Встречи-расставания. О людях и времени, в котором мы живем

Звонок

Звонок по телефону:

– Это отец Александр? Очень хорошо! Нам бы бабушку причастить. Да, лежачая, но в своем уме. Верующая? Да, молится постоянно. Я ее к нам сюда из деревни привезла. И там у себя на родине она в церковь ходила. Сама, сама просит, чтобы ее причастили.

Когда? Завтра? Нет, завтра я не смогу. Дел невпроворот. Хорошо, давайте планировать на послезавтра, а накануне вечером мы с вами созвонимся.

На следующий день вечером снова звонок от того же абонента.

– Здравствуйте, батюшка! Это снова я. Да, насчет бабушки. Мы на завтра планировали ее причастить. Да, спасибо. Только, знаете, завтра у меня тоже не получится. Простите, но меня вызывают на работу. Хорошо, как только будет получаться, я вам обязательно позвоню.

Проходит еще неделя. Звонок и знакомый голос:

– Батюшка, а что если завтра? Да, прямо-таки требует, чтобы ее причастили. Спасибо вам большое.

С утра пораньше получаю эсэмэску: «Это снова я по поводу причастия бабушки. Простите, опять ничего не выходит. Я вам перезвоню».

Два дня я жил спокойно, и снова звонок все с того же номера. Беру трубку и задаю вопрос:

– Ну что, завтра, надеюсь, вы будете дома? Надо же нам с вами решить эту проблему и таки причастить вашу бабушку.

Слышу, на том конце провода раздается тяжелый вздох, и все тот же женский голос:

– Как же вы мне надоели с этим вашим причастием!

Я молчу. Понимаю, стоит мне сказать еще хоть слово, и мы с бабушкой узнаем о себе столько неожиданных подробностей, что разумнее всего молчать. Я-то ладно, как-нибудь переживу, а вот бабушке тогда уже точно не видать никакого причастия.

– Ладно, – продолжает голос уже более миролюбиво. – Завтра так завтра. Жду вас ровно в десять утра. Прошу не опаздывать. Да, но и раньше не приходите.

Назавтра ровно в десять утра я уже стоял рядом со входом в их подъезд и нажимал на кнопки домофона. Дверь мне открыла женщина, вопреки моим ожиданиям совсем не молодая. Приветливо улыбаясь, она провела меня в чисто прибранную комнату, где на разложенном диване под одеялом лежала благообразная старушка. На голове ее был повязан новый платочек. Бабушка улыбалась.

– Вот, батюшка. – Женщина указала мне рукой в сторону улыбающейся старушки. – Это моя мама. Мама хочет причаститься. – И тихо, так, чтобы та не слышала, добавляет: – Весь мозг она мне этим причастием вынесла. Дайте ей батюшку, и все тут. – И уже громче поинтересовалась: – Скажите, я вам здесь нужна?

Я ответил, что нет, не нужна. Попросил ее принести немного растительного масла, стакан воды и отпустил.

Уходя, она предупредила:

– Если вам понадобится моя помощь, вы можете меня позвать. Я буду на кухне.

Она ушла, и уже минуту спустя я слышал, как она с кем-то разговаривает по телефону.

– Ладно, – сказал я старушке, – пусть разговаривают. Они нам не мешают.

Бабушка рассказала мне немного о себе, и о том, как она молилась в храме у себя на родине, и о том, как прошло ее детство. Вспоминала, как тяжело доставалось, пока работала на лесоповале. Почему на лесоповале? Другой работы не было. Как вышла замуж и как радовалась рождению дочери. Рассказала и о том, как дочка училась в школе, а потом в техникуме. Сказала, что она у нее очень хорошая, вот только, к сожалению, неверующая.

Я принял исповедь у старого человека, пособоровал ее и причастил. Причастилась она сама без всякой сторонней помощи. Прощались мы с бабушкой как самые лучшие друзья. Даже больше, чем друзья. Теперь нас объединяло причастие.

Все это время, пока я находился в комнате со старушкой, до меня доносился громкий голос и смех ее дочери. Предположил, что у той не все в порядке со слухом. Обычно чем хуже у человека слух, тем громче он начинает говорить. Собираясь, подумал, что, наверное, имеет смысл сообщить хозяйке, что мы закончили, и попрощаться. Но хохот все еще продолжался, и я не решился прервать разговор, как мне показалось, только подходящий к своему апогею. Собрал «тревожный» чемоданчик, оделся и незаметно покинул квартиру.

Со времени моего ухода прошло еще что-то около получаса. Мне ожидаемо звонила та же женщина.

– Ой, вы ушли, а мне ничего не сказали! Разве так можно? Даже не успела вас поблагодарить.

Я постарался ее успокоить:

– Ничего страшного. Пожалуйста, не беспокойтесь. Не хотел прерывать ваш разговор. Да и не к вам, в конце концов, я приходил, а к вашей маме. Она меня и поблагодарила.

– Вы, наверное, думаете, что мне моя мама безразлична. Но это не так. Я люблю ее и любила всю жизнь. Знаю, мне ее будет очень не хватать, и внутренне к этому уже готовлюсь. А что вчера в разговоре сорвалась, простите, трудно во всем угодить старому человеку.

Не помню, когда это было. Мы тогда еще служили молебны в больничной часовне в честь святителя Луки Крымского. И ко мне после очередного молебна подошла одна наша прихожанка и рассказала удивительную историю.

– Батюшка, у меня есть дочь. Человек она взрослый, живет отдельно от нас в Москве и работает в коммерческом банке. В церковь дочь, в отличие от меня, не ходит, но факт, что мама у нее верующая, ни от кого не скрывает и даже, по-моему, этим гордится.

Так вот, вместе с ней в том же банке работает еще одна такая же молодая женщина. И такая же неверующая. Не так давно она похоронила свою маму. Похоронила и очень по ней тоскует. Рассказывает, что вечерами, бывает, плачет и просит маму, чтобы та приснилась ей во сне. Хочется ей снова увидеться со своей мамой, узнать, где она сейчас и каково ей там?

Мама к ней действительно пришла во сне и сказала: «Если ты хочешь со мной встретиться, то иди в церковь и причастись. Встретиться мы с тобой можем только через Чашу, через Причастие».

Та девушка хоть от церкви человек и далекий, но знала, что у ее коллеги мама молится и ходит в храм. Подошла она к моей дочери, рассказала свой сон и просит, мол, расспроси у своей мамы, что обозначает это ей неизвестное слово «причастие»? Чего от нее добивается ее мама?

Вспоминая эту удивительную историю, рассказанную мне нашей прихожанкой, я жалел только об одном. Жалел, что у меня не сохранился номер телефона женщины, донимавшей меня своими звонками, чтобы я пришел и причастил ее старенькую маму. И мы все никак не могли согласовать с ней день и час. Я бы ей обязательно позвонил и пересказал эту историю про причастие.

Преступление и наказание

Село Угрюмиха не то место, где шумят автотрассы федерального значения. Нет в нем каких-то крупных производств. И не только крупных. Вообще ничего нет. Был, правда, небольшой продуктовый магазинчик. Но когда в километре от Угрюмихи построили сетевой «Магнит», магазин закрылся сам собой. Незаметно и без объявления. Утром пришли бабушки за хлебом, а на двери замок.

Зато рядом с бывшим магазином на прирезанном к нему клочке земли хозяевам повезло построить вышку сотовой связи. Вовремя подсуетились и сдали в аренду монополистам сколько-то метров квадратных угрюмихинского подзола, поскольку сдавать землю в аренду оказалась выгоднее, чем торговать водкой и хлебом. Хорошая получилась вышка, высокая. С какой стороны ни погляди на деревню, ее отовсюду видать. В ясные дни вышка отражается в лучах солнца и, радуя глаз, переливается будто стеклянная.

Так что теперь в Угрюмихе два центра визуального притяжения: Свято-Архангельский храм, где настоятельствует отец Филипп, и стального цвета вышка сотовой связи. И стоят они в деревне словно иллюстрация известного марксистского тезиса о единстве и борьбе противоположностей и как свидетельство того, что прогресс имеет место быть даже в такой захудалой деревне, как Угрюмиха.

В то же время, несмотря на столь серьезный недочет, как отсутствие проходящей сквозь деревню автомобильной трассы федерального значения, москвичи активно скупают дома у местных жителей. Потому как в самой деревне, так и во всей округе воздух чистейший. И не только воздух, но и вода, что подается из артезианской скважины. И речка, где все еще водится рыба, и песчаные берега вдоль нее. Короче, не деревня, а сказка для дачника и рыболова. Беда больших городов – жизнь на нервах. В Угрюмихе о нервах можно не вспоминать. В Угрюмихе время остановилось.

Настоятель местного храма иеромонах Филипп еще на стадии возведения сотовой вышки пытался привлечь внимание общественности к тому факту, что вышка явно конкурирует с историческим памятником и нарушает веками сложившийся ландшафт. Но призыв батюшки не услышали или не захотели услышать, потому научно-технический прогресс одержал победу в отдельно взятом селе, а ретрограды остались в одиночестве. Зато сегодня у дачников нет проблем с сотовой связью и интернетом.

У отца Филиппа, несмотря на настоятельство, пусть и в сельском приходе, имелись послушания и на стороне, то есть вне пределов вверенной его окормлению деревни Угрюмиха. Указом владыки отец иеромонах в качестве духовника был обязан посещать ближайшую к его деревне зону общего режима. Службы в небольшой деревянной церквушке, построенной на территории зоны, вел молодой батюшка из числа недавних выпускников духовной семинарии. Основным местом его служения был центральный храм благочиния, где он подвизался в качестве чередного священника. Служить человек умел, но был еще слишком молод, чтобы общаться напрямую с сидельцами зоны. Беседовать по душам и принимать исповедь у заключенных благословили более опытного отца иеромонаха.

Зона общего режима подразумевает, что заключение в ней проходят люди, осужденные впервые. Или те, чьи преступления общество не рассматривает как слишком уж социально опасные. И есть надежда, что после освобождения бывшие заключенные одумаются и станут жить нормальной человеческой жизнью. К отцу Филиппу, человеку пожилому и рассудительному, население колонии относилось уважительно. И если у кого-то появлялось желание излить душу, он шел к священнику без опасения, что еще кто-то третий узнает о содержании их разговора.

Отец Филипп жалел заключенных. Особенно молодых, еще только начинающих жить. С ними он вел особо душеспасительные беседы. Имена тех, кто обращался к батюшке за советом, он записывал в отдельный помянник и на проскомидии старался поминать их в первую очередь. Однажды в храм к отцу Филиппу пришел один из заключенных. Батюшка не помнил, чтобы когда-нибудь общался с ним раньше. Человек еще молодой, но не юный, лет тридцати. Манера держаться выдавала в нем человека спокойного, рассудительного и еще уверенного в себе. Такие люди предпочитают больше молчать и слушать, нежели сами говорить. Они не стремятся наставлять или поучать. Такие скорее предупреждают, нежели просят.

Отец Филипп принял у заключенного исповедь, прочитал над ним разрешительную молитву и захотел ближе познакомиться с исповедующимся, задавая тому самые общие вопросы о том, как он молится и читает ли Евангелие. Духовника интересовало, есть ли у молодого человека семья и каковы его планы на будущее после освобождения.

– Какой у вас срок заключения?

– Восемь лет лишения свободы. Статья серьезная, разбой. Но поскольку первая судимость, то и отбываю наказание в зоне общего режима.

– Вот уж, глядя на вас, никогда бы не подумал, что вы разбойник. Предположил бы, что вы бывший военный или чиновник, руководитель среднего звена. Ваш вид никак не выдает в вас разбойника.

– А я и не разбойник, – чуть улыбнувшись кончиками губ, ответил тот отцу Филиппу.

– Не понимаю, – переспросил батюшка, – наказаны вы за разбой. И в то же время утверждаете, что вы не разбойник.

– Я действительно преступил закон. В соответствии с Уголовным кодексом за совершенное правонарушение мне грозило до трех лет лишения свободы. Разбоем я никогда не занимался. Но во время следствия мне приписали и то, что я никогда не совершал. Причем ни для кого это не было секретом. Но я не стал отпираться. Суд прошел по ускоренному варианту. Я получил относительно небольшой срок в колонии общего режима с правом на условно-досрочное освобождение.

Ответ заключенного еще больше запутал отца Филиппа.

– Постойте, выходит, вы преступления не совершали, но отпираться тем не менее не стали. И до истины решили не докапываться. Почему вы соглашаетесь на явное беззаконие и не настаиваете на пересмотре дела? И еще, слушая вас, невольно возникает помысл, что таких, как вы, в зоне немало?

– Каких таких? – переспросил заключенный.

– Ну вот таких, невиновных.

– Ошибаетесь, батюшка. Невиновных здесь нет. Каждый в чем-нибудь да виновен.

– Как – нет?! А вы? Ваш собственный пример не свидетельствует ли об обратном?

– Если бы прокурору стало известно обо всем, что я на самом деле успел натворить в своей жизни, то меня бы ждала расстрельная статья.

Отец Филипп задумался. Прервав молчание, он спросил:

– Да, но ведь, кроме вас, этого больше никто не знает. Зачем же вам соглашаться на столь длительный срок заключения? Восемь лет – это немало.

– Шесть, или восемь лет, или десять. Это уже не мне решать. Молодой был, и то, что когда-то натворил, все это было по глупости. Становясь старше, я понимал, что просто так мне это с рук не сойдет. Сперва это был только страх наказания от людей. Но люди за мной не пришли. Мое преступление до сих пор не раскрыто. Можно бы и успокоиться. Но нет, неожиданно накрыло чувство покаяния «за содеянное». Душа заболела, потому и в церковь пришел. Я уверовал в Бога. Специально поехал в один далекий монастырь поговорить с духовным человеком. Знакомые посоветовали к нему съездить.

Я увидел этого человека, поверил и открылся ему. Рассказал обо всем в исповеди и спросил, что мне делать? Он ответил:

«Молись и проси Христа, чтобы суд за твой грех совершился бы еще здесь, на земле. А не там, где покаяние уже невозможно. Лучше быть наказанным и пострадать здесь, а не в вечности». Я стал молиться.

Ввязавшись в случайную драку, даже не думал, что все вскоре обернется именно так и я за то, чего не делал, получу целых восемь лет. Но я каждый день вспоминаю ту мою молитву с просьбой о наказании за грех еще здесь, на земле. Без ропота принимаю в очищение от реально совершенного мной злодеяния. И благодарю за Его снисхождение ко мне, всего только восемь лет заключения.

В храме в самой Угрюмихе те же дачники бывают редко. Но все же несколько таких семей, приезжая летом на дачи, причащают детей на воскресной литургии. Иногда и сами причащаются. Чаще остальных летом на службах можно было увидеть Анастасию, молодую женщину лет тридцати пяти. В храм они приходили вдвоем с дочкой дошкольного возраста. И никогда отец Филипп не видел рядом с ними мужчин, ни дедушки, ни папы, из чего сделал вывод, что Анастасия, скорее всего, воспитывает маленькую дочь в одиночку.

Добродушная Настя нравилась старому священнику. Ему всегда были симпатичны люди простые в общении, не кичащиеся учеными степенями, дипломами или достатком. Он терпеть не мог в людях равнодушия и радовался, видя, как кто-то отзывается на нужду другого, помогая ближнему, хотя бы в малом. По мнению отца Филиппа, Настя была именно таким человеком. Потому когда он видел Настю с девочкой входящими в храм, то неизменно испытывал чувство радости. Еще батюшка любил детей. Собственные его дети давно уже выросли, а внуки к деду в деревню приезжали редко. А как подросли, так и вовсе перестали бывать.

Зная напряженный ритм жизни своих москвичей и боясь показаться назойливым, в общении с близкими удовлетворялся нечастыми разговорами по телефону и смайликами от внуков в ответ на его поздравления с именинами и днями рождений. Потому маленькая дочка Анастасии превратилась для отца Филиппа в отдушину. С ней они могли вдоволь наиграться и похохотать. С ребенком батюшка сблизился даже быстрее, чем с мамой. Настя, входя в общение с отцом Филиппом, поначалу проявляла осторожность, и добрые их отношения установились не сразу. Года два понадобилось, чтобы между священником и Анастасией возникло доверие, переросшее в дружбу. Однажды в разговоре с отцом Филиппом молодая женщина рассказала о том, как однажды, когда она еще только становилась подростком, ее отец, будучи пьяным, воспользовавшись отсутствием мамы, стал ее домогаться.

– Слава Богу, он был настолько пьян, что ему не удалось удержать меня и я смогла вырваться из его рук и убежать из дома. Маме об этом я рассказывать не стала, а отец, протрезвев, вел себя как обычно, так, словно ничего и не произошло. Мне кажется, он не помнит о том своем ужасном поведении. Зато я не смогла забыть безумных глаз моего дорогого папочки. Его влажные руки, лицо, запах перегара навсегда врезались мне в память. Продолжая любить отца, я весь свой остаток детства испытывала страх, стараясь никогда не оставаться с ним дома вдвоем. Помню это свое странное раздвоение – чувство страха перед отцом и одновременно дочернюю любовь к нему. Зато в отношении к другим мужчинам я уже не терпела никаких компромиссов.

С тех пор во всем мужском роде я видела потенциальных врагов. При всей моей ярко выраженной женственности отношения с мужчинами вызывали у меня отвращение. Но надо было устраивать жизнь, я вышла замуж, когда мне было уже около тридцати. К счастью, мой муж – моряк. И дома большую часть года его не бывает. Притерпелась, зато вот оно мое счастье. – И она показала на дочку. – Мой муж прекрасный человек, но я даже в отношениях с ним не могу раскрыться как женщина и дать ему почувствовать себя по-настоящему любимым. Так и живу с постоянным чувством вины перед ним.

Однажды после воскресной литургии, причастив ребенка, Настя подошла к отцу Филиппу и попросила его молитв об отце.

– Беда, батюшка. Мой папа ехал из Москвы на дачу. Загрузил всяким хламом багажник, вдобавок еще и прицеп. Въехал в райцентр, за ним уже и родительская дача. Навстречу ему мальчик на велосипеде. Знаете, как они сейчас любят ездить – за руль руками не держатся, а педали крутят. Оставалось буквально несколько метров, чтобы им поравняться. Не знаю, что там случилось, может, на камень колесом наехал, но велосипед бросило прямо на папин «жигуленок». Отец попытался увернуться и резко крутанул руль вправо. Он бы успел уйти от столкновения с велосипедистом, но совсем забыл про прицеп. Короче, мальчик погиб, и теперь во всем винят моего отца. Батюшка, помолитесь, пожалуйста, я за маму волнуюсь. У нее такое слабое сердце.

Разбирательство затянулось на полгода. Отец Филипп молился о благополучном исходе дела. Это же так понятно, говорил себе батюшка, водитель в этой ситуации не виноват. Как можно обвинить невиновного?

Анастасия в очередной свой приезд на дачу снова зашла в храм, подошла к отцу иеромонаху и задала тревожащий ее вопрос:

– Батюшка, я молилась вечерним правилом и вдруг подумала: а что, если для моего отца эта авария – возмездие за то, что он пытался сделать когда-то со мной в детстве? Что, если Бог ему за меня отомстил?

– Настя, я не думаю, что Бог станет мстить человеку, о котором молятся его собственные дети. Бог, если и попускает кому-то страдать, так для его же вразумления и покаяния. А как же мальчик? Погиб ребенок. Мстить за тебя твоему отцу, лишая жизни кого-то третьего? Подумай, насколько это в логике Промысла Божьего?

В ответ на вопрос священника, известно ли ей что-нибудь об этом ребенке, Анастасия рассказала:

– Да, конечно, мы с мамой наводили о нем справки. Ребенок из неблагополучной семьи. Рос предоставленный самому себе. Третировал практически всю округу, но по причине его малолетства никто ничего не мог с ним поделать. Отличался жестокостью к животным. Вешал кошек. Однажды облил бродячую собаку жидкостью для розжига и подпалил бедное животное.

– Какая страшная судьба! – выслушав Настю, произнес священник. – Думаю, в том, что он стал таким, есть и наша общая вина. Безнаказанность неминуемо ведет человека к погибели. Не важно, маленький он или большой. Страх перед возмездием заставляет жить по правилам.

Прошел чуть ли не год после того несчастного случая. Судья, по словам Насти, решил сделать это дело показательным для всех автолюбителей и приговорил Настиного отца к шести годам заключения в зоне общего режима. А еще месяц спустя Настя позвонила отцу Филиппу и сообщила, что отбывать наказание он будет в зоне по соседству с Угрюмихой. Той самой, которую окормляет отец Филипп.

В телефонном разговоре Настя рассказала, что надеется на то, что отец, угодив в места не столь отдаленные, будет иметь достаточно времени, чтобы поразмыслить о своей жизни и сделать нужные выводы. О чем она все это время и молилась. Для отца иеромонаха было понятно желание Насти привести отца к покаянию и вере в Бога. Кому из верующих не хотелось бы видеть в храме своих близких?! Вот и Настя не стала исключением. Единственно, о чем она просила отца Филиппа, чтобы в случае общения с ее отцом батюшка не выдавал, что ему известна история их отношений с дочерью.

Действительно, со временем Настин отец стал все чаще появляться в храме, построенном на территории зоны руками самих же заключенных. Пришел день, и мужчине захотелось пообщаться с отцом духовником. Они много говорили друг с другом и о Христе, и о покаянии. Отец Филипп спросил Настиного отца:

– Как вы отнеслись к вынесенному вам приговору? Вы согласны с тем, что ребенок погиб по вашей вине?

Тот помолчал и спустя несколько секунд ответил:

– Знаете, батюшка, если подходить беспристрастно, то в этом конкретном случае я не считаю себя виновным в гибели мальчика. Скорее это все-таки несчастный случай. Я как мог пытался предотвратить наезд, но оказался бессилен перед обстоятельствами.

– Вы думаете подавать на пересмотр дела?

– Пересмотр дела? – переспросил Настин отец. Лицо его стало жестким. – Нет, я на пересмотр подавать не буду. Да, в этом конкретном случае я не считаю себя виновным, но это не значит, что я ни в чем не виноват и не должен ни за что отвечать.

Много лет назад, когда моя дочь еще была подростком, в отношении нее я совершил настоящее преступление. Все эти годы камнем лежит у меня на душе память о том, что я тогда чуть было не натворил. За то давнее преступление Бог здесь и сейчас призывает меня к ответу. И знаете, я Ему за это благодарен.

И он принялся вспоминать. Ему было трудно говорить. На глазах появились слезы, но он не умолкал. Слезы его душили, он прерывался, делал глубокий вздох. И, не щадя себя и не оправдываясь, продолжал говорить.

Отец Филипп в это время сидел рядом. Прикрыв глаза, он молился, выслушивая его спонтанную исповедь. Слушал и благодарил Бога, что вновь стал свидетелем самого главного чуда на земле – возвращения человека к жизни.

Наступила зима. Дачники разъехались по теплым квартирам. Угрюмиха опустела. Неожиданно во время воскресной литургии батюшка увидел входящую в храм Настю вместе с дочкой и незнакомым ему мужчиной на вид лет около сорока.

После службы все трое подошли к отцу иеромонаху.

– Батюшка, познакомьтесь. – Она взяла под руку своего спутника. – Это мой муж. Мы с дочкой ему о вас столько рассказывали, что ему самому очень захотелось увидеть отца Филиппа. Сегодня мы приехали все втроем поблагодарить вас за молитвы и поделиться радостью.

Папа не соглашался, но я все равно подала ходатайство на пересмотр его дела. И суд высшей инстанции отменил приговор как не имеющий основания. Отца освободили, и теперь его дело отправлено на доследование. И есть надежда, что за решетку его уже не отправят. Ну разве это не чудо, батюшка! – сказала Настя и положила головку на плечо своему мужчине.

Случай на Пасху (из рассказа Марии)

Встретили Пасху. Служили в Казанском храме в деревне Марково, что в лесу в двадцати километрах от железнодорожной станции. Конечно, не ближний свет, зато и на службах там, как правило, все свои. Домой к себе в поселок я добралась лишь под утро. Тем не менее до работы у меня еще оставался шанс поспать целых три часа. Подумала, что надо бы сварить кашу для внука. Но это я сейчас быстро, каша много времени не займет.