– Ой, да иди ты. Теперь ты от меня ни одного приятного слова не услышишь. Буду тебя говном поливать весь отпуск. Так чего мы сюда приперлись к человеку, который почему-то потерял всю свою важность для нас.
– У меня тут одно дело, последнее такое дело.
– Стоп. Марки-Марк, ты же не хочешь сказать, что у тебя с собой.
– Не хочу, а то захочешь ты…
– Конечно, блин, захочу. Что ты за человек? Ты же говоришь, что тебя там не пичкали таблетками. Ты меня обманул?
– Кенотан, если бы я тебе сказала, что я выношу из клиники по несколько кило отборного ширева, то тогда бы пошел по швам мой гениальный план.
– Чего? Какой план?
– А такой. Как бы я мог послать своего отца, а вместе с ним его деньги, не имея своих личных запасов. Когда я поступил в клинику, таких запасов у меня не было, да и не думал я об этом. Мне просто не хотелось быть дома, но потом…
– Что потом?
– Потом я просек, что это самая настоящая золотая жила. Осталось только найти человека, который готов все это покупать. И этим человеком…
– Этим человеком стал…
– Да, им стал он. Вот уже год с лишним я стабильно поставляю ему отборное ширево из психушки. Эта партия самая большая и последняя. После этого, я могу не париться о бабле ближайшие лет сто.
– А ты думаешь, что он просто так тебя отпустит?
– Ну, во-первых, он не будет знать, куда я сваливаю. Учитывая, что про этот курорт знают очень ограниченный круг лиц, то этому проходимцу-дельцу ни за что не найти меня там. А после, как он остынет и затихнет…
– Или его пришьют.
– Ну да, или его пришьют. Это уже не важно, я буду очень далеко, а что самое важное, очень богат.
– И сколько ты заработал уже?
– Ох, Кен, там такая сумма, что даже твой папашка достал бы свою пыльную печать.
– Настолько много?
– Бери еще выше.
– Мать моя графиня!
– Так точно, Кенотан, так точно. Погнали на дело и не ляпни лишнего, я все решу.
4. Грязное собеседование
~Не уверен, что должен писать это здесь, но пусть записи будут такими. Если я буду делать записи не в одних и тех же условиях, то быть может это не будет похоже на дневничок одиннадцатилетки.~
– А на что будет похоже?
– Ей, алле? Ты че смотришь? Это же личные записи.
– Ой, да хорош. Ты сейчас ведешь себя, как одиннадцатилетка.
– Как хочу, так и веду себя. Тебе какое дело? Если я захочу что-то тебе показать, я покажу. А так можешь не лезть, когда я пишу.
– Да ок-ок, чего ты так разбушевался? Но все равно скажи.
– Что сказать?
– На что будет похож твой дневничок?
– Кен, а не хочешь ли ты сходить к черту?
– Это что, тайна такая?
– Это просто отвали и не суй свой нос в мой дневник.
– А то секретики твои все разузнаю, да?
– Я же тебя могу прям тут прибить, и никто даже не узнает.
– Узнают.
– Кто? Как?
– Ну вон на нас мужик какой-то пялится. Если ты замочишь меня при нем, то, кажется, он все расскажет копам. Но я могу ошибаться. Давай проверим?
– Он и правда пялится на нас. Какого черта ему нужно? Какого черта тебе нужно?!
– Ладно, садись в тачку, пусть себе стоит.
– Да почему мы должны куда-то уходить? Пусть он валит. Слышишь, вали отсюда!
– Марки, садись уже, поорешь на него, пока мы уезжать будем. А еще лучше допишешь свой дневничок.
– Да ты меня уже сбил с мысли. Я не помню, чего хотел написать.
– А разве не все ли равно про что писать? Я думал вся тема в том, чтобы просто писать о чем-то каждый день.
– Ох, ну да, ты же знаменитый германский психолог Кенсингтон Пошелвжопу.
– Все-все, угомонись, псих, а то девчонок спугнешь. Они, конечно, закалены всяким трэшем, но не хочется показывать себя с дурной стороны уже с первых минут знакомства.
– Ты с ними не знаком? Я думал ты их знаешь.
– Знаю. Их знают все, кто листает мужские журнальчики. Предвижу твой вопрос. Обо мне они тоже знаю и о тебе тоже. Как ты можешь понять, знакомы с нами не лично, а через общих знакомых.
– И кто же эти общие знакомые?