Шестьдесят, семьдесят, девяносто.
К залитой солнцем последней площадке,
откуда можно заметить
песчаные
дюны вдоль фривейной дороги.
Одноэтажный домик.
Сто десятая, сто девяносто вторая.
Всё. Мостовая —
черта.
Пологий
пляж. И томик
стихов на языке, что больше не прочитать.
Из другого края.
(01.06.15)
Чикаго блюз
Зачес туристского парика
на черепе 20-го века трущоб Чикаго.
Улыбка заката на вершинах готики
небоскребов.
Взгляд на стеклянное небо снизу, издалека,
жителю бетонного саркофага
слегка
напрягает шею.
Нолики
подавляющего богатства вжимают пришельца
в асфальт тротуара
недостижимостью такой мишени.
Июнь в Чикаго.
Сирена неслучившегося пожара
прерывает разговор
и мешает мысли в салат эмоций.
Рука тянется к пистолету, которого нет.
Суета споткнулась. В её отливе простор
улицы.
По ней, пожарной в пару,
сзади, как куцый
пес, полицейская с обиженным визгом.
В остальном, трафик всегда плетется —
ремонт дороги или красный свет.
Я вдыхал жару,
перемещаясь от бара к бару:
кондиционер, столики, сцена,
хрипит труба,
перехватывая виолончель;
пара
из двух девчонок, смешанная пара,
рубаха —
бомж под мостом – тряпьё, постель
из спальника, бутылок пластик.
Прокрасться мимо
на побережье, там, где мель
от озера приходит в пляж. Затылок
однополой пары.
Дом старый.
На фасаде подсвечены грифоны.
Взмах роскоши другого мира —
от пола окна,
потолок журчащий красками мозаик,
плафоны
«тиффани», фойе, квартиры
и стайка чаек,
пролетающих на этом фоне.
Ночь в Чикаго.
Снаружи лестница, в ней стонет
ветер, сбивая с шага.
Гостиница, этаж шестой.
Одноэтажный житель – я бездомен.
Пейзаж прекрасен, холоден, жесток.
(26.06.18)
Блюз с дождем
Есть грусть.
но нету формы для неё.
Я научусь
веселью днём,
лишь он закончит серый круг.
Начнусь
из рук,
из детских слов.
Еще не радость – запах, миг,
рванусь
из них,
из голосов.
Есть грусть
и память от неё
не устаёт —
один, вдвоём.
Строка – ручьи.
Опять тоска.