Середина печали
ещё не цветок «до свиданья!»,
а только молчанье
плечами.
Ещё не мотив незабудок,
но тайна
несказанной розы.
Окраина,
где ромашек изгиб,
да бесхозность
пыльцы.
Тополей одночасье,
как сыпь.
Середина печали.
Концы
не видны —
гладиолусов нотная запись,
да клавиши – сны.
И бесстыдство тюльпана,
да отнятый запах гвоздик.
Незнакомые страны,
как южных цветов перепев.
Между книг —
ностальгия полыни,
и в ней далеко
апельсиновый запах чужбин.
Неуспевшие спины.
И маковый бред
над горбами равнин.
И покой.
И приторный вырез фиалки.
(04.88)
Времена Года
Ветер меня разбавляет водой из неба.
Нечего и подумать, что соберусь и встану.
Зимний сезон, где всё, что не бело, —
чёрно.
Контрастные краски. Природа – и та устала.
Кристаллы
кружащего снега под ветер и холод
четко
Выстраиваются в сугробы, как на парад
приветствий.
Из чрева застывшего мира, кто как придётся,
под дрожь, в мурашках,
слова, сотворенные ночью,
выходят голы.
Кривая живого, резко
набравши
скорость, проходит начало координат
и вновь плетётся.
До самых мочек
ушей закутываясь, приходится одеваться
во что попало,
отваживаясь
выйти в люди.
Полночь —
никак не в двенадцать.
А то ли часы врут, то ли
вообще неважно.
Тьма – безразмерное одеяло.
В студень
превращается тело,
Начальная форма уже несохранима.
Отчаянно хочется спать
бесконечный срок.
Это зима в отметках мела
на волосах любимой,
это несмелый
взгляд назад, как учили летать
прошлой весной – все кто мог.
Как разбегаться и, подпрыгивая, скользить.
Я больно разбивал лоб,
коленки, ломал ребра,
но научился лишь не тонуть в грязи,
да как, вылезши в темноте, смотря в оба,
начинать опять.
Позже, к лету, уверенно стал ходить.
С тех пор так пешком
и живу.
Нить
неторопливых маршрутов
протянулась стежком
неровным там, где не круто.
Например, пронося кульки
бережком
осторожных дней
по-над проймой сухой реки
(дорога безопаснее, когда вода не течет по ней).
Со временем, к осени,
постепенно к холодам привыкая,
я легко проходил по пройме
с грузом, тянущим профиль плеча,