьем, точно уже не помню, мы втроем отправились на охоту. Мы – это я, Серега-механик с автобазы и Леша. Кто такой был Леша, я не знаю, и чем он занимался – тоже. Была у него классная иномарка, но по местности он предпочитал передвигаться на байке, крутейшей «Хонде». А если нужно было кому денег дать, то, рассчитываясь, доставал солидный кожаный лопатник, неизменно набитый купюрами. Леша был неравнодушен к золоту, потому на шее у него висела толстенная золотая цепь в палец толщиной, на которой болтался такого же металла крест размером со священнический.
Во время охоты мы вышли на это самое исчезнувшее уже село Аргуново, вернее, на их знаменитую колокольню.
Места прекрасивые, грех было не остановиться на привал рядом с колокольней, не выпить и не отдохнуть. Пока выпивали, спорили и пытались понять, из какого металла сделан крест. Столько лет прошло, а он блестит, словно новый. Леша, не отрываясь взглядом от креста, предложил:
– Солидный крест. А что, если он на самом деле золотой? Прикиньте, сколько за такой крест денег можно выручить? Короче, мужики, кому-то надо лезть.
Я махнул рюмашку и соглашаюсь:
– Сейчас залезу.
Я тогда еще молодой был, спортивный. Подтягивался раз двадцать, подъем переворотом делал. Так что забраться даже по внешней стене на колокольню для меня было делом вполне посильным. Взял веревку и решил, что полезу по внутренней стороне. Короче, полез я и добираюсь до образа Архистратига Михаила. На руках подтянулся, и получилось, что встретились мы с ним взглядом, глаза в глаза. И главное, как ты от него ни отворачивайся и в сторону ни отходи, а эти глаза всюду достают. И сам взгляд такой пробирающий.
Поддавши, я хоть и чувствовал себя героем, а все равно от взгляда глаз его стало мне сразу не по себе. Смотрит на меня Архангел Михаил, уста у него на лике сомкнуты, а я будто на самом деле слышу: «Не надо, Витек, спускайся, не то плохо будет».
Все, кто меня знает, говорят, что я по натуре человек упрямый. Но с Архангелом спорить не стал и сразу полез обратно.
Серега на Лешкино предложение только рукой махнул, мол, куда мне. Тогда Леша зарядил ружье, прицелился в основание креста и выстрелил. Надеялся попасть в основание и перебить стойку. Второй раз выстрелил, третий. Стрелял и не попадал, все пули ложились в шар, в тот, что между крестом и самим куполом. Я ему говорю:
– Кинь ты это дело. Ничего у тебя не получится.
Он согласился, и тогда мы отправились на кладбище.
Сейчас-то оно, видишь, заросло, да и клеща в таких зарослях можно набраться, а тогда еще местами виднелись старинные каменные надгробья. Вот и решили мы утащить эти надгробья. Камень отличный, его отполируй – и запросто можно в дело пускать. У нас его любая гранитная мастерская с руками оторвет.
На следующий день Серега заказал у себя на автобазе «шишигу», ГАЗ-66, я сел за руль погрузчика, и мы тем же составом вновь отправились в Аргуново. План у нас был незамысловатый. Цепляем плиту к «шишиге», тащим ее на ровное место, а потом погрузчиком закидываем в кузов грузовика. «Шишига» – машина надежная, с потрясающей проходимостью, в такой местности просто незаменимая.
Подъехали ближе к кладбищу, обвязали тросом одну из плит. Оставалось только сдернуть камень с места и оттащить его в сторону. Серега поворачивает ключ в замке зажигания – машина не заводится. Снова пытается завестись, бесполезно. «Что-то с мотором», – удивился наш механик. Задрав капот, долго его изучал, но поломка не находилась. Пришлось идти в деревню за трактором.
Пригнали трактор. Могильную плиту отвязали и поволокли грузовик по дороге прочь от колокольни. Метров двести проволокли, и Серега снова попробовал завестись. Мотор тут же затарахтел на всю округу. Отцепились от трактора и вернули «шишигу» на исходную позицию, откуда можно было зацепить ближайшее к дороге надгробье. Вновь приготовились трелевать плиту. Серега поворачивает ключ зажигания – машина мертвая. В отличие от первого раза, Серега больше не стал насиловать «шишигу». Дошло до него, а может, испугался.
– Чертовщина какая-то. Все, уезжаем. Здесь явно что-то не так.
Благо трактор еще не успел вернуться к себе в деревню. Потому, действуя по накатанной, тракторист подцепил наш «газон» и вновь потащил его по дороге. На том месте, где мы уже заводились, тракторист остановился, отцепил от машины трос и сказал:
– Вот что, мужики. Ехали бы вы отсюда. Не к добру все это. – И полез обратно в свой трактор.
Мы ожидаемо, без проблем завели «шишигу» и тоже уехали.
– Прошло несколько месяцев, – продолжает Иваныч, – и встречаемся мы в Покрове с Серегой. Вспомнили наши приключения в Аргунове, и Серега сказал:
– Кстати, Лешку нашли мертвым. Вот буквально на днях. Тело лежало рядом с трассой на обочине. Здесь же стоял и его байк. Ни денег, ни цепи с его огромным золотым крестом – ничего не тронули. Все на месте, а его самого избили палками, да так, что живого места нет. Знаешь, я после Лешкиной смерти много чего передумал. Нет, не просто так наша «шишига» постоянно глохла и потом не могла завестись. Это предупреждение такое: убирайтесь, ребята, по- хорошему. А Лешку «приговорили». Из нас троих он один по кресту стрелял.
Мы не перебивая слушали Иваныча. И только когда он закончил, кто-то из гостей спросил:
– А как сложилась Серегина судьба? Он не заболел после этого?
– Нет, не заболел. Как он сейчас? Не знаю, давно не виделись.
– А ты? С тобой ничего такого не случилось?
– Нет, ничего такого не случилось. Если, конечно, не считать, что после этого я пришел в Церковь.
Странные истории
Не могу не поделиться несколькими известными мне историями. Подводя под единый знаменатель, я бы их определил как «странные». На мой взгляд, ни одна из них не имеет логического объяснения. Ими я могу только поделиться, но даже не пытаюсь что-либо объяснить, поскольку все они выходят за рамки привычной нам объективной реальности. Рассказаны они мне людьми, чьему слову я доверяю, кого знал или знаю уже далеко не первый год. Кто-то из них и сам для меня загадка, но усомниться в их здравомыслии и порядочности у меня нет никаких оснований.
Ночной звонок
Теперь, после того как я на стене в храме вывесил номер моего сотового телефона, мне приходится отключать его на ночь. Поскольку именно ночью вдруг у кого-то появляется непреодолимое желание позвонить священнику и поинтересоваться, на самом ли деле это его номер? Потом вежливо извиниться и положить трубку. Такое бывает, слава Богу, нечасто, но для того чтобы, однажды проснувшись, потом потерять сон на целую ночь, довольно и одного звонка. Утром проверяю входящую корреспонденцию. И тогда уже отвечаю. Однажды, проснувшись, я увидел у себя на телефоне девятнадцать непринятых звонков от одного и того же абонента. Звонила знакомая молодая женщина. Несколько лет назад я крестил ее ребенка, а с ее родителями мы общаемся уже лет двадцать, не меньше. Звонки начинались с часу ночи и продолжались до трех часов утра с перерывами в пять или десять минут. Такого числа звонков, тем более от одного человека, да еще ночью, я не получал никогда. Увидел и ужаснулся, недоумевая, что такого могло случиться, чтобы я так экстренно мог понадобиться в этот двухчасовой промежуток. Для полноты картины должен добавить, что моя знакомая – действующий сотрудник московского уголовного розыска, на то время успевшая проработать там уже целых десять лет. Когда проснулся, у меня на часах было что-то около семи. Я ей немедля перезвонил.
– Батюшка, вы даже не представляете, что этой ночью мне пришлось пережить. Столько лет отработав в уголовном розыске, я была уверена, что в этой жизни видела уже все, и считала, что удивить, а уж тем паче напугать меня невозможно. Как я была наивна! К трем часам утра, когда начался рассвет и этот ночной кошмар наконец закончился, я, подойдя к зеркалу, увидела в нем свое отражение и вновь ужаснулась. Лицо в слезах и соплях, в одной руке телефон, другая судорожно прижимает к груди икону. Я вам звонила без остановки. Видел бы меня в тот момент кто-нибудь из моих сослуживцев! Сейчас с вами разговариваю, вспоминаю мой ночной кошмар, и уже сама начинаю сомневаться: а было ли это на самом деле?
Ладно, если бы то, что случилось, произошло в каких-то экстремальных обстоятельствах, в непроходимом лесу или болоте. Так нет же! Сейчас мы с мамой и дочкой живем у себя на даче по соседству с вашей деревней. Наши мужчины остались в Москве и работают, а мы – женская половина – в отпуске практически на все лето. Мама уже на пенсии, у меня льготный отпуск и еще плюс взяла полмесяца за свой счет. Все ради ребенка, чтобы хоть на лето вывезти ее из Москвы.
Живем скромно, тихо-мирно. Никаких излишеств, злоупотреблений или споров с соседями. Днем ходим гулять в лес, на речку, по деревне пройдемся. Время от времени ездим в магазин за продуктами. У нас нет врагов. На выходные приезжает муж, везет с собой нашего дедушку. И мужики наши народ вменяемый, пьянок не устраивают, и музыка у нас по ночам не орет. И захочешь придраться, так не к чему. Никому не мешаем.
На отдыхе мы с мамой ложимся поздно. Вчера после ужина уложили малышку, а сами уже за полночь пили с мамой чай и проговорили еще почти до часу ночи. Наконец стали расстилать постели. Мама внизу, а я на втором этаже рядом с дочкой. Мама еще пошла в туалет. Туалет у нас летний, на улице, здесь же на участке. Она ушла, а я спустилась вниз и ждала ее, чтобы закрыть дверь на щеколду. За ней уже приходится проверять, может и забыть.
Ее не было всего минут десять. Что там произошло, она не знает, во всяком случае, говорит, что не помнит. А когда вернулась домой, то это уже была не она. Моя мама, милая, предельно тактичная, хрупкая женщина, во мгновение ока превратилась в нечто совершенно противоположное, обратное. Едва переступив порог, она принялась кувыркаться через голову. И колесом бы пошла, но дача не стадион, места мало, и она ограничилась одними кувырками. Мама просто фонтанировала непонятно откуда вошедшей в нее энергией. Потом вдруг перестала кружить, поднялась на ноги, выпрямилась, застыла и рычит. Я смотрю на нее и понимаю: это реально Вий, а не моя мама. «Вий» заговорил страшным мужским басом. Сперва непрекращающиеся кувырки в исполнении старого, больного человека, вдобавок к ним этот страшный мужской бас заставили меня вспомнить и о Боге, и о Церкви. Благо номер вашего телефона у меня сохранился в телефонной книжке. Хотела вам обо всем рассказать и везти маму в храм, чтобы вы там над ней помолились. Я подумала, что в храме у нее все это сразу же прекратится. Или вы бы к нам сами приехали со святой водой, маму этой водой окатили и помолились, чтобы вышла из нее эта непонятная сила. Я вам звоню, а вы не берете трубку. Тогда я стала звонить отцу:
– Папа, приезжай немедленно! Что происходит?! Я сама ничего не понимаю, что здесь у нас происходит. – Отец слышит, как мама рычит, не переставая, и меня спрашивает:
– Дочь, что у вас там за мужик рычит?! Откуда он у вас там появился?
– Папа, это не мужик, это твоя жена рычит!
Папа – человек военный, созванивается с моим мужем, и они вдвоем ночью мчатся сюда к нам на дачу. Мама продолжает уже не рычать, а хрипеть. Глаза страшные, кровью налились. На меня смотрит, ловит взглядом, не отрываясь, и я понимаю: еще минута, и она на меня бросится. А силища в ней неимоверная. Я тоже человек при погонах, привыкла находить выход из любых ситуаций. Знаю, если существует угроза, бей первым. Но как бить и чем здесь бить? Бить в любом случае мне придется мою маму. Как бы мне ни было страшно, я ни на миг не забывала, что передо мной мой любимый человек.
Хватаю со стены икону Божией Матери и бросаюсь к маме. Ее при виде иконы опрокидывает навзничь, и она заходится в конвульсиях. Ложусь прямо на нее, сую ей в лицо икону и даже начинаю кричать что-то наподобие молитвы. Мама, словно необъезженная лошадь, пытается меня сбросить, рычит и плюется. Плюет она не на меня, плюет на икону. Думаю, если бы не образ, она бы меня отшвырнула, но Божья Матерь припечатала ее к полу.
Что, вы думаете, с ней было потом? Ее лицо на моих глазах буквально в течение нескольких секунд меняется совершенно, до неузнаваемости. Это уже не моя мама, это реально лицо и ненавидящие глаза неизвестного мужчины. Это лицо я очень хорошо запомнила и даже могу составить его фоторобот. Потом глаза посоловели и закрылись. Мама будто заснула, и ее лицо стало таким же узнаваемым, как и прежде.
Когда приехали наши мужчины, мама спала. В то, что я им рассказала, они, по-моему, не поверили. Да я и сама бы не поверила, если бы не видела собственными глазами. Правда, ночной погром на даче до их приезда я разобрать не успела, да и сил у меня на это уже не оставалось. Слава Богу, ребенок был наверху, проспал все это время и ничего не видел.
Я выслушал ее рассказ о событиях этой ночи и предложил:
– Если есть еще силы, везите маму к нам в храм. И будем думать, что нам с ней дальше делать.
– Ох, батюшка! Думаю, сейчас не стоит. Во всяком случае, сейчас. Мама спит, и слава Богу. Недавно просыпалась, но ничего не помнит о том, что с ней было ночью. Воды попила и вновь заснула. Пусть спит. Знаете, как говорят, «не буди лихо, пока оно тихо».
Спустя месяц мы вновь созванивались с той моей знакомой. С ее мамой больше ничего такого не повторялось. Она так ни о чем и не вспомнила, потому ехать в Александров к духовнику, как я советовал, не захотела.
Поездка в Полесье
Мой старинный товарищ отец Виктор рассказал мне одну странную историю из своей жизни, еще в тот ее период, когда он не был священником. Эту историю я даже описал в одном из своих первых рассказов. Но жизнь продолжается, и у нее появилось неожиданное продолжение. Потому, прежде чем говорить о продолжении, приходится возвращаться к истокам.
Будущий отец Виктор в девяностых годах прошлого века проходил службу в Минском ОМОНе. Как он сам мне рассказывал, поручили ему охрану какого-то местного минского предпринимателя.
– Мой бизнесмен задолжал крупную сумму денег. Пытался заработать и рассчитаться с кредиторами, но долг потребовали вернуть немедленно. До объявленного срока оставались считаные дни. Кредиторы оказались людьми серьезными, и ждать от них можно было всего чего угодно. Тогда он и нанял меня в качестве своего телохранителя.
Я при оружии сопровождал его в течение всего дня. Вечером провожал до дома. У них прямо рядом с подъездом была установлена телефонная будка. Сотовых телефонов тогда мы еще не знали, потому звонить приходилось, прибегая к услугам общественной телефонной связи. Мой клиент заходил в будку и звонил жене, предупреждая ее о своем возвращении. Вместе с ним я поднимался на этаж и сопровождал его вплоть до самой двери.
В очередной раз утром поднимаюсь к нему на этаж. Звоню в дверь. Шеф сам открывает и сразу с порога:
– Виктор, сегодня мы отправляемся в поездку. Едем с тобой в Полесье. Добрые люди подсказали один полезный адресок. Говорят, глушь полнейшая. И будто принимает по этому адресу одна ветхая старушонка. Обращаются к ней с любыми проблемами, всех принимает, никому не отказывает. И денег ни с кого не берет.
– И что, реально помогает?
– Думаю, если бы не помогала, никто бы к ней и не ездил.
Мы поехали и добирались до той деревни целых полдня. От Минска не сказать чтобы очень уж далеко. Но, как говорится, чем дальше в лес, тем больше дров. А там еще и болота. В такую глухомань забрались, что даже я, выросший в деревне, таких мест не припомню. Короче, одинокий хутор на краю болота, или, как говорят в наших местах, «дрыгва».
Полесье – земля лесов, рек и болот. Партизанский край. Во время войны с немцами те без нужды на болота старались не соваться. Жителей тамошних мест называют «полешуками». Они и внешне отличаются от остальных белорусов, и язык у полешуков отличается от белорусского. Сегодня, когда молодежь из Полесья все чаще уезжает учиться и оседает в больших городах, эта языковая разница уже не так слышна, но еще всего лишь век назад эти отличия были куда существеннее.
Подъехали к домику. Домик старый, стоит – в землю врос. Крыша то ли соломой, то ли камышом крытая. Короче, полный раритет. Из машины вышли и ждем. Гадаю, зачем мы сюда приехали? Открывается дверь, и появляется бабушка. В руке у нее клюка, сама такая согбенная и старая-престарая. Идет – «бородою землю метет». Показала она клюкой на шефа и говорит:
– Подойди. – А мне: – Ты там стой.
Подошел он к ней. О чем-то они с бабушкой пошептались, что-то она ему сказала, повернулась и ушла к себе в дом. А мы с клиентом отправились обратно в Минск. Едем, а мне интересно, какие у современного столичного предпринимателя могут быть общие дела с такой ископаемой старушкой? Что она ему такое могла сказать и чем помочь? Попробовал расспросить, а он молчит, не отвечает. Наверное, и сам понял, что зря катались.
Уже вечером возвращаемся в Минск. Подъехали к дому. Он идет в телефонную будку, как обычно, звонить жене. Зашел и тут же выходит. В руках у него большой прямоугольный сверток, завернутый в обычную газету.
– Витя, ты только посмотри! Этого же не может быть. – И вручает мне сверток.
Разворачиваю, в нем доллары. Новенькие пачки, перевязанные банковскими ленточками. Купюры совсем свеженькие, и номера на них по порядку один за другим. Короче, весь его долг, вся сумма с процентами и пени. Все там. Тютелька в тютельку.
– Не обманула бабка. Звони, Витя, вот тебе номер. Пусть приезжают сюда к дому, скажи, шеф готов рассчитаться.
Пока кредиторов ждали, вспоминал недавнее время. Когда Союз еще только начинал распадаться, наша Марьиногорская бригада специального назначения воевала с турками в Карабахе. Мы совершали вылазки на перехват турецких караванов с оружием и деньгами. Там этих долларов была тьма-тьмущая, миллионами отбивали. Такие же новые пачки, в больших пластиковых упаковках. Мы, тогдашние советские ребята, были совсем простые и даже не знали, как они выглядят, эти самые доллары. Представляешь, мы ими грелись, используя в качестве топлива для наших костров. Целыми упаковками кидали их в огонь. Горели, а куда они денутся. Только здорово воняли, потому что новые и краска из них еще не выветрилась.
Когда много лет спустя, уже став священником, он рассказывал мне об этой поездке, то и сам недоумевал, как могло такое произойти. И задавался вопросом: чем расплатился с бабушкой тот предприниматель? Что отдал ей взамен? Понятно, что старенькую бабушку с домиком на краю гиблой «дрыгвы» деньги не интересовали.
Заначка
Не так давно умерла одна моя хорошая знакомая. Человек с необычными природными дарованиями. В конце своей жизни она покаялась. Я причащал ее в больнице, и умирала она как христианка. Хочу пересказать про нее одну историю. Она никогда ничего мне не рассказывала просто так, но и не требовала, чтобы ей верили. Этот ее рассказ тоже про доллары и тоже из тех же девяностых. Не знаю, где она тогда подвизалась, но это и не важно. Даже если бы я это знал, то рассказывать все равно бы не стал. Общаясь с ней, я все чаще вспоминал прочитанную в юности книжку братьев Стругацких со странным названием «Понедельник начинается в субботу». И пришел к выводу, что если это и фантастика, то лишь наполовину. А упоминаемый в повести «Научно-исследовательский институт чародейства и волшебства» мог бы существовать и на самом деле. Дальше поведу повествование от лица той моей знакомой:
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
