Другими словами, сонет, хоть и не обращён, но посвящён другу.
Смысл сонета находится в русле только что закончившейся любовной истории. Как мы помним, эта история закончилась в сонетах 120—121 взаимными обвинениями друзей в обмане и, следовательно, в измене дружбе.
На примере сонета 123 можно видеть, что ограничение сюжета только последовательным написанием сонетов не даёт ответов на вопросы в процессе попыток его логичного трактования. Иллюстрацией этого служат следующие рассуждения.
Время помешало многим, и здесь, вероятно, намёк в том числе и на друга, понять, что они «восхищаются – therefore we admire» «старьём – What thou dost foist upon us that is old» и этим обманывают и себя, и других.
Но кем «восхищались» друг и поэт в этой истории, пока поэт не понял в сонете 123, что перед ним «старьё»? За ответом не надо далеко ходить – это была возлюбленная поэта (см. комментарий к сонету 120).
Эта оценка, казалось бы, решает вопрос о возможности появления личности новой возлюбленной у поэта и друга.
Другими словами, в этой истории задействована та же самая возлюбленная, из-за которой друзья поссорились в сонетах 40—42.
Но это не та же самая история, как мы помним из сонета 120.
Оценка возлюбленной, которой поначалу поэт «восхищался», выраженная намёками, дана достаточно жёсткая – «старьё».
Поэтому из сонета 123 можно сделать вывод, что поэт кардинально поменял отношение к возлюбленной.
Но может ли такое быть в рамках нашей логики?
Ведь мы считаем Шекспира последовательным в отношениях к адресатам. Противоречие этому основополагающему принципу очевидно в такой трактовке сонета.
Но тогда, если такая трактовка неверна, и поэт намекает вовсе не на возлюбленную, то возникает вопрос: на кого или на что он, тогда, намекает?
Ведь предмет для первоначального «восхищения», перешедшего потом в свою противоположность – презрение, становится неясным.
Ни один из других, ранее известных, адресатов также не подходит под эту характеристику, если рассматривать его с позиций последовательности Шекспира. Следовательно, получается, что мы имеем дело с чем-то или кем-то новым? Что же перед нами, либо отвлечённое фантазирование на новую тему, никак не связанное с предыдущими событиями, либо новый персонаж, которого мы до этого не встречали в сонетах?
Признать здесь отвлечённое фантазирование, что означало бы возврат в то место, где решения не существует, не позволяет выбранное направление исследования, – сонеты являются описанием жизни.
В сонете 123 мы также видим прямое подтверждение, изложенным в главе, основаниям, именно, для этого направления, хотя таких подтверждений для этих оснований и не требуется.
Шекспир утверждает, что он «не поддастся хроникам», которые ведёт само Время.
Значит, Шекспир считает, что его записи, не просто смогут заменить «хроники», не просто будут им равноценны, но будут лучше и правдивее.
Другими словами, его «вызов» Времени заключается в том, что он сам создаст свою «хронику» событий своей жизни.
И хотя не сказано, в каком виде Шекспир собирается вести эти «хроники», но по факту того, что он делает это заявление в сонетах, можно с большой вероятностью считать, что сонеты и являются этими «хрониками».
Кроме того, второй основополагающий принцип – правдивость Шекспира, не позволяет ему выдумывать то, чего не было, другими словами, фантазировать невесть о чём вперемешку с правдивыми сонетами.
Примечательно, в свете этого, что, именно, в сонете 123 Шекспир «клянётся» «быть правдивым», что также подтверждает основания для применения в анализе этого принципа, хотя он выведен совсем не из этого.
Признать нового персонажа было бы возможно, если бы поэт прямо не указывал в сонете, что этот персонаж нам уже был известен ранее («старьё») и им восхищались, как новым, а теперь оказалось, что он был, всего лишь, «одет в бывшее» Временем.
Но из «прошлых» персонажей только к возлюбленной был обращён один сонет, где, именно, Время «вновь открыло гордости предмет», т. е. возлюбленную для поэта, «сохранив ревниво» её перед этим, как сокровище – это сонет 52. Весьма вероятно, раз других указаний в других сонетах просто нет, что претензия ко Времени в «подсовывании» «старья» в сонете 123 связана с тем же, сначала «сохранённым» Временем, а затем «вновь открытым» им же в сонете 52, персонажем, т.е. с возлюбленной поэта.
Тогда сонетом 52 ещё раз подтверждается, что возлюбленная была одной и той же женщиной в обеих любовных историях.
Но не кажется ли вам, что мы вернулись туда, откуда начали свои рассуждения? Как теперь снова быть с последовательностью Шекспира, вопреки нашей логике, поменявшего отношение к адресату? Как потом опять быть с правдивостью Шекспира, вопреки нашей логике, «правдиво» указывающего на адресата, который им быть не может?
Пока неясно, ведь круг замкнулся и выход из него не найден.
Попробуем исследовать не персонажей сонета, а его обстоятельства.
Другими словами, попробуем считать «старьё» намёком не на персонажа, а на обстоятельства. Зададим те же вопросы в той же последовательности, заменяя персонажа на обстоятельства. Какими обстоятельствами «восхищались» поэт и его друг в этой истории?
О том, что друг чем-то восхищался нигде нет никаких указаний.
Но зато есть множественные указания на недовольство друга отношениями с поэтом, например, сонеты 109—112, 116—121.
«Восхищёнными» можно было бы назвать некоторые сонеты из череды 107,108, 113—115, где поэт повествует о своём отношении к другу, но большинство сонетов этой истории 107—121 посвящено выяснению отношений, а, значит, «восхищения» поэта в отношении друга прекратились задолго до сонета 123.
Считать, что отношения с другом к сонету 123 ухудшились настолько, что поэт, именно, их презрительно назвал «старьём», не позволяет предыдущий сонет 122, где поэт заверил друга в своём расположении «на долгий срок, до окончанья дней», т.е. уже после разрешения конфликта в сонетах 120—121.
Кроме того, только в сонете 120 выяснилось, что поэт и его друг совершили одинаковый «грех» – каждый из них втайне от другого, имел любовные отношения с одной и той же женщиной.
Этого достаточно для того, чтобы считать, что и поэту, и его другу эта женщина нравилась, т.е. они оба «восхищались» ей, как мы и сделали, когда ранее исследовали персонажей сонета.
Но этого совершенно недостаточно для того, чтобы сделать вывод о восторженных отношениях с возлюбленной, как поэта, так и его друга, ведь сама возлюбленная тоже имела право на любые чувства в отношении «восторгов» друзей. Понятно, что отношения с двумя мужчинами, не могли быть для неё абсолютно одинаковыми – кому-то из них в чём-то она, наверняка, отказывала, отдавая предпочтение другому.
Но о характере отношений с возлюбленной в этой истории нет вообще никаких указаний в череде сонетов 107—121.
Другими словами, перед нами ещё одна загадка: в сонете 120 взаимный «грех» уже вскрылся, т.е. обстоятельства отношений с возлюбленной приближаются к завершению, в сонете 123 поэт намекает на некие недавние обстоятельства, как на «старьё», а сонетов, где все эти обстоятельства были бы показаны и объяснены, не существует.
Отношения с возлюбленной вполне могли восприниматься поэтом с «восхищением».
«Только что рождённый», новый виток отношений с ней, после первой её измены в сонетах 40—42 с другом поэта, начался в сонете 52. Логична в сонете 52 благодарность поэта Времени, что именно оно, просто своим течением, уладило тот конфликт, «сохранив» для поэта возлюбленную.
Но последующие сонеты 56—60 к возлюбленной показали, что она отнюдь не «восхищённо» воспринимала ухаживания, относилась к поэту снисходительно.
Потом была разлука и сонеты отразили переживания поэта.
Потом, при встрече с возлюбленной, к ней были обращены сонеты 89—93, где поэт выступал в роли обиженного просителя, никакого «восхищения» от этого также не испытывая.
Только сонеты 99 и 106 можно было бы отнести к «восхищённым», хотя их настроение скорее похоже на благодушие, т.е. по крайней мере, в них нет указаний на проблемы в отношениях. И всё, больше сонетов о «новом» витке отношений с возлюбленной нет.
И вдруг, сразу, без перехода и объяснений, этому «новому» в сонете 123 даётся презрительная характеристика «старьё».
Конечно, отношения поэта с возлюбленной могли испортиться после того, как вскрылись её отношения с другом поэта.
Ведь, хотя в сонете 120 есть указание, что отношения возлюбленной и друга стали известны поэту, но в нём нет указаний на то, что такое известие задело чувства поэта к возлюбленной.
Наоборот, сонет 120 отразил готовность поэта признать виновным себя, т.е. пожертвовать ради друга отношениями с возлюбленной, отказаться от неё, так, как будто, эти отношения для него ничего не значили.
Но, если поэт так спокойно готов отказаться от любви, то была ли любовь?