Оценить:
 Рейтинг: 0

Государственная Дума Российской империи 1906-1917 гг

Год написания книги
2021
Теги
<< 1 2 3 4 5 6 ... 8 >>
На страницу:
2 из 8
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

.

Император Николай II, не будучи личностью волевой, тем не менее сделал решающий шаг по пути перестройки системы государственной власти и управления, здесь сказалось как влияние военно-политической ситуации, так и настойчивые уверения ряда ближайших советников государя, что уступкой он завоюет доверие благоразумной части общества и с его помощью положит конец «смуте и анархии». Но этот вывод монарх сделал далеко не сразу и не без внутренней, тяжелой для него борьбы.

Начало века ознаменовалось в России студенческими волнениями невиданной до той поры силы и длительности; были нарушены академические свободы, пролилась кровь, профессура стала на сторону преследуемой молодежи. Император, вмешавшийся в конфликт, объявил свое неудовольствие персоналу Министерства просвещения и внутренних дел за «неумелые распоряжения» и одновременно порицание молодежи, забывшей о долге повиновения и уважения к порядку

. «Подобные смуты не могут быть терпимы». На следующий день по публикации мер против смуты, то есть в часы и дни острого расхождения власти и общества, начались празднования столетия со дня рождения Пушкина

. Споры о поэте, его вольнолюбивой музе вливались в общую полемику о судьбах просвещения, молодежи, путях развития России, ее историческом предначертании, обсуждалось: почему на празднике почти отсутствует литература и почему общество проявило недостаточно много воодушевления. В поисках ответа на эти вопросы умы обращались к условиям жизни пореформенной России, отмечалось, что величественное здание «великих реформ» царя-освободителя не было увенчано конституционным куполом, что, наоборот, последние десятилетия русская жизнь шла не по пути развития принципов 1861 г., а их умаления, искажения, стеснения. Россия должна вернуться на путь, указанный двумя великими Александрами, царями-реформаторами.

Студенческие волнения, реакция на них властей и общественности – это своего рода истоки, пролог революции и Думы.

Правительство ответило на вызов молодой России репрессиями, студентов-смутьянов исключали из университетов и ссылали в солдаты. Инициатор этой драконовской меры всесильный министр финансов С.Ю. Витте заявлял, что казарма воспитает лучше, чем профессор, армию вновь попытались превратить в арестантские роты. Но этим не исчерпывается воздействие «студенческого фактора» на русскую жизнь. Протест молодежи и особенно репрессии власти вызвали возмущение широких слоев общественности, оживили работу земств, городских дум, других общественных организаций. Ловя в свои паруса эти потоки русской жизни, министр внутренних дел И.Л. Горемыкин (начавший свое служебное поприще в эпоху «великих реформ») представил государю императору записку, беря под защиту земства, утверждая, что развитие земств, местного самоуправления не только не противоречит принципам монархии, но и способствует укреплению «исторической» власти, что надобно продолжить путь «великих реформ». Надлежит не торопясь идти медленным, но верным путем постепенного совершенствования существующих учреждений. Защищая совместимость принципов сотрудничества, самодержавия и самоуправленческих земских начал, Горемыкин ссылался на основоположников славянофильства и почвенничества. Он предлагал вводить постепенно земство во всех районах страны, где оно еще отсутствовало, прежде всего в западном крае и на севере европейской части страны. Земство должно стать всероссийским; пока же оно введено только в великорусских центральных губерниях, что хорошо лишь для начала. Очень сильная и верная была заключительная мысль Горемыкина, что только работа в органах местного самоуправления способствует воспитанию в народе самодеятельности, инициативы, стремления к самоустройству и, наоборот, полное упразднение самоуправления грозит обращению народа в «обезличенные и бессвязные толпы», «людскую пыль». Весьма недурная мысль в свете современных криков об «охлократии» и автократии.

Прямым нападением на записку Горемыкина явились записки Витте, опубликованные П.Б. Струве в его «Освобождении»: «Самодержавие и земство»

. Витте доказывал, что в принципе выборное начало в местном самоуправлении несовместимо с самодержавием, с монархией. Выборное начало, земство хороши для конституционного строя: «В ином положении стоит и всегда будет стоять земство в государстве самодержавном». И хотя Витте лицемерил, заявляя что «не составляет обвинительного акта против земства», но некоторые его справки и рассуждения носили характер полицейского доноса. «Земское движение в пользу земского собора, – писал он, – вот где опасность, а не «в пустой шумной оппозиции губернскому начальству». Земские соборы, традиции народосоветия были основной его мишенью.

Полемика двух министров – Горемыкина и Витте, – эта тяжба перед престолом, имеет принципиальное значение для правильного понимания истоков русского конституционализма; Витте в нашей литературе принято считать едва ли не отцом русского парламента, но он скорее не отец, а злой снохач; Горемыкина изображают ретроградом, ловким царедворцем, тогда как факты скорее говорят о другом. Беспринципным интриганом в этой тяжбе показал себя министр финансов. Он направил свою записку обер-прокурору К.П. Победоносцеву. В сопроводительном льстивом письме он утверждал: «Большинство (публики) льнет к семейству, пытаясь заставить царя незаметно перейти заветную черту от самодержавия к самоуправлению». По существу Витте организовал антиземскую кампанию и слухи о его происках проникли в общество.

В защиту принципов самоуправления, выборных начал в земстве выступил известный юрист профессор Б.Н. Чичерин, доказывая, что развитие самоуправления необходимо для обуздания «владычествующей бюрократии», которая сеет рознь между обществом и царем, что только врагам России на руку, отечеству же поход против земства грозит смутой и раздором.

В поддержку и развитие курса реформ выступил также воспитанник и профессор Московского университета князь С.Н. Трубецкой на страницах влиятельной либеральной газеты «Санкт-Петербургские известия». Ссылаясь на библейские тексты, он отмечал, что в стране разумное человеческое слово заменено завыванием шакалов и воплями диких кошек, но тишина пустыни, населенной зверьем, замечал с горечью просвещенный Рюрикович, не есть благоустроенное общество. Формула о диких кошках и шакалах обошла всю печать, единомышленники профессора отмечали, что даже голос Демосфена не мог бы заглушить вопли дикого зверья, которое, увы, часто выдается за общественное мнение

.

Тяжба перед троном закончилась в пользу Витте. Император не счел возможным перед лицом волнений уступать, а отказался от намерений вернуться к курсу, проводимому дедом. Проект распространения земств на западные губернии был отстранен, а Горемыкин назначен членом Государственного Совета – это традиционная со времен Александра I форма министерской отставки. Министром внутренних дел был назначен Д.С. Сипягин (до этого заведующий канцелярией по приему прошений на царское имя). Произошедшее вызвало в обществе повышенное внимание и было воспринято как серьезная корректировка политического курса, тем более что замена «управделами» империи произошла в день рождения Александра III, что вряд ли было случайным совпадением. Излагая свое кредо, Сипягин писал Витте: «Я только докладчик! Царь будет решать, и никаких правил не нужно». Однако Витте не принял эту концепцию: «Ваша теория, дорогой, крепколюбимый Дмитрий Сергеевич, имеет много общего с непогрешимостью папы римского»

.

Все дальнейшие важные решения принимал император единолично. Министры, в том числе и Витте, в конечном счете приспосабливались к нему или уходили в отставку. «Моя обязанность заключается в том, – писал министр иностранных дел граф Ламздорф, – чтобы сказать государю, что я о каждом предмете думаю, а затем, когда государь решит, я должен безусловно подчиниться и стараться, чтобы решение государя было выполнено»

.

«Для царя, – свидетельствует генерал А.А. Мосолов – управделами Министерства двора, – министр был чиновником. Царь любил их, поскольку они были ему нужны, столько же как и всех верноподданных своих и так же к ним относился, один граф Фредерикс пользовался в этом отношении привилегированным положением» (наш старый джентльмен, говорила о графе императрица. – А. С.).

Бывал ли министр в несогласии с царем, общественность или враги начинали его клеймить – или же он переставал внушать доверие, царь выслушивал его как обычно, благодарил за сотрудничество, тем не менее министр несколько часов спустя получал собственноручное его величества письмо, уведомляющее его об увольнении от должности.

Отношения царя с министрами завязывались и оканчивались следующим образом. Сначала царь к вновь назначенному министру проявлял чувство полного доверия, радовался сходству во взглядах. Это был медовый месяц, порою долгий. Затем на горизонте появлялись облака. Они возникали тем скорее, чем более министр был человек с принципами, с определенной программой. Государственные люди, подобно Столыпину, Витте, Самарину, Трепову, посчитали, что их программа, одобренная царем, представляла достаточно крепкую основу, чтобы предоставлять им свободу в проведении деталей намеченного плана. Однако ж государь смотрел на дело иначе. Зачастую он желал сам проводить в действие подробности, даже не касавшиеся самого дела, а лишь известной его части, или даже личные назначения.

Встречаясь с подобным отношением, министры реагировали согласно своему индивидуальному темпераменту. Одни, как Кривошеин, Ламдздорф, Сухомлинов (министры: земледелия, иностранных дел, военный. – А. С.), мирились и соглашались. Другие, менее податливые, либо стремились действовать по-своему, ведя дело помимо царя, либо же пускались переубеждать его. Первый из этих способов вызывал живейшее недовольство государя, но и второй таил в себе немалые опасности. Царь схватывал на лету главную суть доклада, понимал, иногда с полуслова, нарочито недосказанное, оценивал все оттенки изложения. Но наружный его облик оставался таковым, будто он все сказанное принимал за чистую монету. Он никогда не оспаривал утверждений своего собеседника, никогда не занимал определенной позиции, достаточно решительной, чтобы сломить сопротивление министра, подчинить его своим желаниям и сохранить на посту, где он освоился и успел себя проявить. Не реагируя на доводы докладчика, он не мог вызывать со стороны министра и той энергии, которая дала бы тому возможность переубедить монарха. Он был внимателен, выслушивал, не прерывая, возражал мягко, не подымая голоса.

Министр, увлеченный правильностью своих доводов и не получив от царя твердого отпора, предполагал, что его величество не настаивает на своих мыслях. Царь же убеждался, что министр будет проводить в жизнь свои начинания, несмотря на его, императора, несогласие. Министр уезжал, довольный тем, что смог убедить государя в своей точке зрения. В этом и таилась ошибка. Где министр видел слабость, скрывалась сдержанность. По недостатку гражданского мужества царю претило принимать окончательные решения в присутствии заинтересованного лица. Но участь министра была уже решена, только письменное ее исполнение откладывалось.

«Спорить было противно самой природе царя»

. А может быть, он считал, что спор с подданным не к лицу монарху? Некоторые министры, долгие годы бывшие «докладчиками», называли стиль управления Николая II «вотчинным».

Борьба двух тенденций общественного развития – курса реформ и консервации существующего, разумеется, не могла разрешиться сменою «управ. делами» империи (как именовали тогда в печати министров внутренних дел).

«Если бы молодой царь, – писал профессор Б.Н. Чичерин в статье „Россия накануне XX в.“, – даже пошел по пути, указанному дедом, то благоразумные русские люди были бы довольны». Профессор и влиятельный общественный деятель – Чичерин был городским головой Москвы – издал свою записку за границей; легальная либеральная оппозиция прибегала к нелегальным формам борьбы. Отстаивая необходимость введения представительских выборных органов в России, профессор Б.Н. Чичерин отмечал тот горестный факт, что власти, преследуя либералов, стоящих на легитимной почве, в то же время представили полную свободу действий сторонникам социалистических теорий, социализм представлялся безвредным, он пока выступал в теоретической форме. При этом, разъяснял Чичерин, часто забывали о таких предшественниках Маркса, как Чернышевский и Добролюбов, благодаря которым социализм давно пустил корни на русской ниве. Отмахиваться от этих явлений нельзя, ибо социалисты-радикалы – это не мухи на полотнах великих художников. Социализм перестал быть теоретическим, он открыто бросил политический вызов власти, отвергая и курс реформ. Это писалось вскоре после издания Манифеста российской социал-демократической партии – первой политической партии в истории России. «Нужно незамедлительно, – заклинал Чичерин, – вернуться к курсу реформ Александра II», осуществившего «величайшие преобразования», «восстановить их в полной силе».

Как бы ответом на призыв профессора Б.Н. Чичерина, известного еще со времен Герцена и Чернышевского врага всякой нелегальщины, явилось создание за границей группой конституционалистов журнала «Освобождение» под редакцией П.Б. Струве, порвавшего с марксизмом, принявшим в России самые радикальные формы, вплоть до политического террора. «Освобождение» стало органом, центром земского конституционалистского движения, быстро ширящегося в стране.

На рубеже веков в России произошла серьезная перегруппировка политических сил. «Историческая» власть, консервативный лагерь имел под собою уже не только легальную оппозицию, земство, либеральную профессуру, но и политический радикализм, окрашенный в социалистические тона, исповедовавший всяческую «нелегальщину». Борьба этих трех течений как теоретическая тенденция наметилась в публицистике, в «толстых журналах» и в «летучий листках» – прокламациях еще в 1861 г., теперь это была уже не теория, и даже не только политическая доктрина, а живое общественное движение.

Из академических аудиторий, из кабинетов ученых социализм вышел на улицу, проникал под фабричные своды и соломенные кровли. Просвещенная бюрократия забила тревогу, но власть не вдруг сумела выработать надлежащие формы противостояния. Политическое насилие не может получить простора в стране, где своевременно происходит на законодательной легитимной основе отмена отживших форм, учреждений, нормативных актов. Весной 1901 г. князь Святополк-Мирский – виленский генерал-губернатор – писал, что «социалисты не без успеха ждут массовую опору, что в последние три-четыре года из добродушного русского парня выработался своеобразный тип полуграмотного пролетария, почитающего своим долгом отрицать семью и религию, пренебрегать законом, не повиноваться властям и глумиться над ними. Эта ничтожная горсть террористически руководит всей остальной инертной массой рабочих»

.

Эти политические сдвиги напрямую были связаны с индустриализацией страны, очередным этапом промышленной, научно-технической революции, захватившей Россию, что вызвало существенные социальные сдвиги, вели к перегруппировке социально-классовых сил, новой политической расстановке.

Великий историк академик В.О. Ключевский указывал, что аграрная Россия становится фабрично-заводской и за привычным противостоянием крестьян и помещиков, борьбой труда и капитала уже выделяются новые социальные группы, связанные с напряженной умственной теоретической работой.

В прессе тех лет содержится немало острых социально-психологических зарисовок, раскрывающих громадные последствия промышленной революции, ломающей традиционные патриархальные формы жизни, труда, обычаев и нравов. Очевидцы, в том числе священнослужители, с горечью отмечали, что молодые крестьяне, вставая в ряды пролетариев, «отщепляясь» от деревни, порывали с религией и православной нравственностью. Молодые рабочие перед первым спуском в шахту, которая представлялась им своего рода преисподней, кромешной тьмой, срывали с груди нательные кресты.

Уходила в небытие аграрно-крестьянская страна, а вместе с ней уходило в прошлое и «равенство в молчании». В такой стране, как Россия, где подавляющая часть населения – свыше 90 % – была напрямую связана с земледелием, любой вопрос так или иначе упирался в аграрно-крестьянский и, в конечном счете, в вопрос о земле. На рубеже веков остро встал вопрос о малоземелье крестьян, о прирезке земли к наделам, определенным еще в 1861 г. За полвека после «великих реформ» численность населения, прежде всего крестьянства, возросла почти вдвое, а мужицкие земельные наделы остались прежними. Дебатировался уже не вопрос о «прирезке» наделов, а вопрос о том, откуда землю для прирезки взять. Левые радикальные силы призывали к ликвидации помещичьего землевладения, открыто звали к разгромам помещичьих усадеб.

«Разоряйте гнезда, воронье разлетится», – взывали прокламации. Кровавые всполохи пожаров левые называли не без тайного злорадства «иллюминацией» боярских вотчин. Более умеренная оппозиция, земцы, утверждали, что «прибавка, прирезка земли крестьянам не поможет, разговоры о прирезке наделов абстрактные фантазии, дело не в малоземелье, земли в России не мало, но она скверно обрабатывается». Так писал публицист, поклонник и знаток Герцена земский деятель Ф.И. Родичев – запомним это имя, в недалеком будущем Родичев станет одним из активных думских деятелей.

Для подготовки аграрных реформ император создает ряд специальных органов, как то: Особое совещание о нуждах сельскохозяйственной промышленности, обширную комиссию «для всестороннего обсуждения вопроса об экономическом упадке великорусского центра в связи с условиями хозяйственной жизни других частей империи»

. Собранные данные убедительно говорили об экономическом упадке центральных губерний, то есть великорусского ядра, базы империи, о катастрофическом недостатке земли у крестьян вследствие быстрого роста населения, возникновения аграрного перенаселения в великорусских губерниях. Даже «Новое время», известное своим трезвым консерватизмом, вызывавшим раздражение левых публицистов, в новогодней статье на 1902 г. признавало, что оскудение великорусских губерний является следствием неудовлетворительной постановки у нас земледелия. Еще более важным было то, что сами крестьяне видели выход не только в «прирезке земли», в осуществлении «по манию царя всеобщего равнения», распределения всей земли по трудовой, единой для всех норме, но и в массовом переселении на свободные земли за «каменный пояс», где, по крестьянской молве, располагалось Беловодье – страна изобилия и вольности. За первые пять лет царствования Николая II более миллиона крестьян переселились за Урал, значительная их часть поселилась в Западной Сибири в приалтайских степях на удельных землях, переданных императором в переселенческий фонд.

В январе 1902 г. император принимает исключительно важное решение. Он утверждает положение об Особом совещании о нуждах сельского хозяйства и сельскохозяйственной промышленности. Оно имело огромное значение для всей последующей аграрно-крестьянской политики вплоть до революции и ленинских декретов о земле. Остановимся на этом решении, его значимости и последствиях, ибо здесь ключ к пониманию острой борьбы по аграрнокрестьянскому вопросу как в Государственной Думе, так и вне ее. Согласно положению, Совещание работало под председательством министра финансов Витте, в него входили руководители ряда других министерств и ведомств (минвнутрдел, земледелия и др.). Знаменательно, что в Совещание был включен наряду с министрами председатель Московского общества сельского хозяйства князь А.Г. Щербатов, имевший репутацию специалиста-аграрника.

По замыслу императора Совещание должно было дать материал для определения общей направленности аграрного развития страны, он обращался к практикам, не видя в спорах теоретиков – знаменитом споре западников и славянофилов-почвенников – ответа на вопрос, куда идет русская деревня.

При организации работы Особого совещания император принял принципиальное решение, начисто отметая выборное начало при составлении как центрального органа, так и его местных представительств. Если в столице все сосредотачивалось в руках руководителей важнейших министерств, как то: финансов, земледелия, внутренних дел, то во всех губерниях Европейской России создавались губернские комитеты по изучению нужд сельхозпромыш-ленности. Председательствовал в них губернатор, входили в его состав высшие чины губернской администрации и по должности представители дворянства – председатели и члены земских управ. Председатель мог пригласить по своему выбору лиц, «участие коих сочтет полезным». Аналогично обстояло дело и в уездах, только там председательствовал уездный предводитель дворянства. Было создано около 600 комитетов, имевших весьма широкие полномочия. Губернские комитеты получились более «казенными», уездные – где, по существу, было задействовано все уездное земство, имели более общественный характер, были более самостоятельными. Комитеты и вся сеть Особого совещания почти не касалась общеполитических проблем, сосредоточив внимание на изучении положения русской деревни, на поиске путей повышения эффективности земледелия.

Убийство в мае 1902 г. Сипягина и казнь террориста – это был первый в царствование Николая II смертный приговор – не изменили политическую направленность работ Особого совещания. В пожеланиях нескольких уездных комитетов говорилось о необходимости политических реформ, о введении народного представительства, резко усилились противоречия между властью и общественностью и в ряде случаев губернаторы снимали с обсуждения доклады за их антиправительственную направленность. Так, в Харькове один докладчик заявлял, что без образования органов народного представительства не устранить главных причин оскудения деревни, что нельзя истреблять комаров, сохраняя вампиров. В некоторых губернских комитетах (Москва, Тамбов, Тверь и т. д.) дело доходило до раскола и демонстративного ухода с заседаний меньшинства.

В многотомных трудах этих 600 комитетов, содержащих уникальные данные, можно найти отголоски едва ли не всех мнений, направлений, школ тогдашней общественно-политической и юридической мысли.

Еще до окончания работы, до издания всех трудов Совещания, редакция популярного юридического журнала «Право» (редактор-издатель профессор И.В. Гессен), использовав рукописные материалы – результаты работы примерно трети губернских комитетов, – издает свою сводку данных под титулом «Нужды деревни»

, с предисловием доцента П.Н. Милюкова, уже тогда выдвигавшегося в лидеры земско-конституционного движения.

Многие заявления губернских и особенно уездных комитетов напоминали адрес при восшествии на престол императора и содержали едва ли не единодушные пожелания об укреплении земств, расширении их на западные и восточные земли, то есть превращении их во всероссийские органы самоуправления, было также требование уравнения крестьян в правах с другими сословиями (не путать с левым лозунгом упразднения сословий, то есть речь шла не об уничтожении дворянских прав, а о возвышении мужика). Общепризнанным было также пожелание о введении всеобщего начального образования. Именно эти требования – а это голос земли русской – легли в основу целого пакета законопроектов, подготовленных «просвещенной бюрократией» в императорском правительстве и внесенных затем в Думу. Именно здесь в материалах комиссий Особого совещания, работавшего с 1899-го вплоть до 1905 г., лежат корни, истоки думского законотворчества и острой борьбы, буквально раскалывавшей целое десятилетие Думу и общество. И вполне понятен повышенный интерес к этим материалам ведущих русских юристов. Материалы комиссий, изданные редакцией «Права», важны еще в одном отношении, а именно – для решения спора о судьбе русской земледельческой общины, артельных форм хозяйствования, предпринимательства вообще.

В специальной литературе немало содержится утверждений, что община себя к началу XX в. полностью изжила и русское общественное мнение якобы высказывалось за ее ликвидацию, что потом нашло отражение и в правительственной политике. Но материалы вышеупомянутых комитетов и сборника «Нужды деревни» говорят нечто иное. Большинство губернских комитетов высказалось не за полное упразднение, а лишь за предоставление крестьянам права свободного из нее выхода. Но даже если считать требование свободного выхода упразднением общины, что, конечно же, не так, то среди «большинства» этих, так сказать, противников общины нет комитетов великорусских губерний, этого ядра державы российской, как то: губерний Московской, Тверской, Владимирской, Тульской, Тамбовской, Нижегородской, Вятской. Именно тут в «ядре державы» преобладали сторонники общины, артельных форм, этого практического воплощения православной соборности. Более того, уже тогда, в начале века, в указанных комитетах обсуждался, а в Вятском комитете был принят и включен в решение принцип поддержки со стороны общества и государства общины с последующим ее развитием в кооперативные формы собственности и производства. Это была защита артельной обработки земли, артельных форм труда и жизни.

Нельзя не учесть и другое. Далеко не все «противники общины» высказывались за полное ее упразднение. Только 52 комитета (из 600!) предлагали отмену общинного землевладения в законодательном порядке. Многие говорили просто об облегчении выхода из нее, за право свободного перехода к подворному владению без принудительных мер. Характерно, что комитеты высказывались против частного владения землей, а если речь шла о праве продажи земли, то исключительно только крестьянам-земледельцам. Таков был голос земли, людей не отвлеченных теорий, а практики. Характерно, что из 600 комитетов только в решениях восьми содержались пожелания конституции.

В порядке предварительных итогов работы Особого совещания его комитетов император издает 26 февраля 1903 г. Манифест. В нем говорилось, что смута, посеянная увлечениями, чуждыми русской жизни, препятствует усилиям императорской власти по «улучшению народного благосостояния», невзирая на смуту и в противоборстве с нею власть намеревалась осуществить ряд намеченных ею ранее преобразований. На первом месте стояло царское предписание всем властям неуклонно соблюдать заветы веротерпимости. Этот принцип впервые появился в Манифесте, и с тех пор постоянно был в центре внимания императорского правительства.

Манифест предписывал передачу всех материалов Особого совещания в местные органы власти «для дальнейшей их разработки и согласования с местными особенностями в губернских совещаниях при ближайшем участии достойнейших деятелей, доверием общественным облаченных. В основу их трудов положить неприкосновенность общинного строя крестьянского землевладения, изыскав временно способы к облегчению отдельным крестьянам выхода из общины. Принять безотлагательные меры к отмене стеснительной для крестьян круговой поруки». Манифест также предписывал преобразование местного самоуправления и «для изыскания способов удовлетворения многообразных нужд земской жизни трудами местных людей, руководимых сильной и закономерной властью». Для разработки реформы местного управления была в начале 1903 г. создана специальная комиссия под председательством С.Ф. Платонова. Комиссию Платонова позже именовали «комиссией по децентрализации», ибо ее основной целью было усиление местных органов управления.

Через две недели после Февральского манифеста, 12 марта, был опубликован закон об отмене круговой поруки.
<< 1 2 3 4 5 6 ... 8 >>
На страницу:
2 из 8