Лживая весна
– Пока я склоняюсь к тому, что убийца, как минимум, служил в армии, а возможно, что и на фронте побывал. Следы от сапог армейского образца, которые вспомнили Шварценбаум и Рейнгрубер, округлая рана на лице девочки… Помнишь, в 16-м появились ножи с выступающей вперед гардой? Эта гарда, если ткнуть ей в лицо, оставляла очень похожую рану.
Калле прикрыл глаза, вспоминая, и через минуту кивнул. Хольгер продолжил:
– Да и в целом – уверенность, с которой действовал убийца… Этот человек убивал не впервые. Однако я пока не готов утверждать что-то однозначно. На следующей неделе мы с Майером съездим в Кайфек и на то место, где была ферма – возможно, узнаем что-нибудь новое. Кроме того, заедем в Ингольштадт. Согласно личному делу, Рауш – один из полицмейстеров, первыми пребывших на место – до сих пор служит там.
– А когда встретитесь с психиатром?
– Майер договорился на понедельник.
– Хорошо! Одобряю. Продолжайте работать по этому делу.
– Можно идти?
– Да. Жду доклада от тебя в следующую пятницу. Доброго вечера, Хольгер.
– И тебе, Калле.
Глава 16
Утро после
За последние двенадцать часов Хольгер узнал два очень важных обстоятельства. Первое из них заключалось в том, что дедушка Хелены, научивший ее играть в шахматы, в начале века был адъютантом генерал-фельдмаршала графа фон Шлиффена41, что, пускай и опосредованно, объясняло ее склонность к остроатакующей манере игры, направленной на быструю победу. Вторым обстоятельством являлось то, что во время сна Хелена постоянно ворочалась и острыми коленками и локтями весьма чувствительно пихала Вюнша.
Он проснулся раньше нее и первое, что предстало перед его глазами после пробуждения, это ее обнаженная спина. «Маленькая коричневатая родинка на правом плече – вчера я ее не заметил…» Хольгер положил руку на плечо Хелены, накрыв ладонью эту родинку. Вопреки ожиданиям Вюнша, мираж не растаял – он действительно прикасался к теплому и вполне вещественному плечу спящей девушки. Спина Хелены вызвала в Хольгере странную ассоциацию с белой писчей бумагой, которую приносил с работы отец, когда Вюнш был еще совсем ребенком. Хольгер часто делал из нее кораблики.
Девушка пошевелилась и он, боясь ее разбудить, отдернул руку.
– Положи руку обратно на плечо.
«Интересно, как давно она не спит?». Некоторое время прошло в молчании. Наконец Хольгер задал не дававший ему покоя вопрос:
– А как это произошло?
Он прекрасно помнил вчерашний вечер, но причинно-следственные связи не выстраивались в голове. Хелена повернулась к нему лицом, не забыв попутно въехать коленом ему в бедро. Глаза девушки остались закрытыми, но она начала говорить:
– Ты был уставшим и грустным, опять проиграл мне в шахматы и немного выпил. Возможно, ты даже посчитал меня красивой. Я тоже была уставшей, кроме того, мне было очень одиноко, а ты был рядом, и мне было с тобой хорошо.
– Ты красивая.
Она приоткрыла один глаз и внимательно посмотрела на него.
– Лжешь…
– Нет, не лгу.
Вновь установилось молчание. Хелена, как показалось Вюншу, задремала, да и он сам начинал проваливаться в сон. «Хорошо, что вчера нашлись фотографии! Хорошо, что сегодня никуда не надо!»
Воцарившуюся тишину прервал стук в дверь. Хольгер глянул на часы и чертыхнулся – было десять утра, а в это время в субботу обыкновенно приходил домовладелец с уборщиками. Вюнш натянул брюки, вышел в прихожую, сделал глубокий вдох и открыл дверь.
– Доброе утро, господин Вюнш. С вами все в порядке?
Обыкновенно к этому времени Хольгер уже не спал и встречал домовладельца полностью одетым.
– Доброе утро, господин Дрекслер. Да, все хорошо, только чувствую себя неважно.
Господин Дрекслер – полный седеющий мужчина, лет на двадцать старше Хольгера – озабоченно цокнул языком:
– Простудились? С такой дрянной весной, как в этом году, заболеть – раз плюнуть.
– Скорее всего.
– Принести вам аспирин или еще одно одеяло?
– Нет, спасибо большое, у меня все есть.
Вюнш чувствовал себя школьником, рассказывающим учителю душещипательную историю о том, почему он не сделал заданные на дом прописи.
– Впустите нас для уборки или нам зайти попозже?
– Попозже, если позволите. Лучше всего в понедельник.
– Хорошо, тогда зайду в понедельник. Выздоравливайте, господин Вюнш…
Закрыв дверь, Хольгер привалился к ней спиной и простоял так примерно с минуту, а после этого вернулся в спальню и увидел, что Хелена уже надела белье и блузку. Когда он вошел, она отложила юбку и, выпрямившись, спросила:
– Ты хочешь, чтобы я ушла?
Занавески были задернуты, но через небольшую щель между ними пробивался луч солнца, освещавшего погожее апрельское утро. Этот луч делал видимыми пылинки, летающие в воздухе, и упирался в фигуру Хелены, бросая свет на ее волосы, черты лица, на все ее тело. Хольгер не хотел, чтобы она уходила.
– Тебя никто не хватится? – спросил он через два часа. За это время они успели позавтракать скромными домашними запасами Вюнша и один раз сыграть в шахматы. Хольгер опять проиграл, но прогресс был налицо. Теперь он смог втянуть Хелену в долгую позиционную борьбу, в которой ему просто немного не повезло в эндшпиле.
– Моя соседка сама бывает в нашей квартире настолько редко, что не заметит моего отсутствия, а больше у меня в Мюнхене никого нет.
– Тебе сегодня надо куда-нибудь?
– Да, в три часа. Сегодня в пивной «Погреб Совета» на Мариенплатц будет митинг. Я должна буду помочь в организации. Потом я приду в «Охотника» и ты, скорее всего, меня обыграешь.
Она широко улыбнулась.
– Ловлю на слове!
– А какие у тебя планы? Как ты обычно проводишь выходные?
– Скучно я их обычно провожу. Я вообще человек скучный – люблю читать и слушать музыку, иногда хожу на концерты или в театр… А сейчас я очень скучно хочу тебя поцеловать…
Когда Хелена ушла, он понял, что попал в клетку, которой избегал большую часть своей жизни. Хольгер включил радиоприемник, откинулся в кресле и закурил. Была половина четвертого.
Воспоминания мощным потоком накрыли его сознание. Вюнш вновь увидел обнаженную Лили Моргенштерн. Им было по семнадцать лет, и они всерьез думали, что это и есть любовь. В тот вечер все случилось так стремительно и странно, что они даже не успели ничего понять. Держание за ручку внезапно переросло в испуганный взгляд – для нее это тоже был первый раз. Хольгер не помнил, почему они расстались, но на Войну его уже провожала другая.
Марлен Кальтц была настоящей красавицей из хорошей семьи, нравилась родителям Хольгера и перестала писать уже к весне 15-го года. Он почему-то не смог вспомнить ее лицо. Первое время Вюнш еще думал, что что-то случилось, что у нее есть веские причины для молчания, но честное до жестокости письмо отца однозначно указывало на то, что вескими причинами был нотариус средних лет и состоявшаяся несколько недель назад свадьба Марлен с ним. На следующий день, во время атаки, Хольгер бросился из окопа с твердым намерением закончить свою жизнь с ее именем на устах. К вечеру у него был лишь разорван рукав до локтя и обожжено изменой сердце. После этого туман Войны надолго заслонил от Вюнша солнце теплых чувств.
Много позже в Киле он встретил дочь аптекаря Клару Мариенхофф. В то время Хольгер представлял из себя жалкое зрелище – механизм, работающий вхолостую. Общение с ней будто зачеркивало предыдущие годы, снимало черную пелену с его глаз. Глядя на Клару, Вюнш видел, что его жизнь может пойти по-другому, может перестать быть непрерывной борьбой со своим прошлым.
Он действовал аккуратно, чтобы не спугнуть и не разрушить свою столь иллюзорную возможность счастья, но стальной сапог реальности ударил его под дых. Испанка забрала Клару из мира за три дня. Он стоял на ее похоронах, и реальность утекала сквозь пальцы. «Ведь могло же получиться…»
С тех пор Вюнш никого не мог полюбить. Делал несколько попыток, но все они были скоротечны и безуспешны. Армия научила Хольгера самого заботиться о своем быте, поэтому в жене-домохозяйке он не нуждался, а постель в совсем уж холодные ночи он находил с кем разделить. И вот теперь Хелена Кренц колотила в дверь, закрытую уже больше десяти лет, и была близка к тому, чтобы снять ее с петель.
Вечером они вновь сидели за любимым столиком Хольгера и играли в шахматы. Вюнш пока не знал, где она планирует провести эту ночь и, отчаянно браня себя за нерешительность, все никак не мог попросить Хелену остаться с ним. Разумеется, победа досталась ей легко, но усталость от работы на митинге не позволила девушке в полной мере насладиться очередным успехом.
– Я хочу, чтобы ты осталась сегодня.
– Хорошо, я тоже хочу остаться.
Она ответила так быстро, что он даже не успел испугаться.
Глава 17
Сельский натюрморт
Воскресенье пролетело игристым вином восторга, а вечер ознаменовался первой ничьей. По обоюдному согласию они решили, что приходить вместе на работу пока не стоит. К сожалению Вюнша Хелене нужно было появиться в квартирке, которую она со своей школьной подругой снимала в южной части города. Поэтому вечером, сразу после ничейной партии, девушка упорхнула, не избежав, впрочем, прощального поцелуя, а Хольгер долго не мог уснуть, на ставшей вдруг непомерно просторной кровати.
Вюншу снилось что-то отталкивающее и неприятное, но при этом столь мимолетное, что не оставило в его душе ни малейшего следа. Проснувшись утром, он протянул руку к прикроватной тумбе, на которой обыкновенно оставлял на ночь часы, и нащупал какую-то ткань. Вюнш поднес к глазам повязку со свастикой, очевидно, забытую Хеленой. Это сразу подняло ему настроение – появился повод увидеться с ней до вечера.
Апрель, наконец, вступал в свои права – начинало по-настоящему теплеть. Сегодня Хольгер планировал просмотреть фотографии и съездить к психиатру, но, придя на работу, он первым делом зашел в приемную Калле. Хелена встретила его улыбкой, но поздоровалась официально:
– Доброе утро, оберкомиссар Вюнш. Чем могу вам помочь?
Хольгер принял правила игры:
– Доброе утро, фройляйн Кренц. Я лишь пришел отдать вашу нарукавную повязку. Вы оставили ее вчера в пивной, когда мы играли в шахматы.
На лице девушки промелькнуло удивление, быстро сменившееся облегчением. Вюнш же не смог сдержать улыбку.
– Благодарю вас, оберкомиссар Вюнш.
– Не за что. Доброго дня, фройляйн Кренц.
– Доброго дня, оберкомиссар Вюнш.
Дойдя до двери, Хольгер обернулся и, поймав взгляд Хелены, одними губами беззвучно произнес:
– До вечера.
Она кивнула и снова улыбнулась. Выйдя в коридор, Вюнш потратил некоторое время на то, чтобы вернуть себе серьезность и рабочий настрой. Пора было возвращаться к расследованию.
В кабинете побывали за выходные, но это не было странно – самостоятельно поддерживающий порядок на рабочем месте Хольгер три года назад договорился с завхозом Брандтом о том, чтобы у него в кабинете уборку проводили только раз в неделю. Вюнш вернул передвинутые вещи на положенные им места и, в ожидании Майера, принялся еще раз изучать дело и вносить записи в свою книгу.
Хольгеру было немного совестно перед Францем: он рассчитывал на выходных подумать над обстоятельствами дела, а более всего над орудием убийства, оставившим странные крестообразые раны. Вместо этого разум Вюнша был всецело занят Хеленой Кренц, в то время как Майер работал с фотографиями и писал конспект дела для доктора Иоханнеса. Теперь Хольгер немного компенсировал эту несправедливость. Впрочем, результата его утренние изыскания не дали – мысль о том, что он видел уже такие раны, занозой сидела в голове Вюнша, но никак не обретала конкретики, а через полчаса в кабинет вошел Майер.
– Доброе утро, Франц.
– Доброе утро, оберкомиссар Вюнш.
– Отдохнули?
Молчаливый кивок.
– Оберст Иберсбергер разрешил привлечь к расследованию доктора Иоханнеса. Вы сделали записи, которые мы сможем дать доктору для работы?
– Да. И фотографии посмотрел.
Франц достал сверток, который дал ему Хольгер в пятницу, и положил его на стол.
– Появились новые мысли?
– Скорее да. На фотокарточках, где заснята кромка леса…
– Подождите, пожалуйста, Франц. Позвольте мне прежде тоже с ними ознакомиться.
Майер кивнул.
– Я хотел вас попросить съездить еще раз в Народный союз. Скорее всего, они еще не готовы дать нам ответ по поводу Карла Габриеля, но проверить стоит.
Вюншу вдруг пришел в голову принципиально важный вопрос:
– У вас есть оружие?
Франц достал из внутреннего кармана пиджака револьвер.
– Вы позволите?
Майер без возражений передал Хольгеру оружие и тот смог как следует его рассмотреть. «St. Etienne42, старый, еще прошлого века. Франц вряд ли является первым его владельцем. На первое время пойдет, но возраст, конечно, великоват – может отказать, причем в самый ответственный момент…»
– Сойдет. Если хотите получить что-нибудь по-новее, обратитесь к обермейстеру Киркхоффу, он в шестнадцатом кабинете.
Франц кивнул, приняв к сведению, и Хольгер вернул ему револьвер.
– Ну, тогда жду вас здесь. Я пока займусь фотографиями, а после поедем к доктору Иоханнесу.
Майер вышел, а Вюнш достал из свертка фотокарточки и карту местности. Сначала он взял в руки карту. Дом Груберов располагался в некотором отдалении от двух соседних усадеб, но, судя по карте, подойти к нему оставшись незамеченным было почти невозможно. Очевидным казалось, что убийца вышел, а скорее всего и вошел в усадьбу с северо-запада со стороны леса, который скрыл его от чужих глаз. Это подтверждали следы, обнаруженные Шлиттенбауэром и ведущие в лес, и тот факт, что собаки взяли след от дома до леса.
Лес представлял собой большой массив, который длинным нешироким языком как бы обнимал Хинтеркайфек с севера, а на запад длился, уходя за край карты. Кромка деревьев находилась к ферме ближе, чем любой из соседних домов. Судя по карте, построек в лесу в пределах трех километров от Хинтеркайфека не было. Зато севернее, вдоль «языка» леса, шла дорога, проходившая через находившуюся восточней относительно фермы деревню. Убийца мог пройти через деревню в северо-западном направлении, сойти с дороги в лес, дойти до дома, а потом, через три дня, вновь выйти на дорогу через лес. К югу от деревни и усадеб была речка, на карте обозначенная под названием Штернбах.
Картина получалась неутешительная: убийца мог войти и выйти из дома, не попадаясь никому на глаза. Однако если он действительно прошел через лес, это значило, что, почти наверняка, он пришел в конкретный дом, а это, в свою очередь, могло означать, что он, либо жил неподалеку, либо раньше уже бывал на ферме. Был еще вариант, что он просто шел вдоль кромки леса, пока не вышел к дому, стоящему в стороне от остальных. «Не спеши! А еще может быть, что убийца плутал по лесу и вышел на дом абсолютно случайно. Это объяснило бы то, что он жил в доме некоторое время – восстанавливал силы» Если истинным было последнее предположение, то расследование теряло всякие перспективы.
Осмотр фотографий, в общем и целом, подтвердил соображения Хольгера. Кромка леса была совсем недалеко, и вид на усадьбу открывался отличный, причем с разных ракурсов. Преступник мог стоять под прикрытием деревьев и наблюдать за тем, что происходит в доме, выбирая удачный момент.
Фотокарточки снятые внутри дома показывали довольно зажиточную обстановку. Вещи действительно казались находящимися на своих местах. Хольгер обратил внимание на раскрытый кошель, лежавший на кровати рядом с коляской – это была одна из немногих деталей обстановки, которая упоминалась в деле. Лишь кухня выглядела немного запущенно, что подтверждало теорию о том, что убийца питался припасами, найденными в доме. Фотографий сделанных в подсобных помещениях было совсем немного.
Вюнш еще в архиве обратил внимание на то, что среди найденных им фотографий нет ни одной, запечатлевшей трупы или кровавые следы, поэтому сейчас Хольгер мог видеть только противоположную от входа часть сарая. В хлеву – втором отдельно стоящем строении на ферме – ничего интересного для Вюнша не было. Ясно, что убийца разбросал корм, но, скорее всего, это произошло еще в ночь убийства, и в хлев он больше не входил, а даже если входил, то следов не оставил.
Крайне досадным оказалось то, что временное место проживания, оборудованное убийцей на чердаке одного из подсобных помещений, не было запечатлено на найденных Хольгером фотографиях. Если в пятницу Вюншу казалось, что поиск работника Рейхсархива, забравшего фотографии, не является важным для расследования, то теперь ему очень хотелось потолковать с этим человеком. Скорее всего, он не имел отношения к убийству, но причина, по которой он взял именно это дело, изъял из него фотографии, куда-то дел те из них, на которых были видны следы преступления и тела, и положил оставшиеся в архив, не пройдя официальную регистрацию материалов, оставалась неизвестной.
Как и ожидал Хольгер, осмотр фотографий дома и окрестностей скорее создавал вопросы, чем давал на них ответ. «Нужно посетить место. Найти, ясное дело, ничего не выйдет, но оценить, составить хотя бы примерную картину произошедшего, совершенно необходимо!»
Вюнш прилежно занес свои соображения в книгу и принялся ждать Майера.
Тот приехал через полчаса с пустыми руками – по Карлу Габриелю все еще ничего не было.
– Я позволил себе запросить дополнительно список личного состава роты, в которой служил Габриель.
– Хорошо, Франц. Возможно, это окажется небесполезным. Рейнгрубер уже опрашивал некоторых из них в 25-м, но проверить их показания, скорее всего, придется.
Умозаключения Майера относительно фотографий не сильно расходились с направлением мыслей Хольгера. Франц допустил, что убийца подойти к усадьбе все же мог через деревню – если он шел по темноте, его вполне могли и не заметить, хотя вероятность того, что он и пришел, и ушел со стороны леса, была значительно выше. Несмотря на то, что до назначенного доктором Иоханнесом времени было еще около двух часов, Хольгер и Майер решили отправиться пораньше.
Глава 18
Странный метод
На их пути в северную часть города – именно там работал доктор – встал парад национал-социалистов. В последние три-четыре года такие парады обрели настоящую массовость и стали регулярными. Часть улиц в центре была перекрыта, а на объезд времени ушло бы больше, чем на сам парад, поэтому Хольгер с Майером решили подождать. Вюнш поставил свой Wanderer в узком дворике так, что пусть и на короткий период времени, но полицейским оказывался виден каждый ряд проходящих на площадь марширующих.
В начале колонны, как и положено, несли знамена. Штурмовики, да и вообще национал-социалисты не особенно жаловали ни старый имперский черно-бело-красный триколор, ни нынешнее черно-красно-золотое знамя. Они больше любили использовать партийное красное полотнище со свастикой. Оно встречалось в немыслимых количествах и сочетаниях. Если в каком-либо здании проходило собрание нацистов, то чуть ли не все здание снаружи и изнутри было покрыто знаменами и штандартами со свастикой. Открывал парад тучный человек, несущий богатое древко со знаменем, испачканным чем-то бурым и, к тому же, имевшим дыру.
– А что за пятна на свастике?
Франц тоже обратил внимание на бурые следы.
– Скорее всего, это знамя, которое было у штурмовиков во время попытки путча в 23-м году. Тогда несколько нацистов погибли и залили знамя кровью. Теперь оно что-то вроде реликвии для национал-социалистов. Говорят, что в Нюрнберге на ежегодном параде НСДАП Гитлер лично держит его и касается других нацистских знамен…
– Как будто освящает их.
– Именно. Нацисты его даже как-то называют… А, вспомнил – «Знамя крови».
Из машины не было видно, кто принимает парад, но, судя по размаху мероприятия, это был кто-то из местных партийных лидеров. «Интересно, а Гиммлер здесь?» – странный вопрос посетил Хольгера. Он еще не видел своего начальника вживую, только на фотографиях в газетах.
За человеком со «Знаменем крови» шло шесть шеренг знаменосцев, в каждой было, по подсчетам Вюнша, человек по десять. После этого потянулись стройные ряды штурмовиков. Все они были одеты в одинаковые коричневые рубашки, темного цвета брюки и кепи с подбородочным ремнем. На рукавах у всех были красные повязки со свастикой, которые у Хольгера теперь ассоциировались с Хеленой. Он невольно улыбнулся.
Разнообразием парад не отличался: штурмовики текли одинаковыми квадратами, иногда перемежаясь такими же квадратами из юношей или девушек – членов молодежных организаций НСДАП. Все они так сильно походили друг на друга, что в какой-то момент Вюншу показалось, что марширующие, пройдя парадом, просто обходят улицу через дворы, а после этого снова формируют квадрат и проходят парадом заново.
Неожиданно, как это часто бывает на парадах, поток людей кончился. За последними штурмовиками ушел и оркестр. Парад был окончен. Достаточно оперативно был открыт проезд и полицейские смогли продолжить свой путь. Хольгер мысленно похвалил себя и Франца за то, что решили выехать к доктору заранее. У них оставалось примерно полчаса до назначенного Иоханнесом времени.
Доктор, судя по всему, принимал пациентов в том же доме, в котором проживал. Двухэтажное просторное строение, которое можно было даже назвать маленьким особнячком, не содержало на своем фасаде никаких вывесок или табличек, оповещавших о врачебной практике хозяина. Хольгер не обратил бы на это здание внимания, если бы рядом не оказался бывавший здесь ранее Франц.
Дверь открыла женщина возрастом около пятидесяти лет. Несмотря на приближающуюся старость, красота еще не покинула ее лицо, и Вюнш мог себе представить, какое воздействие она оказывала на мужчин лет двадцать назад. Франц, здороваясь, обратился к ней по фамилии Иоханнес, а значит, женщина была либо родственницей, либо, судя по ярко выраженному французскому акценту, супругой доктора.
Небольшая – на два дивана, но богато обставленная приемная, куда их проводила фрау Иоханнес, подтверждала предположение Хольгера о том, что доктор человек далеко не бедный и в постоянном заработке не нуждающийся. До трех часов оставалось всего пять минут и в приемной никого, кроме двух полицейских, не было. Почти ровно в три массивная дубовая дверь кабинета открылась и из него вышла одетая в траур пожилая женщина. Майер и Вюнш поздоровались с ней, но старуха, не сказав ни слова, поспешила удалиться.
– Ааа, юный Майер! Разве уже три?
– Добрый день, доктор Иоханнес. Так точно, три. Это мой коллега, о котором я вам рассказывал в пятницу – оберкомиссар Вюнш.
Иоханнес был лет на пятнадцать старше и на пол головы ниже своей жены. Худой, даже суховатый доктор с неожиданным для Хольгера проворством встал из-за большого рабочего стола и, подойдя к следователям, начал жать им руки. Его рукопожатие было весьма крепким.
– Доктор Манфред Иоханнес, к вашим услугам. Вы принесли?
Доктор обращался к Францу. Майер вопросительно посмотрел на Вюнша и Хольгер кивнул, отдавая общее ведение разговора в руки молодого коллеги.
– Да, принес.
– Позволите ознакомиться?
Франц кивнул, достал из внутреннего кармана пальто свернутые исписанные листы и передал их доктору.
– Вы хотели бы услышать мое мнение сегодня, так?
– Если это возможно.
– Возможно, но потребуется некоторое время. Мария! Мария!
В комнату вошла фрау Иоханнес.
– Мария, дорогая! Прими, пожалуйста, пальто господ полицейских, они задержатся на некоторое время. И еще – напои их чаем, s'il vous plait43! Или вы желаете чего-нибудь покрепче?
Последние слова были обращены к Хольгеру и Францу. Оба отказались от предложения. Между тем фрау Иоханнес, внимательно посмотрев на полицейских, обратилась к доктору:
– Manni, chez toi tout va bien44?
– Oui… то есть да! Дорогая, я же просил не говорить по-французски, если мы не одни – это невежливо!
На лице фрау Иоханнес явственно читалось недоверие. Желая немного разрядить обстановку, Хольгер поднапрягся, вспоминая французский:
– Ne vous inquiétez pas. Je ne vais le sortir de votre mari45.
С трудом, коверкая слова, Вюнш попытался успокоить женщину.
– Nous avons besoin de son aide dans l'enquête46.
Майер подхватил идею Хольгера, но по сравнению с гортанным хрипом Вюнша, его речь звучала легко и действительно успокаивающе. Мария Иоханнес кивнула и, забрав у них верхнюю одежду и шляпы, вышла из кабинета.
– Простите мою супругу. Она до сих пор уверена, что восточнее Нанси разверзается адская бездна.
Франц кивнул и Вюнш поддержал его жест. Доктор принялся за чтение листков Майера, а Хольгер от нечего делать начал пристально осматривать кабинет. Вскоре фрау Иоханнес принесла поднос с тремя чашками чая и удалилась, бросив напоследок опасливый взгляд на Майера и Вюнша.
