Черный гусар. Разведчик из будущего

Неожиданно для саксонцев начала атаку прусская гвардия и кавалерия. Союзники уже поняли, что не успевают развернуться в боевой порядок. Тут же зазвучала команда, но войска дрогнули. Начали отступать.

– Австрийцы к ним не успеют подойти, государь, – проговорил тот же офицер.

– Сам вижу, – прошептал король, поднося подзорную трубу к лицу.

Фридриха сейчас больше всего интересовало, что будет делать Карл Лотарингский? Сын герцога Лотарингского Леопольда и принцессы Элизабеты Шарлоты Орлеанской, тридцатитрехлетний принц Карл Александр уже в четырехлетнем возрасте стал владельцем собственного полка. В семнадцать – кавалер ордена Золотого руна. В двадцать четыре вместе с братом уехал в Вену, где получил тут же звание генерал-вахтмейстера. Принимал участие в войнах с турками. В чине генерал-фельдмаршала выступил против Фридриха П. Прусский король этот факт не забыл. Иногда даже укорял этим своих старых генералов. В первые годы австро-прусской войны действовал против армии неприятеля очень даже успешно, но 17 мая 1742 года фортуна на какое-то мгновение от него отвернулась. После проигранного им сражения при деревне Готузиц близ Часлау Мария Терезия вынуждена была заключить мир в Бреславле, уступив Фридриху II Нижнюю и Верхнюю Силезию до Тешена, Троппау и землю по ту сторону Оппы и высоких гор, равно как и графство Глац. В качестве наказания Мария Терезия направила молодого офицера осаждать Прагу. Под стенами города фортуна вновь улыбнулась ему. Затем последовала победа при Браунау Удалось занять всю Баварию, овладеть частью Эльзаса. Но вскоре вновь возобновилась война с Пруссией, и ему пришлось вернуться в Богемию. Теперь генерал-фельдмаршал смотрел, как терпят поражение саксонцы.

Фридрих видел в подзорную трубу, как австрияки торопились занимать оставленные позиции саксонцев. Пытаются удержаться. Вот только времени у них почти нет, так как несущиеся на волне успеха прусские пехотинцы тут же атаковали их.

– Правое крыло, – распорядился король прусский, – должно переменить фронт. Нужно, чтобы они действовали с фланга и попытались выйти в тыл австрийцам.

Гонец тут же вскочил в седло и умчался исполнять приказ. Фридрих II вновь взглянул в трубу. Карл Лота-рингский, отбивая удары, не воспользовался задержкой (прусские силы начали переправу через ручей) для своевременного отступления.

Австрийцев граф Нассуйский начал теснить с левого крыла. Затем молниеносная атака конницы генерала Геслера. Союзники дрогнули и начали отступать. Причем делали они это вновь беспорядочно. Удар с правого фланга прусского крыла, и вот они уже стремительно бегут.

– Победа! – проговорил вновь тот же офицер. – Австрийцы разбиты.

– Не совсем, – молвил Фридрих П. – Австрийский авангард, состоящий из войск генерал а Валлиса и Надасти, так и не принял участие в бою. Я так и не решился его атаковать.

– Но почему, ваше величество? Король промолчал.

– Займите высоту у села Каудер, – приказал монарх и добавил: – И прекратите преследование. Битву мы и так выиграли.

Впоследствии австрийские полководцы оправдывались: «Мы не могли атаковать пруссаков отчасти по причине разделявших нас болот, а отчасти потому, что они сами перешли по ним и атаковали нас».

Тут, дорогой читатель, мы на какое-то мгновение от барона Адольфа фон Хаффмана вновь вернемся к Игнату Севастьяновичу Сухомлинову, чтобы понять, что творилось в душе у бывшего старшины Красной армии.

Болота – это уж слишком. Ту болотистую местность, что разделяла полк Черных гусар от австрийской кавалерии, по мнению Сухомлинова, так назвать у него бы язык не повернулся. Причиной их неактивных действий, считал Игнат Севастьянович, было то, что австрияки просто были смущены и устрашены самоуверенным и наглым наступлением пруссаков, ведь первые численно превосходили последних. Поэтому союзники не везде доводили дело до столкновения, ограничиваясь только залпами из карабинов, после которых частенько бросались в бегство. Зато прусским солдатам к таким маневрам было не привыкать. И казавшаяся неприступной австрийским генералам местность не оказалась такой уж серьезной преградой для Черных гусар. Переправившись с левого крыла вброд через стригауские воды, кавалеристы атаковали правый фланг австрийцев. Завязалась схватка, в которой оба дуэлянта получили шанс либо умереть достойно, либо совершить такой подвиг, после которого Фридрих II сменил бы гнев на милость.

Утром, находясь позади полковника, тот как раз наблюдал в подзорную трубу вражеские позиции, Сухомлинов о предстоящем очень много думал. Он уже понял, что никогда еще в жизни не участвовал в таких вот сражениях. Да, он воевал. Причем дважды, но всегда это были мясорубки, жизнь человеческая в которых ничего не стоила и места для подвига не было. В войне двадцатого века не будет всех красок битв более ранних эпох. Цвета померкнут, музыка, что сейчас доносилась до ушей барона, если и будет, то не такой воинственной. И все же, какая бы ни была война, эта пестрая или та, цвета хаки, война есть война. Убивают во все времена. Правда, здесь человек что-то еще стоил.

Сухомлинов закрыл глаза. Его прошлое, его будущее – все неожиданно смешалось. Судьба вновь

издевалась над ним. Опять война, и вновь существует вероятность, что он погибнет. Вот только… Только лично он умирать не собирался. Ни во время сражения, ни от руки палача. Прощение прусского короля? Нет, на него Игнат Севастьянович не надеялся. Подумывал уйти с отступающими австрияками. В качестве пленного? А почему бы и нет. Главное – живым. А не будет ли это предательством? Сухомлинов усмехнулся. Нет, не будет. Это не его родина. Взглянул на друзей, к которым за последний месяц уже привык. Жалко их обоих. И все же, может быть, хоть фон Штрехендорфу повезет. Удастся ему отличиться, а там, глядишь, и смилуется старый Фриц. Все же Иоганн всего лишь секундант. Перевел взгляд на поле.

– Господа, – громко, что есть мочи проговорил полковник, – пора.

С этими словами Игнат Севастьянович вновь исчез.

Полковник поднял руку и указал в направлении противника. Как бы то ни было, но атака проходила по всем правилам. Сначала большой рысью, затем широким галопом, но всегда сомкнуто. Фридрих II считал, что при соблюдении этого неприятельская конница будет всегда опрокинута. Правда, существовала оговорка: «Если кто-нибудь из людей не исполняет своей обязанности и выскакивает из рядов, то первый же офицер или унтер-офицер должен его проткнуть палашом». Сухомлинову, офицеру, когда-то служившему в кавалерии, это было непривычно, но он прекрасно помнил, что в чужой монастырь со своим уставом не лезут. И все же, когда с рыси гусары перешли на галоп, помня, что ему-то терять нечего, барон фон Хаффман, выхватив из ножен саблю, поскакал впереди всех, ведомый жаждой победы. Сейчас он еле сдерживался, чтобы не закричать: «Ура!»

Брызги из-под ног лошади. Лица друзей. Страх улетучился, а впереди враг, по-любому отступать не собирающийся.

С криками они налетели на кавалерию австрияков. Несмотря на то, что Фридрих не поощрял кавалеристов за пользование огнестрельным оружием во время атак, фон Хаффман не удержался и выхватил левой рукой пистолет. Сделал выстрел, убив тем самым одного из австрияков, и лишь после этого набросился с саблей на врага. Испытывал ли Игнат Севастьянович в тот момент те чувства, что были у него, когда он вместе с лейтенантом Зюзюкиным уничтожал фашистских оккупантов? Конечно же, нет. Было какое-то непонятное и непривычное чувство, словно он дрался сейчас из-за неизвестно чего. «Неизвестно чего? – пронеслось в голове Адольфа фон Хаффмана. – Как бы не так». Он бился за свою жизнь. За возможность победить в сражении. Отличиться и вымолить тем самым для барона фон Хаффмана прощение у прусского короля.

Сабли ударили друг об друга. Раздался неприятный звук. Лошади обоих противников затанцевали в непонятном танце. Оба врага то и дело уклонялись от ударов. Казалось, поединок мог затянуться надолго. Наконец фон Хаффману удалось произвести неожиданный для противника маневр. Он удачно увернулся от атаки австрийского драгуна и тут же контратаковал, нанеся мощнейший рубящий удар, пришедшийся точно по темечку. Не спасла и треуголка. Враг рухнул из седла на землю. Лошадь дернулась. Адольф фон Хаффман ударил плеткой по ее боку, и она унеслась прочь.

Барон огляделся. Его товарищи рубились насмерть. Иоганн фон Штрехендорф отбивался сразу от двоих. Шнейдер показывал мастерство какому-то австрийскому офицеру, нанося удар за ударом. Тот отбивался, причем, как отметил фон Хаффман, удачно. И все же с ним Ганс должен был легко справиться, а вот Иоганну помощь не помешала бы. Барон поспешил, но не успел. Фон Штрехендорф справился уже с од-

ним и переключился на другого. Орудовал он саблей ловко. Уворачивался, наносил удары, наконец, выбил австрияка с коня, а затем, не оглядываясь на поверженного противника, устремился в гущу сражения, за ним помчался и фон Хаффман.

Уже через мгновение Адольф сообразил, что мчатся они вдвоем в сторону двух австрийских офицеров. Барон тут же понял, что задумал его приятель. Взять зазнавшихся дворян в плен и получить прощение у короля.

– Однако, – прошептал он, подлетая к офицерам.

Что-что, а в плен австрийцы сдаваться не собирались, а удирать уже было поздно. Они упустили момент, не заметили гусар и теперь вынуждены были обнажить сабли.

Сражались резво. И если бы не поспешивший к товарищам Шнейдер, неизвестно, чем бы это закончилось. В тот момент, когда один из австрияков замахнулся саблей, Ганс выстрелил. Попал точно в руку, чем спас фон Штрехендорфа от неминуемой гибели. В этот момент фон Хаффман увернулся от удара своего противника и сделал ответный выпад, рубанув так, что отсек офицеру несколько пальцев на правой руке. Сабли у обоих австрияков выпали из рук.

– Господа, – проговорил барон, – мне кажется, вы проиграли.

Он запустил руку в карман штанов и извлек батистовый платок. Кинул своему противнику. Тот тут же замотал рану.

– Спасибо, – проговорил австрияк.

– А теперь, господа, проследуйте с нашим приятелем, – добавил фон Хаффман. – Если, конечно, вам дорога жизнь.

Один из офицеров взглянул на Шнейдера. Обратил внимание на второй пистолет гусара и улыбнулся.

– Хорошо, господа, мы проследуем с вашим другом.

Офицеры ускакали со Шнейдером в сторону ставки Фридриха П. Барон надеялся, что Ганс сообщит королю, что и они с фон Штрехендорфом приложили к пленению австрийских полководцев руку.

А между тем атака продолжалась. Гусары бились неистово. Понять сейчас, на чьей стороне была удача, было трудно. Барон отметил, что полковой трубач своим упорством не уступал остальным воинам. Фон Штрехендорф куда-то рванул, все, что успел сделать фон Хаффман, так проводить его взглядом. И уже через минуту был сам атакован неприятелем. Пришлось вновь обнажить саблю и принять бой. На этот раз боец попался не такой опытный, чем предыдущие два. Несколько ударов, и с ним было покончено. Тот рухнул, как мешок с лошади. Разглядывать, кто это такой, не было никакого резона. Мимолетная стычка, в которой один из них должен был погибнуть. В этот раз повезло фон Хаффману в следующий раз – одному Богу известно.

Барон окинул поля боя и заметил, как на фон Штрехендорфа мчится драгун. Белый мундир, черная треуголка, рыжие усы, в руках шпага, за спиной карабин. Казалось, он готов разрубить Иоганна на кусочки. Первая реакция фон Хаффмана была броситься наперерез. Удержался, понимая, что неуспеет. Запихнул саблю в ножны, причем сделал это так быстро, что и сам удивился. Выхватил из-за пояса пистолет. Прицелился, как тогда на дуэли, и выстрелил. Попал в коня. Австрияк вылетел из седла и приземлился к ногам фон Штрехендорфа. Тут же вскочил и кинулся на Иоганна. В ответ друг баронаударил того саблей со всего размаха. Драгун схватился за лицо. Громко заорал и повалился на землю.

Подскакал фон Хаффман. Взглянул на приятеля и только успел спросить:

– Ты как? Живой?

И в этот момент артиллерийский снаряд разорвался в метре от приятелей. Взрывной волной обоих выкинуло из седла.

И снова первая мысль, промелькнувшая в голове Сухомлинова, – неужели умер? Вроде нет. Пошевелился. Боль пронзила все тело. Значит – еще жив. Вот только, может, как и в предыдущий раз, судьба перебросила его во времени. Игнат Севастьянович попытался вспомнить то, что произошло после взрыва. Совсем немного. Он летел. Падал. На мгновение потерял сознание, потом очнулся. Увидел бегущего, всего в крови, фон Штрехендорфа. Тот опустился перед ним на колени. Пощупал пульс. Вымолвил:

– Жив.

И тут же подозвал одного из гусар. Когда тот подъехал, распорядился отвезти фон Хаффмана в деревню, а сам, выхватив саблю, рванул опять в гущу событий. А дальше помутнение.

А может, он там, в восемнадцатом веке, умер? Ну, не довезли до деревни, не отдали маркитанткам. Душа переместилась во времени.

Сухомлинов, не открывая глаз, прислушался. Говорили на немецком.

Может, обратно в двадцатый век?

Игнат Севастьянович был не уверен. Немецкий язык не показатель. На нем могли говорить и тевтонские рыцари, и фашисты. А может, перемещения не было? Может, он сейчас в деревне и вокруг него австрийцы? Тоже, конечно, не подарок. Хотя, с другой стороны, и топор не грозит. Придет в себя и уйдет туда, где Фридрих его не достанет. Разве он виноват, что барон ввязался в дуэль с господином Мюллером? Ведь попытался сделать все, чтобы избежать. Не получилось. Теперь вот расхлебывай.

Он вновь прислушался. Говорили действительно на немецком. Причем голоса принадлежали мужчине и женщине. Причем речь, в чем Сухомлинов не сомневался, явно шла о нем.