Лживая весна
Хольгер взял в руки старую передовицу Ингольштадтской газеты от шестого апреля 1922-го года. Кроме сообщения об убийстве, в газете были напечатаны фотографии жертв. Виктория была совсем не похожа на своих родителей. Черноволосая, со скулами, подбородком и носом, не похожими ни на черты отца, ни на черты матери, а еще – она и впрямь была красива. «Само по себе, это ни о чем не говорит…» Маргарита была светловолосой, но имела много черт матери. Не было фотографии Йозефа – сына Виктории, и фотографии Марии Баумгартнер.
– Хорошо, Франц. Есть еще что-нибудь интересное в газетах?
– Да не особенно. Сообщения об убийстве и о ходе расследования. Журналистские откровения низшего сорта. Есть несколько фотографий и зарисовка дома, но только снаружи.
– Это уже кое-что, Франц! Покажите.
Майер подвинул к нему несколько отложенных в сторону газет. Выцветшая от времени печать низкого качества и размытые снимки – но это было хоть что-то. Первое же, что бросилось в глаза Хольгеру, это то обстоятельство, что большая часть хозяйственных помещений располагалась под одной крышей с жилыми комнатами. Отдельно стояли только сарай, где были найдены тела, и хлев. Такая планировка позволяла убийце не выходить лишний раз на улицу и оставаться незамеченным соседями Груберов. Хольгер предполагал нечто подобное, но без фотографий или плана дома сказать точно не мог. Еще одной загадкой становилось меньше.
– Что-нибудь еще?
– Да. Правда, это не относится к архиву. Я вчера в газете просматривал колонку объявлений – искал психоаналитика, которого можно будет привлечь к расследованию, и нашел доктора Манфреда Иоханнеса. Я, скорее всего, его знаю. Иоханнес имел частную практику в Страсбурге и был достаточно известен в городе. Возможно, это не тот Иоханнес, но попробовать стоит.
– Вы знаете Страсбургского Иоханнеса лично?
– Да, но лишь немного. Один раз передавал ему посылку от одного из парижских друзей – профессоров.
– Хорошая работа, Франц! Съездите к нему завтра. Переговорите. Пока в дело не посвящайте, просто предложите сотрудничество. И еще, Франц, не забудьте взять у него визитную карточку, чтобы я мог составить запрос на привлечение вашего профессора консультантом.
– А если это не он?
– Все равно попробуйте.
Франц молча кивнул, соглашаясь с Вюншем.
После этого Хольгер рассказал о своих результатах. После некоторого размышления он все же решил сообщить Францу об интересе к делу со стороны Гиммлера. Реакция Майера оказалась сдержанной:
– Чем это нам грозит?
– Пока не знаю, возможно, длинными носами, норовящими залезть в расследование. Пока я не вижу особого смысла беспокоиться об этом.
Франц задумчиво кивнул и подытожил результаты Вюнша, выделив главное:
– Таким образом, мы по-прежнему не знаем, кто мог забрать фотографии из дела…
Майер прибывал в подавленном состоянии и Хольгер был вынужден с ним согласиться – назвать сегодняшний день успешным не получалось.
– Я попробую заняться поиском информации о ферме в списках частных и муниципальных земель. Как закончите с газетами, присоединяйтесь.
– Хорошо.
Зал, в котором хранились описи муниципальной собственности и земельных участков находился на первом этаже и был по-настоящему большим. Только войдя в него, Хольгер понял, что они застряли надолго.
Через четыре часа Вюнш вышел в апрельскую вечернюю свежесть и глубоко вздохнул. Плечи и шея ныли, в глаза как будто насыпали песка, а легкие забились архивной пылью. Все это было бы сущими мелочами, если бы удалось хоть что-нибудь найти. «Задерживаться нельзя. Три-пять дней максимум. Потом придется отказаться от поиска фотографий» – с этими невеселыми мыслями Хольгер направился в «Охотника». Сегодня он настолько устал, что не планировал надолго задерживаться и хотел ограничиться лишь одной кружкой пива под ужин, а потом пораньше лечь спать.
Франц Майер был чуть более результативен в своих поисках. Под вечер он из какого-то старого ежедневного новостного листка узнал, что головы жертв были доставлены в Мюнхенский медицинский университет. Полицейские договорились, что завтра Франц съездит туда и попробует узнать об их судьбе что-нибудь определенное. На эту работу Майер вызвался сам – видимо, архив успел ему основательно надоесть, а Хольгер не возражал, лишь дал ключ от своего кабинета и попросил его, прежде чем ехать, посмотреть фотографии со вскрытия. Своими соображениями по поводу армейского ножа он делиться пока не стал.
Тяжелые мысли и очень тяжелая голова сделали его рассеянным, и когда Хелена Кренц поздоровалась с ним, Вюнш даже не смог сразу ее узнать:
– Я не вовремя?
– Нет, что вы! Просто сегодня я сильно устал и немного потерял опору под ногами.
– Вы говорили, что если я захочу сыграть с вами, то могу найти вас здесь, но если вы сегодня не хотите…
– Пожалуй, хочу, но только противник из меня сегодня будет неважнецкий. Боюсь, что вы слишком легко меня обыграете.
Хольгер вымучил из себя улыбку.
– Что вы! Вчера мне просто немного повезло. Скорее, это вам победа достанется слишком легко.
Вюнш сходил за шахматами к Харреру и заказал два бокала вина. Иногда нужно было вносить разнообразие в свою жизнь, пусть сегодня этим разнообразием окажется вино вместо пива.
Как и ожидал Хольгер, Хелена сразу захватила инициативу и повела планомерное наступление. Он вновь сконцентрировался на обороне. Ее движения были чуть резкими, но зато лишенными наигранной томности. Сегодня волосы Хелены вновь были собраны сзади. Ее очень увлекла игра, во всяком случае, в ее глазах он видел блеск настоящего азарта. Вино, которое Хелена выпила намного быстрее, чем он, бросило на ее лицо легкий румянец. «Сколько же тебе лет?» – мысленно обратился Вюнш к ней.
Как и следовало ожидать, он по невнимательности допустил брешь в своей обороне, и изящной комбинацией с участием ферзя и ладьи партия была окончена.
– Вы что, поддались мне?!
В голосе Хелены явственно слышалась обида. «Разгневанная валькирия! Только совсем худая…»
– Нет, поверьте. Просто сегодня я и впрямь – плохой игрок. Надеюсь, завтра вы дадите мне право на реванш?
– Возможно.
Ответ был неопределенным, но по ее лицу Хольгер понял, что завтра будет еще одна игра. Вюнш улыбнулся, и в этот раз ему даже не пришлось себя заставлять это сделать. Хелена встала из-за столика и, достав из кармана аккуратно свернутую полоску ткани, повязала ее на плечо.
– Доброго вечера, оберкомиссар Вюнш.
– Доброго вечера, фройляйн Кренц.
После этого она вновь растворилась в вечере, оставив Хольгера один на один с его утомленностью.
Добравшись домой, он почти сразу лег спать. Вечерняя газета, радио, да и весь остальной мир могли подождать завтрашнего утра.
Глава 15
Пятница
День можно было выбрасывать на свалку. Хольгер копался в бесконечных домах, усадьбах, участках, поселениях, амбарах и не находил то, что его интересовало. Была уже половина четвертого. В пять он договорился встретиться с Майером в своем кабинете. Нужно было подвести итоги пяти дней расследования, наметить дальнейшие действия и забрать у Франца ключи от кабинета, а после этого Вюншу еще предстояло написать отчет для Калле. Но все это произойдет позже, а сейчас Хольгеру нужно было лишь, чтобы повезло. Чтобы в ворохе документов, в котором не смог бы разобраться даже тот, кто его создал, нашлось то, что было так важно для расследования.
Вюнш взял в руки очередную толстенную папку. На ней было написано: «Участки в частном владении. Округ Шробенхаузен». Это было близко, впрочем, как и предыдущие десять папок. Шробенхаузен был примерно в двадцати километрах от Кайфека. Ферма могла относиться к этому округу, но с тем же успехом она могла относиться и к Ингольштадту – этот город находился в пятнадцати километрах от Хинтеркайфека.
Первые страницы разочаровывали. Какие-то описания, пара карт, несколько списков имен – все не то. Когда, отложив очередной, бесполезный для него, листок, Хольгер увидел фотокарточку со знакомыми по газетным статьям очертаниями, душа его ушла в пятки, чтобы выпорхнуть радостным выдохом из груди. «Нашел!»
В папке было сорок фотографий: участок, кромка леса, дом, сарай, обстановка внутри – все это было снято с разных ракурсов. Не было ни одной фотографии, на которой были бы видны тела или кровь, но съемку точно вели пятого апреля – в день вторичного обыска. К этому выводу Вюнш пришел благодаря деталям обстановки, описанным в деле и подписям на некоторых фотографиях.
По всему выходило, что часть фотокарточек, а именно те, на которых были запечатлены тела, следы и место временного проживания убийцы, так и не удастся найти. Во всяком случае, след их терялся основательно. Кроме фотографий Хольгер нашел описание участка от 1886-го года, заверенное нотариусом, документы на снос, карту близлежащей местности, список владельцев земли, начиная с первой половины прошлого века и заканчивая Викторией Габриель. Оставалось неясным, кто являлся владельцем на данный момент?
На карте и на обороте большинства фотографий Вюнш обнаружил еще одну важную деталь – печать полицейского архива с указанием номера дела. «Теперь вы не сможете не отдать их мне! Но что за сволочь вынесла их из нашего архива?!» – Хольгер вспомнил странную пометку о запросе Рейхсархивом этого дела от 26-го года.
Теперь можно было писать докладную Калле, можно было прорабатывать фотографии, можно было ехать в Кайфек и опрашивать очевидцев, но перед этим Хольгер планировал сделать одну важную вещь. «Неужели так просто? Пришел, запросил, забрал нужное, а остальное сдал обратно. И нет никакого полицейского-крота, никто специально не сводил Рейнгрубера с ума, не пытался помешать его расследованию…» – Вюнш до сих пор не мог до конца поверить, что столько сил и времени было потрачено, даже не ими с Майером, а еще Рейнгрубером, из-за простой халатности, простого небрежения. «Порядок – половина жизни, но другая половина – беспорядок» – старая поговорка, сказанная недавно Йозефом Шварценбаумом, вертелась в голове Хольгера.
Он вышел в вестибюль и подошел к стойке приемной. За стойкой сидела женщина лет пятидесяти. Худая, в очках, с длинным лицом – она бы идеально подошла на роль библиотекаря или архивного работника, если бы об архивных работниках снимали кино и писали пьесы. Хольгер положил тридцать две фотографии и карту – все, на чем была печать полицейского архива – на стойку и сказал:
– Я забираю это.
– Можно узнать, на каком основании?
Вюнш перевернул верхнюю фотокарточку и указал на печать:
– Вы видите эту печать, фрау?
– Да, вижу.
– Вы знаете, что она означает?
Только сейчас женщина наклонилась к печати и внимательно в нее всмотрелась. Хольгер сам ответил на свой вопрос:
– Это печать архива Центрального управления Баварской полиции. У вас есть идеи, как эти документы могли оказаться в вашем ведомстве?
– Но ведь это отделение Рейхсархива, мы имеем приоритет перед местными…
– Перед архивом полиции и Рейхсвера40 вы не имеете никакого приоритета!
Вюнш не дал ей закончить.
– Это, уважаемая фрау, означает, что один из сотрудников Рейхсархива совершил тяжкое должностное преступление… Но меня сейчас это мало интересует. Я лишь хочу забрать эти документы и подшить их к делу, из которого ваши коллеги их незаконно изъяли.
Вюншу удалось добиться того эффекта, на который он рассчитывал. Несмотря на его полную правоту, женщина не отступилась:
– Я не могу вам этого позволить…
– Почему?
– Выдача документов частным лицам только с личного разрешения директора отделения…
– А я не частное лицо! Я – оберкомиссар Баварской полиции и выполняю в вашем заведении следственные действия! Впрочем, в одном вы правы – я тоже считаю нужным переговорить с вашим директором и надеюсь, что вы не станете чинить препятствий представителю закона и незамедлительно проведете меня к его кабинету!
Хольгеру было немного совестно перед этой, ни в чем не виноватой, женщиной, но поговорить с директором было необходимо, и теперь тот примет его не в свободное время, а сразу же. В том, что он выйдет из этого здания с фотографиями, Вюнш был абсолютно уверен – закон был на его стороне.
Он поднялся вслед за женщиной на второй этаж и прошел в то крыло, где располагалась администрация архива. Сонная секретарша смерила Вюнша удивленным взглядом, собралась начать задавать вопросы, но ее остановила проводница Хольгера:
– Он со мной, Марция.
После этого она, попросив Вюнша подождать, вошла в кабинет своего начальника. Прошло две-три минуты. Марция с интересом смотрела на Хольгера, а тот, в свою очередь, продумывал грядущий разговор. Женщина вышла из кабинета и сказала Вюншу, что он может войти.
– Здравствуйте, оберкомиссар Вюнш! Я, директор Баварского филиала Рейхсархива Кампль. Фрау Циллер сообщила мне о сложившейся ситуации. Надеюсь, мы сможем все уладить к взаимной пользе?
Невысокий тучный человек напустил на себя воодушевление и благодушие, но бегающие глаза выдавали его волнение. Хольгер решил не растягивать:
– Как давно вы работаете директором этого учреждения? – вместо приветствия спросил он.
– Девять лет, но, позвольте, какое отношение это имеет…
– Прямое! Вы являетесь соучастником хищения улик, проходящих по уголовному делу.
Хольгер откровенно брал на испуг, но уже почти не сомневался в успехе.
– Да как же? Какое дело? Каким соучастником?
Человек мешком упал в свое кресло и посмотрел на Вюнша с, поистине, животным ужасом. «Перегнул» – пожурил себя Хольгер, и далее говорил чуть мягче:
– В 1926-м году, когда вы уже являлись директором Баварского филиала, сотрудник Рейхсархива изъял фотокарточки и еще кое-какую информацию, подшитую к делу о массовом убийстве. Об убийстве, понимаете?
Директору хватило сил лишь кивнуть.
– Я не знаю, зачем это было сделано. Может, для пополнения фонда Рейхсархива, а может… для создания помех следствию. Так или иначе, документы, способные помочь в поимке убийцы, были изъяты из уголовного дела. Вы прекрасно знаете, что это преступление, причем очень серьезное.
Директор снова кивнул.
– Представьте себе мое удивление, когда я нахожу в вашем архиве документы с этой вот печатью.
Хольгер указал на оборотную сторону фотографии.
– Понимаю, что вы, скорее всего, в этом не виноваты…
Директор энергично закивал
– …но факт халатности, в том числе вашей, налицо! У меня нет ни времени, ни желания искать того, кто совершил этот поступок, но вот на вашем месте, я его личность установил бы как можно скорее. Сообщать своим коллегам я не буду, пока…
Кампль выдохнул, чуть ли не впервые с того момента, как Хольгер вошел в кабинет.
– …но если я или другие следователи снова наткнутся на дело, в котором будет явно отсутствовать какая-то часть документов, мы будем знать, где искать виновных, и я от себя могу вам пообещать, что в этом случае у вашего кабинета смениться хозяин. Это понятно?
– Д-д-да.
– Хорошо! Теперь касательно этих фотокарточек и карты местности – на каждом из этих документов есть печать полицейского архива. Мне нужны эти документы и поэтому я готов помочь вам – я заберу их с собой и сам подошью к соответствующему делу. Впредь же, если вашим сотрудникам попадутся документы с подобной печатью, вы будете отправлять их с курьером в архив Центрального управления Баварской полиции, лично в руки смотрителю Шнайдеру. Я его предупрежу. Это понятно?
– П-понятно.
– Хорошо, теперь, если у вас нет вопросов, я забираю эти документы и прощаюсь. Всего доброго!
– Д-до свидания.
Хольгер чувствовал удовлетворение. Возможно, он был чересчур жёсток по отношению к фрау Циллер и директору Камплю, но повторения подобного допускать было нельзя. В приподнятом настроении он отправился в Управление. Стрелки его часов показывали половину пятого.
Через сорок пять минут Вюнш вошел в свой кабинет. Майер уже был здесь и сидел спиной к двери. Заняв свое место, Хольгер внимательно посмотрел на Франца. Обычно непроницаемое лицо Майера было задумчиво и немного печально.
– Как ваши дела, Франц?
Молодой человек отрешенно посмотрел на Вюнша, будто впервые обратив внимание на его появление.
– Бывало и лучше.
– Вы съездили к психиатру и в университет?
– Да, съездил.
Майер начинал выходить из отупелого состояния, в котором застал его Вюнш.
– Это оказался тот самый Иоханнес, и он согласился нам помочь.
Франц достал из внутреннего кармана пиджака визитную карточку доктора и положил на стол.
– Отличные новости, Франц! Вы договорились с ним о встрече?
– Да, он согласился принять нас в понедельник, в три часа.
«Сгодится. Значит, на ферму поедем во вторник».
– Хорошо! Я сегодня же к докладной записке для оберста Иберсбергера приложу запрос на его привлечение к расследованию. А что на счет университета и, кстати, вы смотрели фотографии со вскрытия?
– Да, смотрел, и разночтений с отчетом доктора Аумюллера не увидел.
– У вас есть идеи насчет орудий убийства?
– Конкретных идей нет, но есть некоторые соображения. Убийца вряд ли принес все это с собой. Я думаю, что какие-то предметы в доме или в сарае могли быть орудиями убийства, но у нас не выйдет это проверить, так как нет даже фотографий внутренней обстановки.
– А что вы думаете насчет округлой раны на лице девочки?
– Не знаю даже. Не могу сказать ничего определенного.
– А у меня есть одна мысль по поводу этой раны. Похожие следы оставляли армейские ножи определенного типа. Не возьмусь утверждать, что это был именно такой нож, но другого объяснения этой странной ране пока нет.
Майер кивнул, принимая довод Хольгера.
– Франц, вам ничего не напомнили раны крестообразной формы? Я готов поклясться, что уже видел такие раны, но никак не могу припомнить, где именно…
Майер отрицательно помотал головой, а потом, все же, сказал вслух:
– Я подумаю об этом.
– Подумайте. Так что там насчет университета?
– Я побывал там. Я не рассчитывал особенно ни на что, просто обратился по поводу останков жертв к одному из сотрудников. Меня провели в их анатомический музей, к его смотрителю. Он показал мне документы, какие-то справки, а потом повел меня в запасник… Головы все еще там.
Теперь Хольгеру было понятно подавленное настроение молодого коллеги.
– Они там в банках, с этим… как его? формалином. Не черепа, а именно головы. Я никогда такого не видел…
– Франц, вы заметили разночтения с фотографиями и отчетом Аумюллера?
– Нет, но не буду врать, что внимательно всматривался…
«Да, совсем не повезло парню с первым делом…»
– Вы спросили у смотрителя, какие у него есть идеи насчет орудий убийства?
– Только общие вещи: острый тяжелый предмет, тупой тяжелый предмет…
– Понятно. Вы курите, Франц?
Майер молча помотал головой. Он все еще был под впечатлением от увиденного.
– Попробуйте. В такие моменты, когда не получается справиться с тем, что видишь, когда разум отказывается понимать происходящее, мне папиросы очень помогают. Возможно, помогут и вам.
Хольгеру хотелось хоть как-то подбодрить молодого коллегу. Он вспомнил, как сам впервые столкнулся с тем, что не в состоянии оказался себе объяснить. Вюнш тогда еще служил полицмейстером в Киле. В доме на одной из окраин города обнаружили два трупа: женщины и мальчика. Вюнш с напарником тогда первыми прибыли на место.
Хольгер очень хорошо запомнил вонь в той грязной, нищей дыре. Жертв зарубили топором. Вюнш повидал много, даже слишком много смертей за свою жизнь. Он видел, как людей разрывало на части, как они сгорали заживо и как выплевывали свои легкие, но все это было на фронте. А теперь он видел здесь, в обычной жизни, как кто-то ворвался в комнату и нанес женщине и ребенку несколько десятков ударов топором. К своему стыду, в тот день Хольгер не смог удержать завтрак внутри.
Франц все так же, не говоря ни слова, кивнул, а Вюнш перевел разговор к своим сегодняшним результатам:
– Я, между прочим, могу вас обрадовать! Мне повезло найти фотографии дома и участка.
– Они у вас? Вы смогли их вынести?
Хольгер рассказал произошедшую в архиве историю.
– Я не знаю, кто и зачем их забрал и шансов выяснить это у нас немного, но версию о том, что в деле может быть замешан полицейский, мне кажется, можно исключить.
После кивка Франца Вюнш продолжил:
– Я планировал заняться фотографиями в понедельник, если хотите, могу пока отдать их вам.
С этими словами Хольгер подвинул сверток с фотокарточками и картой в сторону Майера. Тот взял сверток в руки и, после некоторого раздумья, кивнул.
– На следующей неделе мы встретимся с доктором Иоханнесом – это в понедельник. Во вторник и далее – это как получится – поедем в Ингольштадт и попытаемся найти Рауша, а по возможности и Носке, кроме того, придется съездить в Кайфек и на саму ферму – переговорить с живыми свидетелями и, пускай дома уже давно нет, осмотреть участок. В пятницу, очень надеюсь, мы получим ответ от Народного союза. Вы согласны?
– Вы планируете передавать доктору Иоханнесу дело?
– Нет. Я хотел вас попросить записать те моменты, которые могут помочь доктору охарактеризовать преступника. Вам виднее, что это будет.
Ответом был очередной немой кивок.
– Хорошо. Вроде бы ничего не забыли. Так как я являюсь ведущим следователем по этому делу, ваша подпись на докладной записке не нужна, а посему – можете идти. Мне кажется, вы заслужили два дня отдыха.
Когда за Майером закрылась дверь, Хольгер взял из стола чистый бланк и написал на имя полицайоберрата полиции Карла-Хайнца Иберсбергера докладную о ходе расследования. Вюнш писал откровенно, опустив лишь роль Рейнгрубера и Аумюллера в пропаже фотографий со вскрытия и переложив ответственность за пропажу всех фотодокументов на безвестного сотрудника Баварского филиала Рейхсархива. Не забыл Хольгер и о запросе на привлечение к расследованию доктора Иоханнеса, приложив к запросу его визитную карточку. У Калле вполне могли возникнуть вопросы, но разрешение на это он, скорее всего, даст. Придирчиво оценив результат, Вюнш поставил дату с подписью и, заперев кабинет, отправился к своему начальнику.
Хелены Кренц уже не было на ее рабочем месте, но в этом не было ничего удивительного – часы показывали ровно семь вечера. Однако в том, что Калле еще работал, Хольгер был уверен. Иберсбергер, как и всегда, встретил его широкой улыбкой:
– Привет, Хольгер! Как твои дела?
– На самом деле неплохо, есть некоторые подвижки. Принес тебе докладную.
– Да, да, да… Давай-ка ее сюда.
– Мне подождать?
– Да, подожди. Сразу и на вопросы ответишь.
Калле углубился в чтение и оставил Вюнша предоставленным самому себе.
Через десять минут он закончил читать и заговорил:
– Во-первых: переходи ты уже на печатную машинку. На первый раз прощаю, но это вообще-то не рекомендация, а приказ.
Хольгер мысленно обругал себя за то, что забыл о новом формуляре.
– Во-вторых: молодцы, что нашли фотокарточки. Есть шансы узнать, что за ублюдок их вынес?
– Пожалуй, нет. Много времени прошло, к тому же, скорее всего он действовал самоуправно. Я не удивлюсь, если в журнале поступлений нет записей об этих фотокарточках, во всяком случае, печати Рейхсархива на них не было. Не могу понять, зачем он это сделал. И ведь он точно знал, какое дело нужно брать… По-хорошему надо все же его поискать, но, думаю, что это не приоритет в этом деле.
Калле, после некоторого размышления, кивнул и продолжил:
– В-третьих: чья эта идея с привлечением психиатра, твоя или Майера?
– Майера.
Хольгер не видел необходимости врать.
– Зачем?
– Он считает, что психиатр сможет определить некоторые черты характера убийцы, а это в свою очередь сделает проще его поиски.
– Ну, допустим. Разрешаю. Как тебе вообще Майер?
– Толковый парень. Умный, исполнительный, пока недостаточно хладнокровный и терпеливый, но это придет с опытом. Образованный, это прямо бросается в глаза – то, чему я учился несколько лет по ходу работы, для него очевидно уже сейчас.
– Мне тоже показалось, что парень толковый. Не выяснил, на кой ему с таким образованием работа в полиции? Ты, кстати, знаешь, где он учился?
– Да, знаю, что учился в Сорбонне. А по поводу того, «на кой?» – молчит, говорит, что в Германию переехал, чтобы быть среди своих, а вот зачем в полицию пошел, мне не сказал, а я не стал лезть ему в душу.
– Ладно, это нас, в общем-то, не касается. Ты мне вот что скажи: я знаю, что ты не станешь что-то утверждать, пока не будешь полностью уверен в своей правоте, но все же – есть у тебя какие-нибудь теории относительно этого дела?
Хольгеру очень не нравилось ходить по тонкому льду бездоказательных версий, но не ответить он не мог:
