День восьмой. Том первый

– Ага, жди! – Заявила в ответ Брайцева. Она всегда со всеми спорила, а её споры с Надей приобретали глобальный характер, нередко их перебранки доходили до драки. Надя даже не повернулась в её сторону, что обидела Олю больше, чем могло бы обидеть что-либо ещё.

На небольшой площади перед ТЮЗом на Новый год всегда ставили ёлку по высоте едва ли не больше самого театра. Ирине она не нравилась, потому что была слишком уж большая, а потому какая-то неживая и слишком уж несуразная, да и игрушки на ней висели слишком яркие, что резко контрастировало с общей строгой красотой дерева. Единственное, чем Ирина была по-настоящему довольна, так это тем, что, если стоять рядом с деревом, можно было почувствовать резкий запах смолы и хвои. Так сильно ёлка пахла бы, наверное, в настоящем лесу.

Дальше, за ТЮЗом, не было ничего интересного.

От площади с обелиском можно было пройти по крохотной боковой улочке с деревенскими деревянными домиками. Сквозь редкие штакетники забора Ирина, проходя мимо, с интересом разглядывала аккуратно разбитые, но неухоженные грядки, чахлые деревца, серых от пыли кур, которые во множестве бродили вдоль обочины.

Впервые оказавшись здесь, Ирина сразу же захотела, когда вырастет, жить в таком вот домике, где можно было ухаживать за животными и что-нибудь выращивать на грядках, только забор поставить побольше, не такой, как эти, чтобы никто из соседей не видел, чем она там занимается.

Улица заканчивалась рощицей, дорога огибала её, разделяясь, и опять выводила к реке, но уже выше по течению. И мост здесь был не такой, как по дороге в театр, а очень узкий, железный, порыжевший от ржавчины. Он предназначался только для пешеходов

Почему-то Ирине нравилось ходить именно по этому мосту, может быть потому, что он был маленький, очень уютный, полуигрушечный, и являлся одной из немногих вещей в этом взрослом мире, которая соответствовала детским пропорциям.

Дорога, начинавшаяся от этого моста, вела в старую часть города. Точнее, Ирина где-то слышала это выражение «старая часть города», так же она называла для себя несколько улочек за железным мостом. Дома здесь стояли несовременные, большей частью двухэтажные с нелепыми декоративными лепными балкончиками с металлическими решётками. Там по традиции разводили цветы. У домов были такие же нелепые стены: голубые, розовые, жёлтые, зелёные, пастельных тонов; воркующие бабушки на скамейках около подъезда – здесь царила полная умиротворённость во всём.

Впрочем, Ирине не нравилось ходить по этим улицам. Во-первых, потому что они ни в какие интересные места не вели, если по ним пойдёшь, то впереди были только библиотека и музей. Во-вторых, дети во главе с воспитательницей появлялись на этих улочках, выглядели настолько чужеродно и непривычно, что на них тут же все обращали внимание. Ирина ёжилась, чувствуя на себе любопытные взгляды тех же самых бабушек, прохожих, случайных детей, гулявших на улице. И именно при встречах с детьми, особенно со сверстниками, держась за Викину руку, Ирина чувствовала свою ущербность.

От площади с обелиском можно было свернуть сразу налево. Там стоял кинотеатр, где ребята раз в неделю смотрели детские фильмы, мультики или какие-то непонятные взрослые фильмы.

Если же свернуть направо, то дорога, немного попетляв среди высотных новостроек, выводила к воротам под ажурной металлической аркой. Надпись на резном деревянном столбе обозначала границу городского парка. «ГОРОДСКОЙ ПАРК КУЛЬТУРЫ И ОТДЫХА».

Благодаря «активности» Ольги Дмитриевны Ирина неплохо знала свой город, и из всех мест, где она успела побывать, парк был у неё самым любимым.

Там было очень красиво, и неважно даже, какое время года стояло во дворе. Широкие аллеи, обрамлённые раскидистыми вековыми деревьями, уходили вдаль, в полумрак; ветер гудел в верхушках сосен, под ногами шуршали пёстрые кленовые листья. А если уйти на несколько шагов в сторону, то за плотной стеной деревьев можно было найти залитую слепящим солнцем полянку, где всё было окутано непоколебимым вселенским спокойствием, среди пряно-медового аромата трав и цветов золотистыми блёстками мелькали юркие осы, жужжали неповоротливые шмели, яркими пятнами порхали бабочки…

Ирина только один раз была на такой полянке, когда Ольга Дмитриевна встретила гулявшую в парке знакомую и несколько минут дети оказались предоставленными самим себе. Ирина отошла в сторону, уселась на корточки и принялась разглядывать жучков в траве. Потом пришлось быстро вернуться на место, чтобы её отсутствия никто не заметил.

Специально в парк Ольга Дмитриевна группу никогда не водила. Они оказывались там только тогда, когда шли в церковь.

Иногда Ирине казалось (и она почти в это верила), что парк – это совсем не парк, а самый настоящий дремучий бор, о котором рассказывалось почти в каждой сказке, а если побродить по нему час-другой, то можно будет отыскать и избушку на курьих ножках, и домик, в котором живут встретившиеся с Машей медведи, и замок, в котором спит спящая царевна.

Ирина успокаивала себя тем, что, когда вырастет, лет через шесть или семь, обязательно там побывает. Подумать только: как хорошо будет, когда она станет взрослой. Тогда не надо будет ходить по городу строем, взявшись за руки, туда, куда ведёт воспитательница. Куда хочешь – туда и иди. Хочешь – в цирк, хочешь – в парк, хочешь – дома сиди. Сейчас нельзя даже было представить себе, каково это. Тогда даже в Грецию можно будет съездить. Заработать побольше денег – и съездить.

Доходя в своих фантазиях до этого места, Ирина мечтательно закрывала глаза. Она очень хотела побывать в этой экзотической стране. Причём желание это имело свою отдельную историю, которая так же была связана с парком.

Сразу за входной аркой парка, как раз за столбом с табличкой, начиналась широкая длинная аллея, обрамлённая декоративными, аккуратно подстриженными кустами. Среди яркой зелени листвы контрастными белыми пятнами выделялись многочисленные скульптуры.

Когда Ирина увидела их впервые, она была очень маленькой и сразу подумала, что это живые окаменевшие люди, и очень испугалась. Потом, через некоторое время поняла, что ошибалась. Тем не менее, до сих пор не могла сдержать невольной и совсем непонятной дрожи, разглядывая величавые лица сидящих на тронах царей. Цариц, согбенные фигуры каких-то полуобезьян-полулюдей с хитрыми и подленькими мордашками, красивых юношей и девушек. Все они занимались своими, непонятными для обычных людей делами: кто-то держал в руках копьё, кто-то – меч, кто-то – кувшин, а кто-то просто сидел и любовался собой, глядя в зеркало небольшого пруда.

Девочку поразил мраморный орёл, находившийся чуть поодаль, в зарослях шиповника. Относительно других скульптур он был небольшим. И подставка под ним была такого миниатюрного размера, что Ирина при желании могла бы забраться на неё и сесть рядом с птицей. И хотя клюв у птицы был облезлым, а кончик правого крыла чуть обломился, она выглядела самой красивой и самой грозной из всех скульптур. При взгляде на орла создавалось ощущение, что птица не стоит здесь, прикованная к гранитной плите, а парит в небе, среди облаков, разглядывая проносящиеся под крыльями деревья.

Сразу за орлом были ещё одни интересные скульптуры: девять девушек в лёгких накидках танцевали, собравшись в круг. В контурах их фигур было столько изящества и грации, что Ирина впервые увидев их, даже остановилась, не смея поверить, что они из камня и не живые. А потом начала быстро писать в своём блокнотике.

– Это? – Переспросила Ольга Дмитриевна, разглядывая каракули своей воспитанницы (тогда Ирина писала не так понятно и красиво, как сейчас; тем более, в тот момент пришлось писать на весу), оглядела длинный ряд скульптур и с некоторым сомнением в голосе ответила. – Это персонажи греческой мифологии. Боги из греческого пантеона.

Сочтя вопрос закрытым, Ольга Дмитриевна пошла дальше, но Ирина затеребила её за рукав, указывая на скульптуры девушек. Ольга Дмитриевна подняла брови: такой возбуждённой она ещё Ирину не видела.

– Сколько их? – Прочитала она и быстренько пересчитала. – Девять. Думаю, что это музы. Это такие богини в Греции… Они отвечают за литературу, за искусство, за что-то ещё такое…, – воспитательница говорила всё медленней и медленней, а под конец вообще замолчала, глаза у неё были немного растерянные.

«Пантеон – это как танк», – написала Ирина.

– Почему?

«Это слово такое же тяжёлое. И грозное»

Прочитав эту записку, воспитательница улыбнулась.

С этого дня у неё появилась мечта побывать когда-нибудь в Греции, которая стала для неё поистине сказочной страной. Там жили изображённые на скульптурах люди, которые или сидят на тронах, или бродят по лесам с копьями и луками, или поют и водят хороводы, как музы. Ирина даже придумала поговорку: «Счастливый, как в Греции», правда, использовала её только для себя, иначе бы её никто не понял.

Просторная центральная аллея, проходя через весь парк, выходила на берег пруда. Если не доходя до берега, свернуть в небольшую боковую аллейку, то через неё можно было добраться до калитки в ограде парка. И за калиткой, сразу через дорогу, располагалась церковь.

Пройти к ней можно было, конечно, и не через парк, но тогда путь становился гораздо длинней, и идти нужно было большей частью какими-то дворами и подворотнями.

Глава 11

Цепочка шедших парами детей постоянно растягивалась. Ольге Дмитриевне приходилось часто останавливаться и подтягивать отстающих.

Ирина никогда не видела церковь в целом. Вразрез с канонической традицией, храм был построен не на возвышенном месте, а в низинке. Издали он не был виден, и только, если подойти ближе, среди густой зелени мелькал фрагмент свежевыбеленной стены, кусочек позолоченного купола, а над кронами деревьев вдруг вспыхивал, ловя на себе луч солнца, позолоченный крест.

Перед входом в церковь на деревянных, выбеленных солнцем ступенях среди подсолнечной шелухи сидели нищие. Обычно их было трое-четверо, и все преимущественно бабушки. Мимо них Ирина проходила с опаской, часто оглядываясь на Ольгу Дмитриевну. Последняя очень хорошо притворялась, что их не замечает.

Зинаида Фёдоровна из детского дома тоже была бабушкой, но совсем другой – чистенькой и доброй. А один только взгляд нищих старух вызывал у Ирины невольное содрогание. Было в их глазах что-то очень тоскливое и совсем уж безнадёжное.

Храм был обнесён невысокой сетчатой оградой. Рядом с воротами, на створках которых были нарисованы большие кресты, находилась узенькая калиточка.

Дети друг за другом вошли туда.

Прямо перед Ириной через калитку вошла одетая в тёмное женщина. Войдя, она перекрестилась и сделала поклон в сторону церковных дверей.

Ирина тоже захотела перекреститься, но, оглянувшись, застеснялась ребят, и прошла просто так, только едва наклонив голову.

И тут же подумала, что не зря батюшка написал в исповеди этот вопрос: «Не стыдишься ли ты признаваться в своей вере другим?» Ирина именно стыдилась. И именно признаться. Вот и сейчас застыдилась. Бог, конечно, добрый, он простит, успокаивала себя девочка, но ведь ему неприятно, что она так себя ведёт. Тем более перед церковью.

Ирина отпустила руку Вики, и, ещё раз украдкой оглянувшись по сторонам, словно делала что-то очень плохое, кончиком указательного пальца дотронулась сначала до лба, потом до груди, до правого плеча и до левого. Девочка приготовилась услышать смешки, но никто ничего не заметил.

С одной стороны, это было хорошо, но с другой оказалось даже чуточку обидным. Наверное, так происходит всегда: каждый человек живёт, думает, что только на него все и смотрят, а на самом деле он никому и не нужен, на него никто никакого внимания не обращает.

За дверями храма начиналась совсем другая жизнь. Тяжёлая скрипучая дверь была надёжной преградой. На улице было ярко и солнечно, в ветвях деревьев шумел ветер, оголтело чирикали птицы, вдали по шоссе проезжали машины. В храме же был постоянный полумрак и звонкая, почти осязаемая тишина. И негромкие звуки службы не уничтожали, а только подчёркивали её.

Старушка, стоявшая за прилавком около входа на фоне икон и книжечек, приветливо заулыбалась, увидев входивших детей. Ирина, оглядевшись по сторонам, быстро и незаметно перекрестилась. Потом ещё и ещё, потому что где-то слышала, что креститься всегда нужно три раза. На других детей она уже не обращала внимания.

С самого начала всё пошло не так. Ирина взглянула на спину стоящего перед алтарём батюшки, и по коже пробежал холодок, словно кто-то сзади внезапно открыл дверь. Спина была другая. И батюшка был другой. В этом не оставалось никакого сомнения. Плотный среднего роста отец Андрей никак не мог вписаться в высокую чуть сутуловатую фигуру, стоящую перед алтарём.

Ирину кто-то толкнул, но она этого не заметила, целиком поглощённая происходящим на амвоне.

Священник что-то сказал, воздев руки горЕ, хор ответил ему. Ирина сглотнула слюну и горестно потупилась. Теперь сомнений не оставалось: и голос был совершенно другим. Не спокойный и обстоятельным, как о батюшки, а высоким и чуть срывающимся. Было видно, что человек сильно напрягается, подавая возгласы.

Ирина посмотрела на воспитательницу. Так смотрят на взрослых очень маленькие дети. Им кажется, что если человек большой, то он может всё. Или почти всё.