– Точно! Я еще помню, как с бабушкой на почту ходил и там сургучом пахло.
– Интересно, сейчас пахнет?
– Сейчас евроремонт. Сейчас ничем не пахнет.
Мы замолчали. Воспоминания и дешевая водка нарушили логическую цепь в мозгу.
– Так вот, – очухался я. – Родители эти мандарины экономили. Сами не ели, мне отдавали. И однажды я съел целый ящик, у меня распухло горло, и я чуть не задохнулся.
– В натуре?! – оживился Витька.
– Ага. – Я с гордостью вспомнил опас- ный инцидент и ощутил себя настоящим мужиком.
– Выпьем за жизнь.
– Лехаим!
– Чего?
– «За жизнь» по-еврейски.
– Ты разве еврей? – с сомнением оглядел меня Витька.
– Нет… в общем. Подружка была еврейка.
Мы чокнулись, выпили, поморщились.
– На. – Витька сунул мне под нос полмандарина. Я разинул рот. – За папу, за маму, у-ти мой хороший, – рассмеялся Витька, скормив мне половинку и сожрав другую. – А у меня от другого.
– Чего от другого?
– Аллергия.
Я достал сигареты, угостил Витьку, пристроил свою в губы, закурил.
– Я когда репортажи в Абхазии делал… – Витька затянулся.
– Про войну, что ли?
– Ну да. Там как раз сезон был… Начало ноября, мандарины поспели, а собирать некому.
– И ты их все сожрал?! – расхохотался я.
– Да че ты все сожрал да сожрал, как будто ничего другого нет! – раскипятился Витька.
– Шутка просто.
– Не буду рассказывать. – Витька заду- мался.
– Ну, Витян, не обижайся.
– Не знаю…
– Витян, дорасскажи, раз начал!
– Ну, работал я с одним абхазским отрядом. Описывал, как и что. У них там одна баба была, прикинь.
– Круто!
– Лия Арнба. В бейсболке с надписью USA, в бронике, везде запасные магазины. – Витька хлопнул себя по груди, бокам и бедрам. – Бывшая училка.
– Ну и как ты с ней?
– Никак. Мы попали в засаду. Возле Сухума. В мандариновой роще…
Витька затянулся.
– Мандарины тогда никто не собирал, они опали и покрывали всю землю. Реальный оранжевый ковер, только хлюпает под ногами. Впереди Лия, я с камерой за ней. И вдруг тра-та-та! – Витька отпил из горлышка. – Лия упала, не помог броник. Остальные залегли, отстреливаются.
За забором прошли молодые девчонки, хихикнули.
– Давайте к нам! – крикнул я.
– Мы замужем! – кокетливо ответили девчонки.
Витька продолжил:
– И вот лежу я весь в ее кровище и одновременно в мандариновой жиже. Знаешь, как сицилийские апельсины, красно-оранжевые. Все липкое, в носу, во рту, в ушах. Глаза щиплет. Голову не поднять. А краем глаза вижу синее небо и крупный мандарин, прямо перед носом. У него кожа мясистая была, вся в порах. Как нос у алкоголика. Так и пролежал полчаса, пока меня не оттащили… – Витька разлил остатки, передал мне стакан, поднял свой. – За жизнь.
– За жизнь.
Водка пошла с трудом. Закусывать было нечем, мандарины кончились.
– С тех пор у меня от мандаринов все чешется.
Мы помолчали.
– А может, это была та роща, из которой твои знакомые мандарины присылали? – Подумал вслух Витька.
– Может, и та. Они грузины были. Когда заваруха началась, мы с ними связь потеряли.
Подул ветер. Стало смеркаться. Проехала патрульная машина. Нас не заметили.
– У тебя уже чешется? – спросил Витька.
– Неа. А у тебя?
– И у меня не чешется.